Дневники 1941-1946 годов - Владимир Гельфанд

Мне не дано знать, что впереди ожидает меня, но, доверяясь своей судьбе, я без раздумий рад всегда с головой окунуться в будущее, такое туманное и неизведанное.

Дорогой из Садовно в Лохув познакомился с шофером, который меня подвозил сюда. Он подарил мне две открытки-видика. Рассказывал, что узнал от знакомой девушки о моих литературных делах, и просил, чтобы я прислал ему стихи на вечную, битую, но живую тему - о матери-старушке, одиноко грустящей о сыне, и о любимой девушке Марусе. Я пообещал и взял у него адрес.

Вчера узнал из "Красной Звезды" что умер И. Уткин. Я весьма давно его видел. Он не понравился мне своей надменностью, но поразил богатством ума и хитрой легкостью стихотворного изложения.

Под некрологом о его смерти подписалось большинство выдающихся писателей нашей страны, в том числе и Л.-Кумач, о котором Уткин так нелестно отзывался, когда выступал на литературном воскреснике в Днепропетровске. В некрологе говорится: "трагически оборвалась жизнь талантливого и ...", но где и как он погиб - не сказано.

Илья Эренбург опять напоминает о Париже и Франции, которую до сих пор наводняет Пятая колонна. Его статья исключительно правдива и своевременна, но не знаю, повлияет ли она на общественное мнение Франции - слишком оно сейчас противоречиво и запутанно действительностью.

Село Страхувка. Сегодня сделал рекордную цифру маршрута - 12! Ехал на прицепе тягача медленно и с большими остановками. Сюда прибыл, когда уже было темно. Опять, как и везде, нигде не пускали, ссылаясь на запрещение комендатуры, на тесноту помещений, на отсутствие коек и т.д., и т.п. Надоело. Решил зайти к беднякам. Без разговоров приняли, угостили польским супом, галушками из картофельной муки, молоком и капустой. Какая безвкусица! Но, тем не менее, поел.

До Минска-Мазовецкого отсюда от 29 до 32 километров по разным толкованиям. Людишки из отдела укомплектования корпуса, с которыми я когда-то ехал уже на машине из Косова, теперь отказались меня посадить, хотя места в машинах было вдосталь. А один лейтенант вдобавок еще и обругал меня матерно. Мерзавец! В отчаянии, после тщетного и утомительного ожидания, я решил сесть даже на эту черепашью тягу-трактор. Но он сломался дорогой, шофер устал и ушел отдыхать в попутную деревню. Я пошел дальше, но сделал не более 1 километра и решил приваливать. Измучался.

Здесь совсем какой-то специфический акцент. Еще трудней разобрать, чем в Мужичине. Их речь стоит мне большого напряжения ума и слуха.

Влюбился в портрет Богоматери, висящий здесь на стене. Какая удивительно красиво скомбинированная женщина! Поистине идеал красоты девичьей! Кое-что здесь есть от Тамары, но более утонченное, кое-что от других девушек, и опять лучше!

Слов не хватит для описания всех достоинств, глядящей на меня с портрета девушки. Скажу просто: люблю ее, и обнял бы ее так крепко, так пламенно, кабы она не была портретом и не смотрела на меня так неподвижно и безучастно.

22.11.1944

Хозяева сильно и азартно ругаются. Мать-старуха особенно яростна в этом отношении, и с нее начинаются все споры и грызня. Начал было писать стихи, но в комнате поднялся такой гвалт, что нельзя было.

Уже вполне светлое утро, но я жду завтрака и в душе жалею, что сюда попал. Я не люблю криков и бедности. В довершении всего скупость старухи мучительно отражается на моем терпении. Помимо этого - люди темные, они не понимают, что когда человек пишет, ему не следует мешать, и все время перебивают меня пустыми вопросами, на которые из приличия нельзя не ответить.

Вчера, когда я ложился спать, хозяева спросили меня, куда я дел пистолет. Я сказал, что у меня его нет, но сразу же пожалел об этом, ибо в квартире двое мужчин и кто знает, что они могли задумать. Сначала я чувствовал себя тревожно, но потом уснул и наутро увидел, что все обошлось как нельзя лучше - ведь я опять один в селе.

Минск-Мазовецкий. Ехал до города с большим комфортом - на бочках с бензином, и весьма быстро прибыл сюда. На этот раз моя машина оказалась самой скоростной из всех попутных, так-что я почти прилетел на ней в этот район. Дорогой даже едва пилотки не лишился - ветром сдуло. Когда слез, почувствовал, что сильно намерзся, и хотя машина еще не подъехала к городу вплотную, решил больше на нее не садиться и пройтись пешком, чтобы согреться. И только возле пропускного пункта у входа в город, когда у меня спросили документы, я спохватился, что у меня выпал блокнот, на котором был записан маршрут дивизии. Очень опечалился, но не так пропажей блокнота, как отсутствием у меня маршрута, который едва запечатлелся в моей памяти. "Через Минск-Мазовецкий на Ягодин". Ягодина никто не знал ни в комендатуре, ни на КПП, ни жители Минск-Мазовецкого, ни даже военные карты, показанные мне одним офицером.

Я стал сомневаться. Единственное, что вселяло надежду - это непрерывно курсирующие машины (но во все стороны) со знакомыми буквами и цифрами "Д", "Т", и, наконец, нашей "8". Точного пути этих машин я установить не мог, и, казалось, окончательно лишился выхода из своего отчаянного положения.

Махнул рукой и отправился посмотреть город. Это первый достаточно крупный встретившийся мне в Польше город. Ровная асфальтированная улица тянется через весь Минск-Мазовецкий, составляющая вместе с прилегающими к ней переулками центр его. Здесь магазины столь многочисленны и разнообразны в своем ассортименте, что даже удивительно становится, откуда столько богатства в таком далеко не перворазрядном городе. Сказать к слову Днепропетровск в десятки раз больше этого уездного центра Польши, но там магазинов и не предполагалось, таких как здесь.

Дома невысокие. Выше трехэтажных, кажется, нет, но все они шикарно выглядят, имеют кричащую форму и отделку, как изнутри, так и снаружи.

Шумная праздная толпа, женщины, как одна, в белых специальных шляпах, видимо от ветра надеваемых, которые делают их похожими на сорок и удивляют своей новизной. Мужчины в треугольных шапках, в шляпах, - толстые, аккуратные, пустые. Сколько их!

Крашеные губки, подведенные брови, жеманство, чрезмерная деликатность. Как это непохоже на естественную жизнь человечью. Кажется, что люди сами живут и движутся специально лишь ради того, чтобы на них посмотрели другие, и все исчезнут, когда из города уйдет последний зритель.

Костел белый, огромный, красивый. Велосипедов исключительно много и они являются обычным средством передвижения. Женщины, мужчины, дети и даже старики - все на велосипедах.

Базар очень большой и многолюдный. В жизни не встречал лучшей толкучки! Торговцы наперебой выкрикивают свои товары и когда покупатель подходит к прилавку - обращают его внимание популярным в Польше оружием вежливости "прoше". Все дорого. Коробка спичек - 40 рублей, расческа, даже самая никудышная - 200-250. Остальное меня не весьма интересовало, однако удивился, когда узнал что 100 грамм сала - 40 рублей. При нынешних ценах это дешево.