Красные облака. Шапка, закинутая в небо - Эдишер Лаврентьевич Кипиани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Когда она скончалась?
— В тот же вечер. Паата чудом успел.
— Хорошо, что он не дал ей утерять веры…
Гванца неожиданно встала:
— Звонок. Сейчас придут дети. — Она понизила голос. — У меня к вам просьба: не говорите, откуда вы, не надо-…
— Хорошо. Если только они уже не знают…
— Не знают. Я сказала, что вы руководитель шахматного кружка, в котором занимался Паата, — последняя фраза прозвучала у нее ио-детски просительно и виновато.
Я улыбнулся: мне самому требовался наставник по шахматам.
Гванца испуганно прошептала:
— А вдруг они его знают?
— Но там наверняка не один руководитель! — успокоил я.
Дверь приоткрылась, и в кабинет проскользнула высокая круглолицая девочка. При виде меня она смутилась и закусила губу. Следом за нею появилась еще одна девчушка и два мальчика.
— Садитесь, — Гванца указала смущенным ребятам на длинную скамью.
Они молча расселись и вопросительно взглянули на Гванцу.
Я не знал, была ли в числе вызванных Инга, но во мне росла уверенность, что эта рослая круглолицая девочка — скорее девушка — с вздымающейся под школьным передником грудью, и есть Инга. И она, наверно, знает, кто я такой и зачем пришел, потому и не смотрит мне в глаза… Вторая девочка по сравнению с Ингой выглядит совсем ребенком. Мальчишки — оба вихрастые с едва заметным пушком над губой. Один — робкий и стеснительный, с большим лбом и вдумчивым взглядом. Другой — побойчее, резкий излом бровей и капризный, упрямый рот выдают характер своенравный и строптивый.
— Вы все из одного класса? — спросил я как можно непринужденнее.
— Да, — по школьной привычке они поднялись, отвечая старшему.
— Садитесь, садитесь.
— С первого класса вместе учитесь?
Все четверо снова сделали попытку встать, но я рукой их остановил.
— Кто из вас играет в шахматы? — я вспомнил о своей роли.
— Я, — поднялся строптивый.
— С Паатой тебе приходилось играть?
— Да. Мы часто играли, — он почему-то взглянул на Гванцу, — только не в школе.
— И кто же выигрывал?
— То я, то он.
— Чаще Паата, — заметил большелобый.
— Ничего подобного!
— Забыл, как три раза подряд он у тебя выиграл?
— Ну и что же! Вот он понравится, и я у него выиграю.
«Только они верят в выздоровление Пааты, — с горечью подумал я, — только дети могут в это верить».
— Ты тоже играешь в шахматы? — опросил я большелобого.
— Да.
Теперь стояли оба мальчика.
— Как тебя зовут?
— Каха.
— А тебя?
— Гизо.
Девочки назвались прежде, чем я успел к ним обратиться.
— Мери.
— Инга…
— Легенду о происхождении шахмат знаете? — я призвал на помощь все свои знания.
— Конечно, знаем, — за всех ответил Гизо, — Нам рассказывали, когда мы по Индии путешествовали.
— Где-где? — мне показалось, что я ослышался.
— По Индии. — В глазах Гизо играли лукавые искорки. Он рад был своему преимуществу в нашей беседе.
В разговор вмешалась Инга:
— Мы не взаправду путешествовали. Паата такую игру придумал…
— Мы не только в Индии были, и в Америке, и в Африке, — Гизо обиделся, что друзья выдали его тайну.
— Да, — подтвердила Инга, — однажды мы увидели часы, которые на Центральном телеграфе…
— Там на циферблате — десять стрелок, — вставил Гизо.
— Не десять, а больше, — поправил его Каха.
— Эти часы, — продолжала Инга, — показывают время в самых крупных городах мира…
— Одна стрелка показывает, который час в Лондоне, другая — в Риме, — не удержался Гизо.
— Тогда сам рассказывай, — обиделась Инга и замолчала.
— Нет-нет продолжай, я просто так.
— Паата всегда спрашивал: интересно, а что сейчас происходит в Париже или Нью-Йорке? И начинал фантазировать…
— Мы тоже рассказывали все, что знали об этой стране или о городе, — опять вмешался Гизо. — Каждый выбрал себе стрелку. Моя была голубая, у Инги — синяя… Инга, хочешь, расскажи сама… Ну, ладно… Когда мы проходили мимо телеграфа, каждый смотрел на часы и рассказывал про тот город, где стояла его стрелка. Кто не мог ничего рассказать — проигрывал. Это была очень интересная игра. Правда, Инга? Пожалуйста, говори ты дальше…
Но Инга помолчала, опустив голову.
Тогда Гизо охотно продолжал:
— А Инга еще придумала путешествовать- по часовой стрелке…
Внезапно Инга встала со скамьи и, с трудом сдерживая слезы, пробормотала:
— Разрешите мне выйти… Я… — она умоляюще смотрела на Гванцу.
— Ступай, ступай, Инга, — поспешила успокоить девочку Гванца. Когда девочка выбежала в коридор, учительница тотчас вышла за ней.
Дети растерянно глядели на меня. Видимо, они ждали, что я начну расспрашивать о причинах странного поведения Инги. Гизо наклонился к Кахе и довольно громко прошептал: «Инга воображает, что только она одна любила Паату». «Ничего она не воображает», — с досадой отозвался Каха.
— Вы ссорились с Паатой? — спросил я у ребят.
— Случалось, — ответил Гизо, поднимаясь со скамьи.
— И тебе случалось? — обратился я к Кахе.
— В этом году мы ни разу не ссорились, в поза прошлом, правда, бывало.
— А Инга ссорилась с Паатой?
— Нет. Иногда дулись друг на дружку.
— А ты, Мери?
— Мы никогда не ссорились, — вздохнула Мери.
Я встал:
— Спасибо вам, ребята, можете идти.
Они поспешно кинулись к дверям, только Каха немного замешкался.
— Скажите, пожалуйста, — спросил он, — а меня примут?
— Куда?
— В кружок.
— В какой кружок? — удивился я.
— В шахматный.
— Видишь ли в чем дело, Каха, я там уже не работаю. Но если ты хорошо играешь, я уверен, что тебя примут… Гизо, подожди-ка минутку, у меня к тебе один вопрос.
Гизо подошел.
— В самые последние дни кто из вас видел Паату?
— Каха, — не задумываясь ответил мальчик.
Пришлось снова вернуть уходящего Каху.
— Каха, ты был у Пааты накануне того дня, когда это случилось?
— Был, — Каха заметно волновался. — Мы собирались назавтра пойти на Тбилисское море, и я зашел узнать, пойдет ли с нами Паата.
— И что же он ответил?
— Обязательно, говорит, пойду, если пустят. Он очень обрадовался.
— Вспомни, пожалуйста, что еще он сказал.
— Он спросил, где мы собираемся и скоро ли вернемся.
— Ты не помнишь, он говорил «вернемся» или
