Красавица и чудовище - Татьяна Тарасова

Мы вернулись в центр, предстояло разъезжаться на работу, время у всех расписано. Но поскольку встали ни свет ни заря, высвободилась лишняя пара часов, домой мне возвращаться бессмысленно, а на работе никого, уж очень рано. А кто живет в самом центре? Женя Фрадкина. У нее мы решили попить чайку, съесть творожка, немножко поболтать и разъехаться. Заскочили на базар, купили творога и прикатили к Фрадкиной. Когда мы ввалились в квартиру, то на кухне с Жениной мамой уже сидел Крайнев. Я как вошла, так и сказала со смехом: «Вот он, мое счастье». Напомню, что пребывали мы в таком виде, что буквально шапку нельзя с головы снимать, мы еще собирались у Жени намыться и накраситься.

Крайнев мне: «Привет». — «Привет». Так и познакомились. Он спрашивает: «Куда вам, девки?», и мне тихо: «Я тебя отвезу». Я объясняю: «Мне туда-то надо», а про себя думаю, вот наглость какая, сразу на «ты». Через час он повез меня на работу. И вот мы с ним рядом едем через Каменный мост, и когда спускались к «Ударнику», за нами поднялись на небе две радуги прямо над Кремлем, клянусь. Вова запомнил это навсегда, помню это и я. Я ему: «Две радуги, я никогда в жизни такого не видела». Он мне: «Это к большому счастью». Через девять дней мы поженились.

Мама Володи Иля Моисеевна тогда выхаживала бабушку в Кишиневе, предстояло к ним туда ехать, показываться. Но сначала я познакомила Володю с моей мамой и сестрой Галей. Они стояли, смотрели с балкона, кого я к ним привезу? Мы полетели в Кишинев на один день. Бабушка Вовина только-только отошла после инсульта, начинала говорить первые слова, но сразу у меня спросила, кто я и чем занимаюсь? Я сказала. Она очень медленно говорила: «А какое у тебя образование?» Я ответила: «Татьяна Иосифовна, я так много работаю, чуть ли не с самого детства, с девятнадцати лет, и эта работа так меня захлестнула, что не успела получить образование, но зато стала заслуженным тренером». Я еще ей не сказала, что безобразно училась и меня неоднократно выгоняли из Института физкультуры, я была студенткой в течение многих-многих лет — четырнадцати или пятнадцати, не помню точно, а то и семнадцати. Она сделала паузу и сказала: «Человек без верхнего образования — не человек, а скотина», повернулась к стене и больше не произнесла ни слова. Вся семья была в ужасе, я смеялась, как ненормальная. У меня совершенно никакой обиды не возникло, хотя моя мама всегда огорчается, когда я при друзьях вспоминаю свое первое знакомство с Вовиной родней.

Я уже писала, что сейчас Володя и Иля Моисеевна живут в Германии, в Ганновере, где у Володи профессорский контракт. Мы с ним в Москве долго обсуждали наше будущее. Начинался 92-й год. В стране стало тяжело жить, и профессорам, и концертирующим музыкантам почти ничего не платили, да и сейчас не платят. А Володя, надо сказать, уже тогда был профессором Московской консерватории. Он мечтал, что будет поднимать талантливых детей, как его учителя Генрих Густавович Нейгауз и Анаит Степановна Сумбатян. Но надо же содержать семью, мы не одни, есть мои родные, есть его, мы им помогаем, и Володя принял решение уехать на Запад и там преподавать. В Ганновер собралась и его мама, тогда семидесяти четырех лет, она делала последнее, что могла сделать для своего сына, — поддерживать его, создав в чужой стране домашнюю обстановку. Я работала, ездила с театром, не могла заниматься Вовой все время, а он как выдающийся музыкант нуждался в опеке. Мы оба понимали, что в Германии я не смогу жить постоянно, а буду только приезжать в свободное время. В Ганновере у меня никакой работы нет, а я не могу полностью переключиться на стрижку травы или готовку обеда. Хотя я очень люблю и стричь, и готовить, но это все-таки не основное мое призвание в жизни.

Как я уже писала, мы приехали в Германию не одни, Вова привез с собой четырех учеников из Москвы, а потом подъехал и пятый. Муж, конечно, их взял на свое полное обеспечение. Он не только забрал их из Московской консерватории, но сделал для их будущей жизни все возможное и невозможное и, похоже, собирается делать это пожизненно для любого своего питомца. Сейчас класс Крайнева — тридцать человек, хотя по нормам ему достаточно двенадцати. Володя работает по двадцать четыре часа. И продолжает концертировать, правда, значительно реже. Зато совершенно потрясающе ведет своих учеников — он прирожденный педагог. Я не сомневаюсь, что школа Крайнева будет в Европе одной из самых знаменитых. И концерты его, пусть не частые, приводят зал в восторг. Даже непосвященные понимают, что выходит к роялю истинный маэстро. Каждое его выступление заканчивается тем, что люди встают. Каждое.

Вот так и получилось, что первое время жизни в Германии Вова часто оставался один, я большую часть времени находилась в Англии, Иля (так все называют мою свекровь) внимательно относилась к детям, она всегда все делала так, как надо, не говоря уже о том, что проработала всю жизнь педиатром. Как надо — это как минимум три раза в день питание, которое кто-то должен готовить на всех, когда меня нет. Она, конечно, подорвала свое здоровье этой Германией, потому что уже непосильна и забота о детях, и забота о Вове. А внимание к нашему немаленькому дому ее уже просто подкосило. Илечка, прошедшая войну военврачом в полевом госпитале, как на фронте, исполняла свой долг перед Вовой и этими мальчишками, которые оказались здесь без родителей. Главное, что кастрюли привезли из Москвы. Огромные жбаны, где готовились обеды. Кастрюли у нас в доме, в Москве, только пятилитровые, у нас меньше нет, потому что если делался обед, он делался всегда с учетом на друзей, которые или уже сидят за столом, или вот-вот подойдут.

Выросли, оперились первые ребята, приехали другие ученики, так это и продолжается уже скоро десять лет без перерыва. У нас живут ученики, которые к Володе приезжают со всего бывшего Советского Союза. Они у нас растут, встают на ноги, продолжают у мужа учиться, но уже обеспечивают потихоньку себя сами: выигрывают конкурсы, подрабатывают, преподают. Игорь Четуев победил на конкурсе Рубинштейна в Израиле, крупнейшем в мире конкурсе пианистов. У Володи почти все ученики — лауреаты, но Игорь в чем-то повторяет путь учителя: конкурс Рубинштейна считается равноценным московскому конкурсу Чайковского.

Наш дом в Германии, как и в Москве, получился абсолютно открытый. Но теперь это, увы, не то место, где собирается молодая компания, как это было раньше, а профессорский дом, куда приходят и ученики, приходят не только, когда им хорошо, но и когда им плохо, и когда нужно заниматься, и когда не нужно. Рояли в доме расписаны по часам. Один рояль стоит внизу, два — наверху, в кабинете, одновременно в доме всегда двое ребят занимаются. Для Володи не существует выходных, мы с ним постоянно скандалим по этому поводу. Человек не должен работать без выходных и праздников. Приезжаю я или уезжаю, муж всегда одинаково занят. Режим нон-стоп.