У начала времен (сборник) - Роберт Янг

Испытывая тошноту, спустился по лестнице и снова вышел в коридор. В танцевальном зале начался новый раунд. Понимая, что он должен улететь отсюда как можно быстрее, ДеТойлис все же не сделал этого: вместо этого вернулся в танцевальный зал и, испытывая отвращение и восторг, снова начал смотреть на вальсирующих.

Отчего–то он совсем не был удивлен, когда из тени в дальнем конце зала вдруг вышла она. По каким–то причинам он давно уже знал, что она тут. Дожидается. Она двинулась к нему прямо через переполненный призрачными танцорами зал. Высокая, в белых одеждах, стройная. Черные волосы, сложенные в высокую прическу, блестят в разноцветном свете. Губы цвета крови только подчеркивают пугающую бледность лица. В глазах залегла темнота межгалактического пространства.

— Могу я пригласить вас на танец? — спросила она, протягивая к нему руки.

Они принялись танцевать вальс, музыка только началась. Штраусс, «Wein, Weiß und Gesang».

Она двигались среди призраков, сквозь призраки; он, неуклюжий в своем скафандре, она, легкая как воздух, из которого была соткана, каким–то образом овеществленная в его руках.

— Меня зовут Трепоменна Паллидум, — сказала она ему со смехом.

— Я знаю, — ответил он, вздрогнув.

— Я живу даже в космосе, — добавила она.

— Я знаю, — ответил он.

Спирально–решетчатая туманность над их головами сменила цвет к красному краю спектра.

— Я изменилась. Мутации, — объясняла она ему, кружась в красном сумраке. — Я стала сильнее, гораздо сильнее. Теперь за одну ночь я могу завершить то, на что раньше уходили годы. Теперь я умею перемещаться между разделенными человеческими телами. Я научилась оставаться жизнеспособной в течение миллионов лет.

— Я знаю, — ответил он.

— Управление по Аэронавтике запечатало станцию на карантин, потом сюда послали эпидемиолога, чтобы разыскать и уничтожить меня. Он перепробовал все антибиотики и лекарства, которые были ему известны. Попробовал даже ртуть и сальварсан.

— Я знаю, — ответил он.

— После того как у него ничего не вышло, он приказал пилоту снять станцию с орбиты и уничтожить. Но к тому времени я уже добралась до пилота. Потом и до самого эпидемиолога. Пилот сумел вывести станцию с орбиты всего за несколько минут до своей смерти. Эпидемиолог выбросился в открытый космос.

Она улыбнулась.

— Всех, кто остался на борту, я пригласила на вальс. Теперь я пригласила на вальс тебя.

— Но ты не можешь добраться до меня! — крикнул он. - Скафандр герметичен!

Губы цвета крови приоткрылись, и пронзительный смех исторгся из них, заставив затрепетать скрипки Штраусса. Он попятился, но прежде ее длинные красные ногти успели оцарапать его грудь. В ужасе он повернулся и бросился прочь из танцевального зала. У выхода из зала остановился и оглянулся. Он успел заметить ее, прежде чем она снова слилась с тенью в дальнем конце зала. Или с тенью его рассудка.

Прежде чем войти в свой корабль, он провел час в полном вакууме в шлюзе. Стандартная процедура стерилизации. Затем, войдя в патрульный катер, он немедленно снял скафандр, всю одежду и выбросил все это в открытый космос через утилизатор. Возможно, бессмысленная предосторожность, но он не хотел рисковать. Следом он выбросил резак; потом отправился прямиком под душ, где усердно пользовался самым сильным антибактериальным мылом, которое сумел разыскать в своих запасах. Вытершись, протер все тело изопропилом. Потом полоскал рот сильным зубным эликсиром до тех пор, пока позволяло дыхание. Переодевшись в чистое, уселся в свое кресло у пульта управления и только тогда перевел дыхание. Потом принялся за работу.

Он отвел свой патрульный катер на пятьсот километров, развернулся бортом и тщательно навел на станцию перекрестие прицела корабельной пушки. Первым же выстрелом он превратил станцию в пурпурный цветок; вторым выстрелом разнес останки в космическую пыль. Потом облегченно вздохнул еще раз; включил автопилот и установил его на обычный курс патрульного облета, после чего принялся составлять отчет о случившемся и предпринятых действиях. Когда ДеТойлис закончил отчет, на борту был уже «вечер».

Он проспал положенные распорядком семь часов, однако проснувшись не почувствовал себя отдохнувшим. Выбравшись из постели, пошатнулся и с трудом оделся. Одевшись, вдруг поймал себя на том, что не помнит где находится; вспомнив, отправился на кухню и приготовил себе кофе. Некоторое время, замерев, рассматривал в смотровом экране кухни трио бледных межгалактических туманностей, потом вдруг вспомнил, что в кухне нет и никогда не было смотрового экрана. В ужасе он попятился в коридор.

Он услышал тихий шелест женского платья. Обернувшись, увидел ее, идущую к нему по узкому корабельному коридору. Она улыбалась. Плоть на ее лице наполовину пропала; высокая прическа рассыпалась, грязные волосы спадали словно пакля на костистые разлагающиеся плечи. Протянув костистую руку, она прикоснулась к его лицу, но он этого уже почти не видел, потому что перед его глазами опустилась темная завеса. Он лежал на полу коридора, а над ним раздавался ее смех. В последний свой миг он услышал, как ее смех растворяется в мелодии вальса «Wein, Weiß und Gesang».

Странный случай с мистером Генри Диксоном

Рассказа пока нет

Повелитель Света

Лейтенант–коммандор Гэст заметил Нетипичный Орбитальный Объект менее чем за пять часов до того момента, когда «Гелиос–5» должен был по графику сойти с солнечной орбиты и отправиться домой. Или туда, где полагалось быть дому к концу следующего года. До последнего Столба Пламени оставалось два часа.

Гэст похоронил своего второго пилота, коммандора Эвери, на другой стороне Солнца. Эвери умер от уремии. Гэст смотрел, как напарник умирает, и не знал, что делать, до тех пор пока лунная база не проанализировала симптомы Эвери, поставила диагноз и передала по пара–радио соответствующие инструкции. Но к тому времени было уже поздно.

Вполне возможно, что они опоздали бы в любом случае.

Потому Гэст похоронил Эвери в Солнечном море. Своего друга. С тех пор как Эвери не стало, ночи стали серыми. Его друга.

По правде сказать, он ненавидел Эвери. Хотя в начале это было не так. В начале они очень быстро подружились. Но уже через шесть месяцев полета к Солнцу их дружба дала в сознании Гэста трещину. Разлад пророс в почве его мозгов подобно дурной траве, отравляя собой все, о чем они между собой говорили.

Потом он понял, что просто не мог не возненавидеть Эвери, также как и Эвери не мог не возненавидеть самого Гэста. На корабле их должно было быть трое, как говорится в стихах, а не двое. Но экономия пространства и драгоценной энергии сказала: «Нет».