Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но почему же нет писем от отца?
Я вновь подавила порыв заказать разговор с Ленинградом. Я не понимала, что за внутренний барьер мешает мне продиктовать телефонистке номер, дождаться соединения, зайти в кабинку, снять трубку и сказать: «Папа, здравствуй». Ведь это так просто. Да, просто, но я не могла. «Если письмо и через неделю не придет, позвоню», – решила я.
В общежитии готовили ужин. Привычно пахло котлетами, жареной картошкой, разогретым супом. С недавних пор мы с Ниной ужинали вскладчину: так было и удобнее, и дешевле. Один день она готовила гарнир, а я – основное блюдо, потом мы менялись. Сегодня была моя очередь варить макароны, а Нина обещала поджарить половинку цыпленка, которого она накануне достала в продмаге.
После того собрания в райкоме, когда меня едва не выгнали из комсомола, я отоваривалась исключительно на общих основаниях, как ни убеждала меня Нина, что это глупо: если соблюдать осторожность, никто не узнает. Но я предпочитала обходиться тем, что выбрасывали на прилавки. Поняв, что разубедить меня не удастся, Нина предложила этот трюк с готовкой, смысл которого я разгадала не сразу, а когда разгадала, предпочла промолчать. Таким нехитрым способом Нина подкармливала меня полезными и вкусными продуктами. Это было великодушно с ее стороны, ведь сама я могла предложить ей разве что котлеты из кулинарии, наполовину состоящие из хлеба, и тонкие, словно лист бумаги, шницели в сухарной панировке.
Одна из общежитских новостей последнего месяца заключалась в том, что Нана, к моему большому облегчению, съехала, получив комнату в коммуналке. На ее место заселилась новая рентгенолог, приятная молодая женщина, приехавшая по распределению из Улан-Удэ.
Мартынюк тоже съехал, на этот раз навсегда. Они с Людмилой поженились в начале февраля и уехали в Тулу, где жила ее мать; Нина по секрету сообщила, что Людмила была на четвертом месяце беременности. Получается, когда Мартынюк делал мне предложение в новогоднюю ночь, Людмила уже ждала ребенка, но он об этом еще не знал. Так что все оказалось к лучшему: и что я ему отказала (хотя другого варианта быть и не могло), и что они уехали. На место Мартынюка пока никого не нашли, поэтому Денисову приходилось работать за двоих.
Глафира Петровна восстановилась настолько, что могла ходить без посторонней помощи и довольно внятно говорить, но о работе ей, разумеется, пришлось забыть. На место сестры-хозяйки из Богучан прислали довольно неприятную особу, но так как я с ней не контактировала, меня это никоим образом не касалось, к тому же поселилась она не в нашем общежитии, а у родственников, проживающих в поселке.
С той памятной ночи, когда Вахидов оказался невольным свидетелем признания Мартынюка, он перестал со мной общаться, и мои попытки наладить с ним прежние отношения ни к чему не привели. Почему-то он считал меня инициатором этого объяснения, как ни пыталась я убедить его в обратном. Мне было до слез обидно, но поделать я ничего не могла и в конце концов смирилась с тем, что наша дружба закончилась так же внезапно, как началась. Мы продолжали общаться как коллеги, но вне работы Вахидов меня не замечал. Когда Нина сказала, что его видели в кафе с какой-то девушкой, я ощутила щемящую боль в груди, похожую на ревность, но, поскольку для ревности не было оснований, я решила, что во мне, как в любой женщине, взыграло собственническое чувство, которое быстро пройдет. Так в итоге и оказалось.
Я поднялась к себе, чтобы переодеться и захватить пачку макарон, и побежала на кухню, где Нина уже ждала меня с курицей.
После того как на кухне сделали ремонт, находиться здесь было так же приятно, как и в столовой. Вообще общежитие медленно, но верно менялось к лучшему. Клавдия Прокопьевна, излечившись от мигрени, стала выполнять свои обязанности с гораздо большим рвением, да и характер у нее изменился к лучшему.
– Ты где пропадала? – недовольно спросила Нина. – Я уже ножку обглодала, пока ждала.
– Прости, на почту забежала. Сейчас быстренько сварю макароны и сядем ужинать.
– Я воду закипятила, бросай в кастрюлю свои рожки.
Курица, сдобренная чесноком и зажаренная до хрустящей корочки, была неприлично хороша – такую в нашей столовой не готовили. Приходилось признать, что пользование связями имело и положительные стороны.
– Куда это ты днем с работы убегала? – спросила Нина, собирая косточки на тарелку.
– Ничего-то от тебя не скроешь…
– А есть что скрывать?
– Нет. Просто не хотела рассказывать, чтобы не расстраиваться.
– Придется рассказать. Я не отстану, ты же знаешь.
– Тимофеева попросила освидетельствовать по неврологическому профилю одну девочку.
– Ты в первый раз в интернате была?
Я кивнула.
– Тогда понятно. Про него чего только не рассказывают…
– На самом деле там нормально. То есть обстановка, и вообще… Детей, правда, я не видела, кроме этой девочки.
– Тяжелый случай?
– Скорее неоднозначный. Нужно разобраться. Думаю, диагноз не подтвердится. – Я помолчала, задумчиво обводя пальцем узор на цветастой скатерти. – Но дело не в этом.
– А в чем? Не тяни, мне еще белье гладить.
– Эта девочка, Снежана… В общем, она на меня похожа. То есть не просто похожа, а как две капли воды. Словно мы родственницы. Словно… она моя дочь.
Нина смотрела на меня, ожидая продолжения.
Я сбивчиво добавила:
– Наверно, это глупо, и зря я так реагирую, но она меня мамой назвала…
– А где ее настоящая мать?
– Лишена родительских прав. Я фотокарточку видела, действительно на меня похожа, хотя и не так сильно, как Снежана.
– Ну и что?
– Я не могу перестать о ней думать. О том, почему она в интернат попала, и как мамой меня назвала, и как плакала, когда ее Тимофеева уводила…
– Слушай, ты это брось! Серьезно, вот лучше сразу прекрати, иначе хуже будет. Знаешь, сколько таких, как ты, на эту удочку попались? Заходили по какой-то надобности в детдом, а уходили с ребеночком. А что потом с этим ребенком делать, ты не думала? Они там все дефективные, сама ведь сказала – диагноз. Здоровых матерей родительских прав не лишают! А у больных и дети такие же рождаются.
– Ты говоришь, как Бровкин.
– Кто-кто?
– Шофер наш на скорой, Бровкин. Тоже пытался мне евгенику под видом неравнодушия преподнести, когда ознакомительную экскурсию по Таёжному проводил. Ему я тогда возражать не стала, все-таки пожилой человек. А тебе, Нина, так скажу: если не хочешь, чтобы мы всерьез поссорились, такие теории
