Нравственный образ истории - Георгий Михайлов

Москва тогда управлялась «Семибоярщиной» - думою из семи знатнейших князей. В число которых, наряду с Галицыным, Мстиславским, Воротынским, Трубецким, Шереметьевым и Лыковым, входил Иван Никитич Романов, брат митрополита Филарета и дядя будущего Царя Михаила Феодоровича. Несколько позже этот состав изменился, и дума пополнилась предателями. Тогда же, в момент переговоров с Жолкевским, «Семибоярщина» ещё рассматривала русских кандидатов на престол. Патриарх Гермоген выдвигал двоих: старого князя Василия Васильевича Галицына и 14-летнего сына Филаретова, Михаила Романова. После освобождения митрополита Филарета будущий Царь Михаил с матерью жили при отце в Москве. Народ стоял за его избрание. Духовенство же поддерживало кандидатуру В.В.Галицына. Только гетману Жолкевскому не нужен был ни тот, ни другой. Пользуясь бедственным положением москвичей, под угрозой воцарения Вора, гетман навязывал им своего претендента - королевича Владислава.

Чтобы усилить своё влияние, Жолкевский старался удалить от столицы Самозванца и Марину. Сначала он уговаривал их ласково: обещал Вору за отказ от притязаний на престол выпросить у короля город Гродно или Сандомир, где находился замок Мнишеков. Сапегу же гетман пытался отделить от них посулами больших наград за переход на королевскую службу. Сапега колебался и торговался, ссылаясь на своих соратников. Те не хотели оставлять Марину, надеясь на куда большие выгоды от продолжения войны. Понимая, что добыть престол ему вряд ли удастся, бродяга-самозванец уступил бы, наверно, и согласился бы на удел вместо царства, но Марина не для того покинула родовое княжество. Властолюбие доводило её до исступления. Никаких переговоров вести с нею было невозможно. Вор не смел ей перечить и тоже упорствовал перед Жолкевским. Дело дошло до военного столкновения.

Гетман, стращая бояр Самозванцем, настолько уже подобрался к Москве, что добыл там себе в подкрепление 15000 стрельцов, во главе которых князь Мстиславский (глава «Семибоярщины») выступил заодно с поляками, как подчинённый Жолкевского. Русские хотели сразу ударить по врагу. Но гетман удержал их. Он воспользовался простодушием Мстиславского, чтоб устранить Сапегу, а не для пролития польской крови. Своего он добился. Вожди договорились, выехав навстречу друг другу, и сражения не произошло. Сапега вышел из игры, после чего Жолкевскому оставалось захватить Самозванца и Марину. Те под охраной Заруцкого прятались в монастыре. Решено было напасть на них ночью, врасплох. Однако Вор имел своих лазутчиков, и они донесли ему о планах Жолкевского. Ночная операция сорвалась. В окружении казаков «царь с царицею» бежали в Калугу к своим основным силам. Заруцкий же в Калуге стал, по сути, главнокомандующим.

Угроза Самозванца отдалилась от Москвы, хотя и не исчезла совсем, но взамен её началась польская интервенция.

Устранив опасность воровского разграбления столицы, Жолкевский с видом «победителя» въехал в Москву. «Семибоярщина» закрыла глаза на эту «дружескую» оккупацию, вопреки протестам Святителя Гермогена. Поскольку решено было звать на престол королевича Владислава, то гетман согласился подписать договор на условиях московского дворянства. В грамоте, предъявленной ему, говорилось, что Русь готова присягнуть польскому королевичу, если «Владислав венчается на Царство патриархом и Православным духовенством; он обязывается блюсти и чтить храмы, иконы и мощи святых и не вмешиваться в церковное управление, равно не отнимать у монастырей и церквей их имений и доходов; в латинство никого не совращать и католических и иных храмов не строить; въезд жидам в Государство не разрешать; старых обычаев не менять; все бояре и чиновники будут одни только Русские; во всех государственных делах советоваться с думой боярской и земской; королю Сигизмунду тотчас же снять осаду Смоленска и вывести свои войска в Польшу; Сапегу отвести от Вора; Марине Мнишек вернуться домой и впредь Московской Государыней не именоваться».

