Хождение в Москву - Лев Колодный

Яким и Анна стояли у истока Якиманки, а в устье улицы, перед впадением в Калужскую площадь, возвышалась большая церковь в честь иконы Казанской Божьей Матери. Ее помнят многие бывшие студенты, сбегавшие из близлежащих институтов в кинотеатр «Авангард»... Под штукатуркой побеленных стен, где шли новые фильмы, скрывались лики святых. То был первый на моем пути городской кинотеатр, куда я попадал из барака строителей университета на Ленгорах: Москва заканчивалась тогда за Калужской заставой.

В Средние века жившие здесь стрельцы возвели полковой храм Святого Николая Чудотворца. За ним укоренилось название по приделу в честь иконы Казанской Божьей Матери. Это поясное изображение Девы Марии с младенцем на левой руке. Икона прибыла вместе с казанским ополчением и в стане князя Дмитрия Пожарского стала предметом особого поклонения и молитв. Ополченцы приписали святыне освобождение Москвы от поляков. Образ хранился перед революцией в Казанском соборе на Невском проспекте. А в московской Казанской церкви у Калужской площади почитался список с нее, точная копия. То был храм в византийском стиле, построенный на месте более древнего архитектором Николаем Никитиным, одним из основателей «русского стиля» в архитектуре конца ХIХ века. «Этот обширнейший из московских храмов принадлежит к числу выдающихся по великолепию своей отделки», – писали о Казанской церкви после ее освящения в 1886 году. Никитин (автор «Погодинской избы» на Пироговке, церквей, гостиниц, доходных домов) Казанской церкви отдал десять лет жизни. Взорвали и вывезли храм на свалку по-ударному, за несколько дней.

Тоскуя в эмиграции по Москве, Иван Шмелев много раз поминал в «Лете Господнем» Казанскую, живописал в мельчайших подробностях жизнь и быт ее причта. Отец писателя избирался старостой церкви, сюда привел он сына на первую молитву.

Посреди Якиманки, на углу Первого Хвостова переулка, красовалась церковь Петра и Павла в Хвостове. Так называлось село, принадлежавшее тысяцкому Алексею Хвосту, убитому боярами. Село помянул в завещании Дмитрий Донской. Стрельцы на месте деревянной возвели каменную церковь. Позднее появился придел в честь мучеников христианства Кирика и его матери Иулитты, живших в III веке в Малой Азии. Казалось бы, зачем спустя пятнадцать столетий строить москвичам памятник Кирику и Иулитте? Но для церкви «несть эллина и иудея», она хранит память о всех святых мучениках, отдавших жизнь за веру, когда бы и где бы они не жили.

В середине ХIХ века архитектор Петр Буренин возвел для храма Петра и Павла колокольню и трапезную с приделами. Где все это? В толще стен дома на Якиманке, 31. Храм здесь не сломали, уничтожили другим советским способом. Снесли шатровую колокольню и купол, над обезглавленными стенами церкви надстроили два этажа, внутри и снаружи все переделали. Образовалось четырехэтажное, как выражается мэр Москвы, «плоскомордное» деловое здание без затей на фасаде. Судьбу Петра и Павла разделили все московские постройки архитектора Буренина: колокольни этого архитектора снесли на Якиманке, Воздвиженке, в Пупышах и за Проломной заставой...

Пощадили на Якиманке одного Ивана Воина. Спасла его красота. Приписывают постройку выдающемуся архитектору «суперинтенданту» Ивану Зарудному, автору знаменитой Меншиковой башни на Чистых прудах. Он творил в эпоху Петра. Увидев затопленный в половодье Москва-реки обветшавший храм, царь повелел в 1709 году выстроить новый в честь триумфа под Полтавой. И поднять его на более высоком месте, недоступном воде. Петр не только дал на это дело триста золотых рублей, но, как пишут, прислал план, выделил кирпич, который шел тогда лишь на строительство Санкт-Петербурга. Так после победы над Карлом ХII появился замечательный памятник русской воинской славы. По установившейся традиции – в форме храма.

Иван Воин, византийский военачальник, тайно покровительствовал христианам во времена римского императора Юлиана Отступника. Этот император возобновил после смерти императора Константина гонения за веру во Христа. И у этой церкви есть придел в честь мучеников Гурия, Самона и Авива, казненных лютой смертью в начале IV века, когда многобожники-язычники расправлялись с верующими в единого Бога беспощадно.

Знатоки теряют присущую сухость изложения, не жалеют ярких слов, представляя это дивное строение в стиле барокко. Его называют архитектурной поэмой, пишут, что храм сотворен мощной волей. Выдающимся мастером барокко слыл Иван Зарудный, приехавший в Москву по приглашению Петра в числе многих знатоков своего дела.

