Люди как боги (Художник Ю. Чигирев) - Сергей Снегов

Поисковой группе велели готовиться к высадке.

Я зашел к Бродяге. Он разместился в просторном помещении — не для него просторном, для него любое помещение тесновато, — специально запроектированной конюшне для пегасов. Пегасов, несмотря на настояния Лусина, мы не взяли, а помещение с момента, когда его занял дракон, стали в шутку называть уже не конюшней, а дракошней. В свободные минуты я заходил сюда поболтать с Бродягой. Если времени у меня было много, он выползал в парк, и там, на берегу внутреннего озера, ему было вольготно, да и я себя лучше чувствовал в парке. У Бродяги сидели Лусин с Мизаром. Мизар, красавица овчарка, овчар — как любовно называл его Лусин (Ромеро доказывал Лусину, что овчар не собака, а человек, пасущий овец, а Лусин возражал, что любой древний овчар-человек значительно уступал Мизару в остроте интеллекта), был единственным животным, которое мы взяли с собой. Словечко «животное» — условно: Мизар был псом выдающимся, овчаром с высшим собачьим образованием. Четыре правила арифметики и несложные алгебраические преобразования, начатки геометрии и физики известны многим собакам, но Мизар справлялся с уравнениями второй степени, а его познаниям в физике мог бы позавидовать иной средневековый профессор. Лусин утверждал, что у Мизара дар к точным наукам. Уже в рейсе Лусин занялся с Мизаром интегральным исчислением. Не уверен, что овчар проявил особое влечение к этой науке, зато Лусин клялся, что если так пойдет и дальше, то он выхлопочет для Мизара ученую собачью степень.

Я сел на лапу дракона и погладил великолепного пса. Овчар был рослый — с меня, когда становился на задние лапы, темношерстный, гладкий, блестящий, с могучей пастью, умными глазами и такими мощными лапами, что ударом любой мог свалить человека. Демиурги-попрыгунчики с опаской обходили Мизара, он недолюбливал бывших разрушителей. Я как-то спросил Лусина, что получилось бы, если бы Мизара натравили на наших прежних врагов. Лусин ответил, что с головоглазами Мизар бы не справился: те прочно бронированы и наносят жестокие гравитационные удары, летающие невидимки тоже были ему не по зубам, а такое субтильное существо, как Орлана или Эллона, овчар разорвал бы в минуту.

На шее Мизара висел изящный оранжевый поясок — его индивидуальный дешифратор, так совершенно подогнанный Лусиным, что в нашем мозгу речь пса звучала совсем по-человечески. Мизар, впрочем, хорошо понимал людей и без дешифратора. Человеческие способности в этом смысле уступают собачьим: мы без приборов не понимаем речи животных.

— Бродяга, тебе придется остаться на корабле, — сказал я. — В паукообразные ты не годишься. И Мизара не возьмем.

— И напрасно, адмирал Эли, — проворчал пес. У всех собак, между прочим, хорошее понимание служебных человеческих рангов, а Мизар превосходил своих собратьев и в этом: иначе как адмиралом он меня и не называет. — Механизмы не сумеют так надежно вас защитить, как я.

— Постараемся не попадать в опасность, Мизар. Лусин, ты говорил с Трубом и Гигом?

— Скафандры, — сказал со вздохом Лусин. — Не нравятся. Оскорблены. Оба.

— А твой скафандр, Лусин?

— Отличный. Вторая кожа.

— С ангелом и невидимкой поговорю я. А если мои уговоры не подействуют, пусть и они остаются.

Сбор поисковиков был назначен на причальной площадке. Там же каждый выбирал скафандр по себе. Мой скафандр был так впору, будто я влез не в одежду, а в новое тело. Голова вертелась свободно, волосы то взмывались змеями, то опадали в зависимости от настроения, по желанию превращались в хватательное орудие — я с удовольствием почувствовал себя сорокаруким, — ноги тоже слушались приказа. Я припустил было по причальной площадке, чтобы размять их, и чуть не врезался в стенку — таким быстрым вышел бег. Как Лусин и предупреждал, Труб и Гиг категорически отказались от скафандров.

— Ангелы презирают пауков! — надменно изрек Труб и скрестил на груди поредевшие крылья. — Боевой ангел не уподобится презренному насекомому.

Еще меньше был способен изменить мундиру бравый невидимка.

На подлете Арания казалась сплошным океаном, темным, сверкающим, как ртуть, — царство жидкости, лишь немного уступающей ртути по плотности: образцы ее мы везем с собой. По поверхности океана скользили мерцающие тела. Оан посоветовал держаться подальше от него: и сам он хищник, и все его обитатели хищники. Океан непрерывно наступает на сушу, обрушивает и растворяет ее. Если бы он не устилал свое дно осадками, недоступными даже для его агрессии, Арания давно была бы растворена. Во время электрических бурь океан обильно выбрасывает свои осадки на еще не растворенную сушу и тем укрепляет ее. Морские хищники тоже из растворителей — обволакивают и высасывают жертву.

