Источник - Джеймс Миченер

– Сколько евреев вы перебили? – спросил я у них.

Они пожали плечами.

– Мы делали то, что нам приказывали, – ответили они.

– И все же, как много? – продолжал настаивать я. – Мы не вели никаких войн с чужаками, так что вы имели дело только с евреями, так сколько же, по вашему мнению?

Они стали вспоминать различные походы на Иерусалим, когда там возникали волнения, вторжения в Самарию еще до того, как та стала называться Себастой, и мятежи в Газе. Цифры постепенно росли, пока не выяснилось, что эти четверо обыкновенных солдат, действуя в различных местах, отправили на тот свет не менее тысячи видных евреев.

– А когда придет приказ убить мою жену и меня… неужели вы не задумаетесь, в чем дело?

– Нам отдают приказы, и мы их исполняем, – ответил один из германцев. На левом бедре его привычно висел острый, наводящий страх меч.

– Но вы же знаете, что Ирод сошел с ума.

– Не смей осуждать царя, – предупредил меня один из солдат.

– Он же мертв. Мы всего лишь ждем подтверждения.

– Вам бы пожелать ему долгой жизни, – на ломаном греческом возразил один из германцев.

– Вы не ответили на мой вопрос. Чего ради вам подчиняться приказам покойника?

– Потому что вместо одного царя будет другой, – объяснил германец. – Если Ирод, как ты говоришь, умер, то в Антиохии отдает приказы уже другой царь, а над ним – император в Риме, и не так уж важно, кто говорит нам, что делать. Над нами всегда где-нибудь есть царь.

Евреи приходили молиться вместе с Шеломит, и на их бородатых лицах, застывших в каменной неподвижности, я и нашел объяснение поведения солдат Ирода. На земле всегда есть царь, отдающий приказы, и пусть они часто противоречивы или даже бесчеловечны, как у гниющего Ирода, где-то над ним есть подлинный властитель, который судит о вещах по справедливости и по прошествии времени исправляет ошибки земных царей. И не существуй такого порядка вещей, поведение таких смертных, как Ирод, вообще не поддавалось бы разумению.

Я смотрел на евреев, которых никогда не понимал, ибо их раса всегда держалась в стороне, отказывая римлянам и в любви, и в терпимости, и теперь я осознавал, что отнюдь не соратники Ирода, а именно эти бородатые непреклонные люди обеспечили Иудее, а может, и всей империи возможность обрести моральную стойкость. Между евреями и римлянами могла вспыхнуть война – в чем я не сомневался, – и, вне всяких сомнений, храм, как символ иудаизма, должен был исчезнуть, но убеждения, которых придерживались эти люди, их высокая уверенность, которую я читал на их лицах, в конце концов должны были восторжествовать. В первый раз я пожалел, что мне предстоит умереть, потому что мне захотелось стать свидетелем этого великого столкновения. С моей точки зрения, Ирод за время своего долгого правления убил всякую веру в Рим. Должно было быть что-то еще, какая-то сила, которая могла бы контролировать этого сумасшедшего. Господи, он ведь как-то намекал, что, если слухи верны и если в Вифлееме в самом деле появился на свет подлинный царь Иудейский, то предстоит уничтожить всех еврейских младенцев в тех местах, но он не посмел претворить в жизнь это ужасное действо. И очень важно, что в этот мир была призвана какая-то высшая сила, которая остановила другие безумства этого человека, и я бы хотел иметь возможность встретить ее посланников, когда они появятся.

Вчера мы с Шеломит долгие часы говорили на эту тему, и я пошел спать, чувствуя глубокое уважение к ее религии, в которую раньше я так толком и не углублялся. «Пойду спать», – сказал я, словно за спиной остался обыкновенный день из череды ему подобных, но это было не так. Скорее всего, нам никогда уже не придется делить ложе. Никогда больше я не увижу, как она встает по утрам, напоминая цветок, распускающийся по весне, и даже в забвении смерти, если мне будет позволено сохранить память, мне будет не хватать ее больше, чем я могу сказать. Мои три сына, один из которых живет в Антиохии, один в Риме, а еще один на Родосе, будут напоминать ее обликом, но, когда пройдут годы и они умрут, ее милый образ окончательно забудут. Будучи еврейкой, она никогда не разрешала мне запечатлеть на портрете ее облик, ибо, подобно тем смельчакам, которые скинули римского орла и были сожжены за свою отвагу, она считала изображения людей богохульством. Когда-то Моисей приказал своим евреям воздерживаться от воссоздания образа и подобия, но я лишь улыбался – пока стоит Макор, восемь прекрасных колонн будут напоминать о ней. Они напоминают о ней куда более зримо, чем это было бы под силу портрету, потому что они передают сущность этой женщины – высокой, с безукоризненной фигурой, сдержанной и в то же время полной изящества. Подобно колоннам, воздвигнутым в ее честь, она не украшала голову и никогда не отягощала ее никакой ношей, потому что она была свободной женщиной. Только у евреев появляются на свет такие женщины, и мне довелось знать двух из них – Мариамну и Шеломит. Останься царица в живых, она бы спасла Ирода от безумия, но она погибла преждевременно, и он умер вместе с ней.