Из Ивана Воина большевики вывезли 10 пудов 22 фунта золотых и серебряных изделий, когда в 1922 году ограбили по приказу Ленина храмы всех конфессий на территории бывшей Российской империи. Тогда палачи из дома забрали настоятеля церкви отца Христофора. «Дайте хотя бы допить чай», – попросил он ленинских опричников. С этими словами ушел на казнь.

Среди всех московских храмов Иван Воин предстает музеем гонения на церковь. Сюда перенесли пышный алтарь в стиле барокко времен Петра из сломанной у Красных Ворот церкви Трех Святителей. Слева от входа – потемневшая от времени икона «Целование Иоакима и Анны» из уничтоженной помянутой церкви. Перед иконостасом предстает Казанская Божья Матерь из исчезнувшей Казанской церкви. Рядом с этой иконой в киоте Никола-угодник, снятый с Никольских ворот Кремля. В этом же ряду Спас Смоленский, висевший над Спасскими воротами. Под одними сводами оказались образы святой Варвары с Варварки, Василия Блаженного из собора на Красной площади, иконы Анны Кашинской и Серафима Саровского.

Из разрушенных московских церквей унесли сюда частицы мощей свыше 150 святых Вселенской церкви и в земле Российской просиявших. Свои бесценные сокровища – частицы Гроба Господня и земли от Гроба Господня, Ризы Господней и Камень из реки Иордан, – все это гонимые христиане в страшную эпоху Ленина—Сталина упрятали здесь с верой в лучшие времена. Они наступили в наши годы.

Наконец, сюда попали древние образа из разобранного Ивана Воина: из церкви – храмовая икона, а из придела – икона Гурия, Самона и Авива. Они украшали прежде разрушенный храм.

Иван Воин служит без малого четыреста лет – с начала ХVII века и по сей день. Сюда несут крестить младенцев. У ворот притормаживают свадебные машины и катафалки. В церкви недавно отпели Святослава Рихтера и Альфреда Шнитке, умерших за границей и похороненных в Москве.

Храм на пригорке опоясывает кованая ограда, выполненная с великим мастерством при Елизавете Петровне. Ее перенесли в глубь церковного двора на 30 метров, когда Большая Якиманка пережила катастрофу. Улицу расширили вдвое и начали застраивать многоэтажными домами.

Малиновый звон Марона. ...Синий троллейбус, круто свернув с Якиманки на набережную, въехал на мост, откуда показался Кремль. Никто из пассажиров не обратил особого внимания на привычное чудо. Только одна старушка вдруг ни в склад, ни в лад громко запела:

Вот Кремль!В нем Сталин живет...

При упоминании этого имени троллейбус смолк, все отвернулись от умалишенной, допевшей в тишине куплет собственного сочинения:

Сталин песни поет.Он мне пенсию дает...

Полвека назад в Кремле доживал свой век человек, загубивший по сталинскому Генеральному плану древнюю Москву вообще и Якиманку в частности.

Кроме семи холмов у Москвы и Рима есть другое сходство. У Вечного города за Тибром – знаменитое памятниками истории и культуры Трастевере. У нас за рекой – Замоскворечье, родина удалого купца Калашникова и Тит Титыча Брускова, Радищева и Островского. Братья Третьяковы, Бахрушины, Рябушинские – все отсюда!

С колокольни Ивана Великого юнкер Лермонтов разглядел за рекой долину, усыпанную домами и церквами. Великий драматург увековечил малую родину в образе «темного царства», заселенного самодурами. Литератор Петр Вистенгоф в очерках о Москве своего времени заметил, что обитатель Замоскворечья уже встает, когда на Арбате и Пречистенке только ложатся спать...

Михаил Загоскин вторил ему в «Москве и москвичах»: живут здесь по большей части купцы, которые ведут жизнь тихую и сидячую. Молодой Чехов, квартировавший на Якиманке, слышал, как над его головой в «кухмистерской» пели и плясали на купеческих свадьбах, балах и поминках. О чем написал рассказ и комедию под названием «Свадьба».

Все это было-было, но давным-давно! Перед революцией земля в излучине Москва-реки мало чем отличалась от того же Арбата, где церквей и купцов насчитывалось не меньше. Тит Титычи остались на сцене Малого театра.

На моем веку в хоре певцов заречья неожиданно зазвенел голос земляка. Бабушка берегла для внука каменный дом над крутым берегом Днепра. А он, Сережа Дрофенко, самый красивый на факультете журналистики Московского университета, погиб молодым, успев написать: