Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства - Владимир Михайлович Зензинов

Держался он с нами очень почтительно, а за спирт долго и горячо благодарил… Третья встреча состоялась уже во второй половине пути и неожиданно для меня и Мурашко, но, вероятно, не для нашего проводника – мы выехали к строившейся большой юрте: там нашли троих строителей-якутов. Переночевали у них.

Три встречи на протяжении тысячи верст… Посередине нашего пути начались скалистые хребты, извивающиеся во все стороны – знаменитый Джугджур, отроги Яблонового и Станового хребта, занимающего в этой части Сибири несколько (да, несколько!) сотен верст в ширину. Эта часть дороги положительно напоминала Кавказ, который я хорошо знал.

Я никак не ожидал встретить кавказский пейзаж в сибирской тайге и тундре. Только все здесь имело угрюмый и суровый вид. Когда мы перевалили Джугджур, на что ушло несколько дней, характер местности изменился – почва стала более каменистой и появилась сосна. Реки теперь все текли в другом направлении – к морю. И наконец, с одной вершины мы увидали вдали морскую гладь – это был волнующий момент; мы почувствовали себя победителями! Свободное море – ведь это возможность выбраться из диких и пустынных мест, возможность вернуться к культурной обстановке, к товарищам, друзьям, к любимому делу! И как будто даже лошади подбодрились при виде свободной стихии – с удвоенной энергией мы двинулись дальше.

Но море было еще далеко – не меньше пяти дней пришлось нам затратить, чтобы добраться до него.

Только в середине сентября, когда здесь уже наступает холодное время года, оказались мы в Охотске.

Наш приезд вызвал в Охотске большое волнение. В это маленькое приморское селение обычно никто не приезжает летом из Якутска. Поэтому наше появление вызвало в нем много шума и разговоров. Нас несколько раз останавливали на улице местные жители и с любопытством расспрашивали, кто мы такие, зачем и откуда приехали…

Не знаю, что представляет из себя Охотск в настоящее время, но тогда, в 1907 году, это был жалкий поселок людей, живших рыбным промыслом. Жителей в нем было, вероятно, не больше двух сотен – уж наверное меньше, чем собак, на которых там ездят зимой и которые каждый вечер начинают свои выматывающие душу концерты.

Тоска и одиночество в этом селении были ужасающими. Охотск летом совершенно отрезан с запада, и только два-три раза (очень нерегулярно) туда заходили пароходы, курсировавшие между Камчаткой и Владивостоком. Телеграфа тогда там не было. Зимой доставленные в Охотск морские грузы перевозились на собаках в Якутск. Тоска и однообразие жизни были такими, что один местный купец мне откровенно говорил: «Если бы не карты и не водка, мы бы давно все здесь сошли с ума!»

Понятно поэтому, какой интерес мы должны были вызвать в местных жителях. Поэтому же нам надо было быть очень осторожными и хорошо играть роль золотопромышленников, чтобы ни в ком и ничем не вызвать никаких подозрений.

Начальником в Охотске тогда был исправник, который одновременно играл роль высшей административной власти, судьи, нотариуса, почтмейстера и, кажется, даже доктора. Это был некто Попов, о котором у местного учителя (мы заехали прямо к нему, и он, предложив нам поселиться у него, был очень доволен такому развлечению!) я успел узнать, что когда-то этот Попов был студентом Московского университета, за некрасивую историю (растрата общественных денег) товарищеским судом был изгнан из университета и предпочел ученой карьере карьеру полицейского, для чего и забрался из Москвы на край света. Узнал я также, что он очень кичился, что был когда-то в университете, и любил этим пустить пыль в глаза простодушным охотским жителям. В Охотске он был царь и бог – жизнь местных граждан всецело зависела от него. Все это мне охотно рассказал учитель Чагин (Николай Михайлович), и я намотал себе на ус.

Я решил, что надо идти к цели прямо, и начал с исправника.

Проспав после нашей месячной утомительной экспедиции часов пятнадцать и сходив в баню, которую специально для нас истопил учитель, я на другой же день отправился прямо к исправнику и отрекомендовался ему как горный инженер, приехавший в эти края для производства изысканий месторождений золота.

– Я считал своим долгом явиться прежде всего к представителю власти и познакомиться с ним – тем более что знал, что встречу в вас вполне интеллигентного человека.

Мои слова, видимо, произвели на «представителя власти» наилучшее впечатление.

Далее я разъяснил ему, что был будто бы введен в Якутске в заблуждение неверными сведениями, слишком поздно выехал, задержался вдобавок в дороге и теперь уж, конечно, не могу в сентябре, когда приближается зима, начать свои изыскания. По-видимому, мне придется вместо этого проехать во Владивосток с первой представившейся возможностью – может быть, даже через Японию, чтобы на следующий год вернуться в Охотск уже в самом начале весны и тогда начать настоящие работы. Этими словами я хотел подготовить исправника к своему скорому отъезду из Охотска.

Исправник принял меня как нельзя лучше, был очень любезен и угостил меня даже чаем (что меня потом долго мучило!). Он, видимо, вполне поверил мне и обрадовался свежему и интеллигентному человеку, с которым можно было не только играть в карты и пить водку (одно из главных занятий жителей города Охотска), но и разговаривать на «интеллигентные» темы.

Он пригласил меня заходить к нему в гости и небрежным тоном спросил:

– Конечно, вы имеете все необходимые документы? Простите, что я вас об этом спрашиваю, но вы сами понимаете… моя обязанность…

– Помилуйте, – таким же небрежным тоном ответил я, – прекрасно понимаю. На вашем месте я поступил бы так же. И я нарочно захватил с собой все свои бумаги. Вот мой паспорт, а вот и моя доверенность – все это я вам оставлю и, если разрешите, завтра же за ними приду… А вот, кстати, и паспорт моего помощника – горного штейгера Сидорова.

Во избежание недоразумений я ввернул, что кончил Горную академию в Германии, в городе Фрейбурге (я когда-то ездил туда из Галле в свои