У ворот появились посланники. Шеломит придвинулась, сжав мою правую руку. Мы смотрели, как эти долгожданные люди в коротких военных туниках идут по улице и пересекают форум. Они прошли меж колоннами, не глядя на нашу тюрьму, и направились ко дворцу правителя. Мы видели, как они, неся с собой мрачные известия, исчезли в нем, и невольно заметили, как подобрались четверо стражников, готовясь к исполнению смертного приговора, которое ждало их впереди.

Шеломит, вознося молитву, опустилась на колени, а несколько старых евреев, которые еще знали ее отца, стали раскачиваться вперед и назад, стоя у стен храма, но я не понимал их молитвенных стенаний.

Сам я не мог молиться. Я присоединился к Ироду, когда мне было всего девятнадцать лет, и вместе с ним взошел к триумфу и власти. И если бы его безумие не обрекло меня на смерть, мне не на что было бы жаловаться. Бесчисленные поколения моих предков жили в Макоре с незапамятных времен. Они всегда знали, как сосуществовать с армиями захватчиков, и, как правило, принимали верные решения. Как требовала обстановка, они были евреями, или греками, или вавилонянами, а много лет назад я решил стать римлянином. Я был хорошим римлянином и оставляю этот мир – не только Макор, но и Иудею и Сирию – более прекрасным, чем впервые увидел его. Отдав ему свое благословение, я готов умереть.

Правитель оставил свой дворец, который я возвел, и двинулся по форуму, разбитому мной. Он подошел к тюрьме, которую я построил для себя, и стражники-германцы обнажили мечи – те страшные короткие мечи, которые исполняют приказы царя. Правитель и посланники застыли перед колоннами храма, и Шеломит отважно встала рядом со мной. И тут раздался голос:

– Царь Ирод мертв. Пленники получают свободу.

Шеломит отпустила мою руку, а я мог думать лишь о том, что теперь мне предстоит искать нового царя, дабы претворить в жизнь планы строительства новых зданий. Но Шеломит опустилась на колени, и я услышал, как она возносит молитву: «Слушай, о Израиль, Господь наш Бог, Господь един!»

Глава девятая

Уровень VIII

Игал и три его генерала

Медная монета, римский сестерций, стоивший к моменту чеканки примерно 4 цента. Составлял одну четвертую динария, библейского пенни. Монета с этим знаменитым изображением, выпущенная в честь завоевания Иудеи полководцем Веспасианом в 67 г. н. э., была в ходу во время правления династии Флавиев: императора Веспасиана (70 – 79 гг.), его сына Титуса (79 – 81 гг.) и его второго сына Домициана (81 – 96 гг.), преследовавшего христиан.Данная монета была выпущена в Риме Веспасианом в 72 г. в честь Тита, который в 70 г. разрушил Иерусалим, положив тем самым конец Еврейской войне. На аверсе: T(itus) CAES(ar) VESPASIAN(us) IMP(erator) PON(tifex) TR(ibuntcia) POT(estate) CO(n)S(ul) II. (Цезарь Титус, сын Веспасиана Императора, Великий Понтифик, Обладатель Власти, дважды Консул.) На реверсе: IUDAEA САРТА S(enaitus) C(onsulto). (Иудея взята. С одобрения Сената). Подобные монеты чеканились и в Кесарии, но происхождение этой монеты можно отнести к Грегции. Они выпускались вплоть до убийства Домициана. Потеряна римским путешественником на развалинах Макора 18 октября 74 г.

В течение всей своей долгой истории судьба Макора обычно определялась событиями, которые происходили в таких далеких столицах, как Мемфис, Вавилон, Антиохия и Рим; горожанам оставалось лишь внимать отдаленным слухам, которые могли иметь к ним отношение.

Так в 14 году они услышали, что великий Цезарь Август скончался и его трон захватил тиран Тиберий, человек настолько развратный и трусливый, что ему пришлось бежать из Рима и до 37 года скрываться на маленьком островке, где его и задушили в куче грязного белья. Тиберию унаследовал тиран еще почище его самого – Калигула, который, как и все его предшественники, настаивал, чтобы все почитали его как единственного бога. Предаваясь отвратительной похоти и лишившись рассудка, он приказал, чтобы во всех храмах империи были воздвигнуты его статуи, и все народы подчинились этому глупому приказу – все, кроме одного.