В части «отведения Сапеги от Вора» Жолкевский обязательство выполнил. Последний вопрос не решался пока по причине бегства Марины. А вот первый, наиболее значимый для Русских, пункт договора - о крещении Владислава в Православие - и остальные, напрямую связанные с ним, вопросы, Жолкевский полагал, решит король Сигизмунд. Коварный гетман уже знал, что Сигизмунд не намерен рисковать сыном, а собирается сам сделаться Царём Московским, тем паче, что захват столицы поляками «уже состоялся». Потому Жолкевский с изысканной любезностью 17 августа 1610 года подписал договор не глядя. Да, именно не глядя, чтобы потом на следующих переговорах уже в ставке короля под Смоленском, клятвенно побожившись, отказаться от своей подписи, коль скоро он не читал грамоту. До такого изощрённого иезуитства Русские даже в клятвопреступничестве не доходили.

Дипломатия Жолкевского на этом не окончилась. Чтобы разделаться со всеми, кого он считал опасными для своих планов, гетман предпринял следующее.

Во-первых, «ради всеобщего спокойствия», он взял под стражу Царя-инока Василия Шуйского и двух его братьев, которых потом увёз с собою в Польшу и выдал там за своих пленников. Во-вторых, он убедил «Семибоярщину» направить к королю под Смоленск большое посольство. А в состав посольства гетман Жолкевский включил всех неугодных ему людей и главных соперников королевича Владислава - князя Галицына и митрополита Филарета в первую очередь. Отправить сына Филаретова, юного Михаила, в Польшу он не мог, это было бы слишком заметно. Но главное, считал гетман, следовало удалить отца, остальное устроится.

Кроме тех, от кого требовалось избавиться, Жолкевский включил в состав посольства и группу изменников. Они, по планам гетмана, должны были вернуться, согласившись на условия короля, и занять в думе освободившиеся места. Возвращение лиц, неугодных полякам, не предусматривалось. Далее, отправив посольство, Жолкевский подумал о себе. Представляя, что произойдёт в Москве, когда откроется правда (ведь отряд поляков был не так велик), опытный в политике гетман решил убраться восвояси своевременно. До своего отъезда он пытался убедить шляхту закрепиться на окраинах Москвы, чтобы в случае чего окружить Китай-город и Кремль. Но паны ответили ему: «Напрасно ваша милость считает Москву такою могущественною, как была она во время Дмитрия, а нас такими слабыми, как были те, которые приехали к нему на свадьбу... Мы теперь приехали на войну». Хищники польские хотели скорее добраться до царской казны и других сокровищ Кремля. О будущем они не думали, полагая достаточным иметь в заложниках московских вельмож. Скоро к ним прибыл Александр Гонсевский (бывший посол). Жолкевский передал ему командование, а сам уехал, что называется, «от греха подальше», и скоро предстал перед королём со своими «живыми трофеями».

Сигизмунд, раздражённый мужеством воеводы Д.Б.Шеина и других несгибаемых защитников Смоленска, пришёл ещё в большую ярость, когда увидел «пленного» Царя Василия, который не захотел ему кланяться. В иерархии государей Царь-император стоит выше короля (по сути, коронованного князя); но кроме того, Шуйский не был пленником, его вывезли из Москвы обманом, в результате измены. «Он же крепко мужественным своим разумом напоследок живота своего даде честь Московскому Государству и рече им всем: "не довлеет Московскому Царю поклонитися королю... не вашими руками взят бых, но от Московских изменников..."»

Злобу свою недалёкий король перенёс на всё Московское посольство. Прибывших в конце октября послов поселили в палатках и так держали всю зиму до Пасхи, да ещё и кормили плохо.

Патриарх Гермоген, провожая митрополита Филарета со слезами на глазах, знал, что они прощаются навсегда. Под Смоленском Филарет должен был крестить королевича Владислава и после того везти в Москву. На других условиях - никаких договоров с поляками не подписывать. Король же собирался навязать послам свою волю.

Разумеется, нашлись в посольстве и раскольники, и предатели. Их поляки, наградив, отпустили домой. Но те, без чьих подписей документы не имели силы, стояли твёрдо и выдержали все мытарства. Наконец, 26 марта, в Светлый (Пасхальный) Вторник, Сигизмунд потребовал русских послов к себе. «Поляки, - пишет А.Д.Нечволодов, - объявили послам, что они будут немедленно отправлены в Вильну, и запретил им вернуться в шатры, чтобы взять необходимые для дороги вещи. Затем их взяли под стражу и отвели по избам: Филарета Никитича посадили особо, а князей Галицына и Мезецкого и Томилу Луговского вместе». Так они провели Пасху 1611 года, и потом ещё много светлых праздников встретили в польских темницах. Вернулись же на Родину далеко не все.