Чары зари - Катарина Керр

Бриддин замер и стал опасно спокойным, но Гвин продолжал смотреть ему в глаза.

— В любом случае, у нас нет времени. Забирай его, продавай и заканчивай с этим делом.

Бормоча себе под нос, Бриддин перевел взгляд на немого. Тот так сильно дернул цепь, что Талиэйсин едва не упал, но под внимательным взглядом Гвина немой не повторял этого. Пока они шли по береговой полосе, у всех немного подворачивались ноги в мягком песке. Талиэйсин пытался вспомнить, каким образом он завоевал уважение Гвина, но на ум ничего не приходило. Выбитые в камне ступени привели их на вершину скалы, к храму, но у Талиэйсина не было времени его рассматривать. Он получил лишь общее впечатление — большой арочный вход с вырезанными рядами человеческих фигур и птиц… Немой зарычал на него и заставил быстрее идти дальше.

Городские ворота находились напротив храма — через широкую дорогу. Когда они вошли в город, Талиэйсину в первое мгновение показалось, что они заходят в лес. Куда бы он ни взглянул, везде вдоль широких, прямых улиц стояли деревья. Они покрывали их тенистым навесом переплетающихся ветвей; вокруг каждого здания росли густые сады. Из знакомых пленнику деревьев здесь имелись пальмы, но большинство деревьев и кустов он не видел никогда. Можно было без конца удивляться, видя то кустарник с крошечными красными цветами, которые росли гроздьями, то высокое толстое дерево с узкими пыльными листьями, распространяющими острый запах, или растение с пурпурными цветами длиной с человеческий палец. Плющ обвивал стволы и деревянные и мраморные статуи, которые Талиэйсин постоянно видел на небольших площадях или перекрестках. Среди зелени стояли прямоугольные длинные дома с остроконечными крышами, некоторые охранялись высокими статуями предков обитателей; другие — парой гигантских скрещенных деревянных весел.

По улицам двигался непрерывный поток людей, все, и мужчины, и женщины — в туниках и сандалиях. У мужчин на одной щеке были ярко нарисованы узоры. Женщины украшали волосы, искусно завитые и уложенные в высокие прически, своеобразными заколками. Талиэйсин смутно припоминал, что рисунки на щеках мужчин и заколки женщин указывали на принадлежность их к определенному «дому», или клану.

Однако больше всего Талиэйсина удивили дети, которые носились по улицам и играли на открытых местах и в частных садах. По большей частью они были обнажены. И мальчики, и девочки носили только яркие повязки вокруг бедер. В Дэверри дети были бы одеты точно так же, как их родители, и работали бы вместе со старшими — в мастерской или на ферме.

Постепенно дома становились крупнее и стояли на большем удалении друг от друга. Некоторые отделялись высокими отштукатуренными стенами с изображениями животных и деревьев; другие — цветущими изгородями и плющом. Наконец они прошли между двумя голубыми стенами, спустились по низким ступеням и вышли на вымощенную булыжниками площадь, большую, как поле для проведения турниров в Дэверри. По случаю сильной жары площадь пустовала, только какой-то старик дремал на мраморной скамейке, да трое детей бегали друг за другом вокруг мраморного фонтана, где под падающей водой сплетались дельфины.

— Что это? — спросил Талиэйсин. — Рынок?

— Нет, — ответил Гвин. — Здесь граждане собираются, чтобы голосовать.

— Голосовать? Я не знаю такого слова.

— Голосовать — выбирать лидера. В день выборов вокруг фонтана выставляют урны, по одной для каждого кандидата. Каждый свободный человек бросает по камешку в урну своего кандидата. Тот, кто получает больше камешков, становится архонтом на три года.

Гвин мог бы рассказать и больше, но Бриддин повернулся и прикрикнул на него, чтобы придержал язык и быстрее передвигал ногами.

— Вон туда, малыш, — шепотом сказал Гвин Талиэйсину. — Скоро ты от него отделаешься.

«Туда» оказалось узкой улочкой без деревьев, петляющей между задними стенами садов. Здесь стены становились все ниже, пока совсем не исчезли, а дома делались все меньше и беднее. То и дело Талиэйсин улавливал запах свинарников, в которых содержались маленькие сероватые свиньи. Один раз, когда они проходили мимо полуразвалившейся хижины, покормить свиней вышла беременная женщина. Ее взгляд упал на пленника, и лицо будущей матери тут же смягчилось от жалости. Все остальные встречные попросту не обращали на него внимания — как не обращали они внимания на полуголодных собак, роющихся в канавах, и ярких птиц, поющих на деревьях.

Сделав очередной поворот, улица вывела их на открытую площадь, где между булыжниками пробивались сорняки. Здесь бродили куры и лазали чумазые дети. С другой стороны площади поднималась высокая стена, разрисованная синими и красными полосами, — очевидно, окружающая какие-то владения. Посреди стены находилась прочная дверь. Талиэйсину это не понравилось: выкрашенная веселыми красками, стена представляла собой настоящее укрепление, а крепкая дверь была обита железом, как в дэверрийском дане. Бриддин бросил взгляд в сторону пленника и улыбнулся странно неприятным образом, причем эта улыбка адресовалась одновременно и Талиэйсину, и Гвину.

— Вот тут вы двое распрощаетесь, — сказал он на дэверрийском, после чего кулаком постучал в дверь. Он стучал снова и снова, пока они не услышали голос, кричащий на бардекианском, что хозяин сейчас подойдет. Дверь приоткрылась на щелочку, затем щелочка шире, и стройный, смуглый парень лет пятнадцати в бледно-голубой тунике низко поклонился Бриддину.

— Господин Барума! Как я могу вам услужить?

— Твой отец дома? У меня есть кое-кто на продажу.

— Варвар? О, отец явно заинтересуется.

Они последовали за парнем по узкому коридору в длинную комнату. Пол здесь был выложен голубыми и белыми плитками, а стены выкрашены в темно-зеленый цвет. В дальнем конце комнаты имелось небольшое возвышение, на котором лежали многоцветные подушки. Там, скрестив ноги за низким столиком, сидел тучный мужчина с бледно-коричневой кожей и черными, вьющимися волосами. Когда они вошли, он поднял голову от какой-то круглой доски. Талиэйсин решил, что хозяин дома играл в непонятную игру.

— Барума! — Мужчина поднялся на ноги и низко поклонился. — Это честь для меня, честь.

Он заговорил слишком быстро, так что Талиэйсин не мог разобрать слов. Хозяин дома выглядел, скорее, испуганным, чем обрадованным. Мало удовольствия, надо полагать, от великой чести принимать у себя господина Баруму.

Впрочем, они тут же начали торговаться резкими голосами. Они размахивали руками, корчили гримасы, драматически закатывали глаза и, казалось, угрожали друг другу. Как решил Талиэйсин, в этом торге побеждал Бриддин. Наконец работорговец, которого звали Бриндемо, бесцеремонно приказал пленнику раздеться, провел пальцами по рукам и спине Талиэйсина, пощупал ноги, словно торговец лошадьми, и даже заглянул ему в рот. В конце этого осмотра Талиэйсин уже подумывал о том, чтобы придушить его.