— Ваши скафандры из веществ, не знакомых на Арании, вам, я почти уверен, не грозит нападение морских хищников, — осторожно утешил нас Оан после того, как основательно напугал.

Мы выбрали для посадки ночную сторону. Оан вышел наружу первый и позвал нас.

Кругом была тьма, очень непохожая на наше простое отсутствие света. В стороне сумрачно поблескивал океан. Почва тускло светилась, каждый камешек мерцал. Небольшой лесок фиолетово фосфоресцировал — от него тянуло холодком, деревья здесь не так освежают, как охлаждают воздух, подогреваемый внутренним теплом планеты. Повсюду вспыхивали голубоватые искорки, а когда мы переставляли ноги, сухо потрескивали оранжевые разряды. Все здесь напоено электричеством: земля, воздух, растения, жидкость океана. Все сумрачно светится: фосфоресцирует, люминесцирует, мерцает, переливается, тускло сияет — неизвестно для чего, неизвестно почему. И мы тоже засветились, едва вышли. Ромеро потом шутил, что сияние определялось не конструкцией скафандра, а служебным рангом его хозяина: я светился повелительно-сине, Лусин — умилительно-желто, Орлан и Граций — благожелательно-оранжево, Ирина и Мери — испуганно-фиолетово, Ромеро — осторожно-зеленовато, а сам Оан — угрожающе-багрово.

Одно небо не светилось. В небе была настоящая тьма. И редкие звезды, пробиваясь сквозь пыльную завесу красноватыми ореоликами, не нарушали, а лишь подчеркивали глухую его черноту.

Оан начал осторожное движение в чащу мерцающих деревьев, мы переползали за ним. Надо было складывать ноги под себя и красться, ступая одними верхними суставами. Без такого пластунства по-паучьи мы не сумели бы медленно передвигаться, любой перебор выпрямленными ногами резво уносил вперед.

В леске Оан остановился. Я полз вторым.

— Эли, — просигналил он мысленно, — я чую разряды Иао, отвергателя, он сегодня на дежурстве обережения. Оберегатели предупреждают, когда к нашим пещерам подкрадывается шайка ускорителей. Я скажу Иао, что вы отвергатели с другой стороны планеты, там мы тоже ведем пропаганду. Вы будете новым отрядом наших сторонников.

Встреча с Иао произошла минуты через три.

Впереди мелькнула лиловая тень, мелькнула и скрылась. Я еще на «Козероге» условился с Оаном, что он будет транслировать нам свои разговоры с аранами. В моем мозгу раздался резкий, захлебывающийся голос — Оан воспроизвел даже интонации собрата:

— Остановись, крадущийся! Назови себя. Назови меня.

— Я Оан, а ты Иао, — услышали мы ответ Оана.

— Я Иао, ты прав, Оан. Я рад, что ты не погиб. Высветись, чтобы я мог тебя увидеть. Да, ты Оан, великий Оан, близкий друг великого Оора. Где твои товарищи, Оан? Твои великие братья по бегству в иновремя, Оан?

— Они погибли, Иао. Я доложу об этом Оору и обществу. Теперь пропусти меня.

— Ты не один? Что бы это значило, Оан?

— Со мной друзья с другой стороны планеты. Я привел их, чтобы они удостоились проповеди Оора. Они жаждут схватиться с ускорителями.

— Они удостоятся проповеди, Оан. Мы дадим им возможность схватиться с мерзкими ускорителями, Оан, мы дадим им такую возможность! Пусть они высветятся. Бравый народ, Оан, ты хорошо сделал, что привел их. Завтра они смогут выказать делом свое рвение!

— Что-нибудь важное?

— Ускорители снова хватали всех, кто попадался в часы Темных Солнц. Самосожжение назначено на завтра, на закате Трех Пыльных Солнц. Мы будем отбивать несчастных. Радуюсь за тебя и друзей. Вы услышите проповедь Оора, величайшего из великих. Иди смелей. За моей спиной ускорители вам не попадутся.

Оан убыстрил движение, но не слишком. Мы немного приподняли туловища, но не разогнули полностью ноги, по-прежнему двигались в темноте, озаренной лишь фосфоресцированием деревьев, люминесцированием почвы да призрачным сиянием наших тел. Ромеро в восторге прошептал, что мы похожи на древних земных заговорщиков, крадущихся на тайное сборище. Сомневаюсь, чтобы ему понравилась тогдашняя жизнь, очутись он реально среди наших предков, но все, напоминающее старину, порождает в нем ликование.