Павел I - Александр Боханов

Но прежде Зубова надо вернуть из изгнания в столицу. Зная вспыльчивый, но отходчивый, добродушный нрав Государя, его привычки, настроения, Кутайсов в удобный момент, благо он имел общение с Императором ежедневно, в разное время суток, сообщил ему о сделанном предложении; со слезами на глазах показал письмо Платона. Император давно уже думал, что пора помиловать не одних только Зубовых, а и других лиц, высланных из столицы за неисполнение службы и за иные провинности. Слёзы Кутайсова и слова Палена о «желанном великодушии» привели к прощению не только братьев Зубовых.

Никакого «указа» о помиловании Зубовых, о чем нередко пишут, не существовало в природе. Самодержец мыслил шире. 1 ноября 1800 года появилось два именных указа. Первый — «О дозволении всем выбывшим из воинской службы в отставку или исключенным, вступать вновь в оную». Второй — «О распространении силы указа о выбывших из воинской службы и на статских чиновников». В них говорилось о том, что Император «являя милосердие» дозволяет всем выбывшим и высланным вернуться в столицу «для личного представления Нам». Фактически 1 ноября 1800 года была объявлена всеобщая амнистия для всех служилых лиц, не распространявшаяся только на осуждённых военным судом.

В категорию прощённых попадали и Зубовы, но они прибыли в Петербург ещё более озлобленными, чем раньше. Они горели желанием «отомстить» Монарху и тут же оказались в эпицентре готовящегося заговора. Как написал в этой связи генерал А. Ф. Ланжерон (1763–1831), знавший Зубовных лично, они, кроме Валериана, были, собственно, и не нужны для конкретного «дела». По его словам, «Николай был бык, который мог быть отважным в пьяном виде, но не иначе, а Платон Зубов был самым трусливым и низким из людей». Если в качестве исполнителей самого акта Зубовы и не подходили, то их связи, их положение в обществе были чрезвычайно важными: они принимали участие в формировании «мнения света», а это дорогого стоит.

Уместно заметить, что жениться на Кутайсовой Платон Зубов совсем не собирался и, как только оказался в столице, сразу же забыл о своем брачном предложении. Он женился только в пятьдесят четыре года, в 1821 году, за год до смерти, на безвестной польской дворянке Фёкле Игнатьевне Валентинович (1802–1873). Остаток жизни Платона Зубова — какой-то непередаваемый ужас. Зубов последние месяцы перед смертью сошел с ума, в своём великолепном замке Руксдаль в Курляндии ползал на четвереньках и выл по-собачьи. Сохранились ужасающие по своей омерзительности физиологические подробности распада личности некогда «ненаглядного Платоши», но их не стоит и приводить. Можно лишь заметить, что молодая жена относилась к родовитому мужу как к грязному животному…

Возмездие настигло и «важную персону» — Ивана Кутайсова. В ночь Цареубийства, услышав критики в Михайловском замке, что «Императора убивают», он не бросился на помощь к своему благодетелю. Несчастный помчался совсем в другую сторону. Выскочив на улицу в халате и ночном колпаке, он, потеряв по дороге тапочки, обезумевший от страха бежал босиком в морозную ночь куда глаза глядят. Взмыленный, растерзанный, потрясенный, посиневший от холода и полуголый граф Кутайсов добежал до особняка гофмаршала С. С. Ланского (1760–1813) на Литейном проспекте. Там поверженного временщика приютили, обогрели, напоили, но он целые сутки трясся от страха, пока не пришло уведомление от новой власти, что граф Кутайсов может не беспокоиться за свою безопасность. Теперь он был никому не нужен и ни для кого не представлял ни малейшего интереса.

Вскоре Кутайсову предписано было покинуть столицу и отправиться за границу. Проведя несколько лет там, он вернулся в Россию, но теперь не имел уже не только положения, но и круга знакомых. Все, буквально все отвернулись от него. Граф уехал в свое тамбовское имение, подаренное некогда брадобрею Императором Павлом Петровичем, где «занимался земледелием». Годы шли, он прозябал в безвестности, и только один человек — Императрица Мария Фёдоровна помнила о нём. Она приглашала его иногда к себе, и граф в составе Свиты Императрицы несколько раз ещё появлялся на публике. Кутайсов прожил долго; его жизнь завершилась в 1834 году. После же кончины Вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны в 1828 году о некогда всесильном временщике все забыли уже окончательно…

Можно ещё довольно долго приводить биографические подробности прочих членов заговорщицкой шайки, общее число которых составляло примерно 70 человек, из которой все, или сами, или их потомки, умерли до срока, или явили образец полной и бесспорной физической и умственной деградации.

Так, один из тех, кто 11 марта 1801 года ворвался в спальню Императора, тогда штабс-капитан Лейб-гвардии Измайловского полка Я. Ф. Скарятин (1780–1850), награжденный Павлом I знаком высокого отличия — орденом Святого Иоанна Иерусалимского, прожил тихую и безвестную жизнь. Он навсегда прославился только тем, что именно его шарфом душили уже бездыханное тело Императора Павла. Когда однажды, уже в начале 1830-х годов, В. А. Жуковский (1783–1852) спросил у него, как на самом деле погиб Император, то Скарятин без всяких эмоций сообщил: «Я дал свой шарф, и его задушили».

После Цареубийства Скарятин ненадолго был выслан из Петербурга, окончательно отправлен в отставку в чине полковника в 1807 году и умер в 1850 году. Его же сын, ВЛ. Скарятин (1812–1870), сделал блестящую придворную карьеру и в звании егермейстера «случайно» погиб на охоте в 1870 году. Происшествие это вызвало много шума и служило темой пересудов в высшем свете. Передавали, что якобы это — умышленное убийство. Хотя непосредственным убийцей был назван дряхлый обер-егермейстер граф П. К. Ферзен (1800–1884), но многие были уверены, что пуля для Скарятина была выпущена из ружья внука Павла I — Императора Александра II…

Об одном же из участников злодеяния 11 марта 1801 года стоит говорить особо. Без него не было бы возможно злодеяние в принципе, без него никакие бы Палены-Панины-Зубовыне смогли поднять руку на Самодержца. Он являлся знаменем, символом, смыслом готовящегося переворота. Имя его — Император Александр I, которого разномастные клевреты величали «Благословенным». В истории Цареубийства Великий князь Александр Павлович — фигура ключевая. Он переступил через окровавленный труп отца своего и отправился, как ему казалось, «творить добро».

Великий князь Николай Михайлович (1859–1919), правнук Императора Павла I и единственный из Династии Романовых, составивший себе имя в качестве историка, в своем труде «Император Александр I» с полным правом мог заключить: «Наследник Престола (Александр. — А. Б.) знал все подробности заговора, ничего не сделал, чтобы предотвратить его, а напротив того, дал своё обдуманное согласие на действия злоумышленников, как бы закрывая глаза на несомненную вероятность плачевного исхода, т. е. насильственную смерть отца».