Золотая братина: В замкнутом круге - Игорь Минутко

Так видел это Людвиг Штильрах. На самом же деле мастера чувствовали прикосновение к ранам прохладных врачующих рук. И затягивались раны и ссадины, уходила, отступала боль, над ними склонялись прекрасные прозрачные лица молодых мужчин, а в сознании звучали голоса:

– Все пройдет. Мы вас вылечим. И знайте: вы сделали главное дело в своей жизни. Смотрите! Смотрите!

И видели ослепленный Данилка, глухой Егорка, немой Васька Лапоть и безрукий великий мастер Прошка Седой одну и ту же картину: в некоем бархатном темном пространстве появилась, реально и выпукло, ярко освещенная вся их «Золотая братина» – чаша-матка и вокруг все ее триста пятьдесят детей.

«Вот главное дело вашей жизни».

«Да! Да! Да!..»

«Сервиз этот – ваша смертная плоть и бессмертная душа».

«Да! Да! Да!..»

В это предначертанное свыше время граф Оболин стоял перед сервизом, и правая рука его невольно, сама собой, творила крестное знамение – одно за другим. На глазах Григория Григорьевича «Золотая братина» преображалась. Пунктирные линии всех ее рисунков, и на чаше-матке, и на остальных предметах, ожили, запульсировали огненно-красными точками, которые быстро превращались в струйки – горячая алая кровь струилась по всем артериям сервиза, и он стал настолько божественно красивым, что граф Оболин зажмурил глаза, дабы не ослепнуть от восторга и смятения.

«Я понимаю, понимаю, это ваша кровь, мастера… – лихорадочно думал Григорий Григорьевич. – Виновен! Каюсь! Простите, если можете. Но вы не умрете! Нет… Ведь вы – это „Золотая братина“. Не расплавлю… Сохраню. Потомкам… Прав, прав князь Алексей Иванович Гагарин: не токмо для фамилии своей сохраню, но и для России. И для вас, мастера! А на Высшем суде вместе со Вседержителем и вы будете судить меня… Аминь!»

– …Такова история сервиза «Золотая братина», – закончила свой рассказ экскурсовод. – История его создания, похищения во время революции и возврата на родину. – Девушка помолчала. – Ну а что произошло совсем недавно, полтора месяца назад… Новое похищение сервиза, опять его возвращение в музей. Все это вы знаете из публикаций в газетах и журналах, из передач радио и телевидения.

Тихо было в зале под сводчатым потолком, превратившимся в небо над уральскими далями. Все молчали. Табадзе, Миров, Любин тихо подошли сзади к Никите Васильевичу Дакунину. К нему наклонился Арчил Тимурович, прошептал в ухо:

– Ну, господин Дакунин, вы наконец ответите на наш вопрос?

– Отвечу! Отвечу… – зашептал Никита Васильевич, не поворачиваясь, по-прежнему неотрывно глядя на сервиз под бронированным стеклом. – Да, я убил графа Оболина. По пути в аэропорт. Со своим напарником. Он приехал под видом таксиста. Я укажу место, где мы спрятали труп. Я убил его! – Слова участились, Никита Дакунин говорил захлебываясь: – Потому что… Потому что она наша! Она будет нашей…

Издалека, из вечности, возник еле слышный колокольный перезвон. Издалека… Но выделялся в нем бас могучего колокола. Сорок сороков Москвы? Иван Великий в Кремле на самой высокой колокольне Государства Российского? А подголоски? Со звонниц храма Христа Спасителя? Звонят колокола. Во здравие или за упокой?…

Глава 54

Варшава, 16 сентября 1996 года

В это утро в польской столице шел тоскливый осенний дождь. Мишель-Очкарик проснулся, как ему показалось, от стука в дверь. Фамилия его была Ожежко, а звали действительно Михаилом. Михаилом Станиславовичем. А в раннем детстве он был Михасем. Его предки осели в Казахстане, куда были высланы царским правительством после подавления польского восстания 1863 года. Он родился под Чимкентом, родители были учителями и погибли в автокатастрофе, когда Михаилу было двенадцать лет. Он остался один, родственников не было. Только в Польше жила старшая сестра Марыся – она была отправлена туда родителями маленькой девочкой. Из детского дома, куда его поместили дальние родственники, Михаил сбежал через неделю, и начались его скитания по просторам Советского Союза: бродяжничество, подростковые шайки, первый арест и трехлетнее пребывание в колонии усиленного режима. Побег из колонии. Он-то все и решил – возврата в «честную» жизнь не было. В 1994 году оказался Очкарик (очки он носил с четырех лет – близорукость) в Москве, связался с мелкими наркодельцами, и в их среде его обнаружил Никодим Иванович Воротаев…

Нет! Он проснулся не от стука в дверь – так странно звонил телефон: резко, с долгими перерывами, и гудки звучали, как удары. Телефонный аппарат стоял на полу рядом с кроватью. Михаил взял трубку, и тяжелое предчувствие беды сдавило сердце.

– Ты уже проснулся, сынок? – прозвучал в трубке мужской голос. Говорили по-русски.

– Проснулся…

– Вот и славно. Слушай меня внимательно. Тебе привет от Бати. Ты, кажется, намылился за дальний бугор, в Америку? И сестрицу решил с собой прихватить? А свой капитал перевести в швейцарский банк? – Михаил молчал. – Так вот, сынок, Марыся сейчас у нас.

– Что?…

– У тебя с ней свидание вчера было, у нас – сегодня ранним утречком. Ничего с твоей сестрицей не случится. Мы ее хоть сейчас отпустим. Но при выполнении определенных условий.

– Какие ваши условия?

– Первое: капитал свой в тутошнем банке не шевели, помешать можем. Второе: о путешествии в Америку забудь. Третье: путь твой завтра в Россию-матушку, в Москву. Все подробности при встрече. Ждем тебя через час, в половине десятого, у памятника вашему замечательному поэту Адаму Мицкевичу.

Трубка замолчала. Михаил Ожежко бросил трубку телефона, лег на спину, замер. Слышно было, как за окном над Варшавой ровно шуршит осенний дождь. «Все. Я пропал. Мы с Марысей пропали… Что делать? Кто поможет?…»

– Я помогу тебе, Михась, – прозвучал спокойный мужской голос.

Очкарик, вскочив с кровати, привычным мгновенным движением надел очки и приготовился к отпору, повернувшись в ту сторону, откуда прозвучал голос. У двери стояло старое кресло, обтянутое бордовым плюшем, с вытертыми, лысыми подлокотниками. В нем сидел молодой бледный мужчина с безупречно-правильными чертами лица, в светлом плаще, в белом свитере и застиранных светло-серых джинсах.

– Кто вы? – прошептал Михаил Ожежко.

– Мое имя Грэд, – улыбнулся незнакомец. – И больше не задавай вопросов. Пока. Потом, может быть, мы поговорим обо всем. А сейчас выслушай меня спокойно. Тебе не приходит, Михась, в голову в принципе банальное и вечное, как само человечество, соображение: за все наступает расплата. И то, что сейчас с тобой происходит…

– Расплата? – прошептал Михась.

– Да, расплата. И за твою прошлую жизнь, и за все, что ты делал в последнее время. Ведь все твои поступки в минувшие два года связаны с сервизом «Золотая братина». Ты согласен?

– Согласен…

– Хочешь взглянуть на них со стороны?

– Нет! Нет, не хочу!

Но было уже поздно: на глухой стене комнаты возник квадрат голубоватого светящегося экрана.

– Смотри, Михась, не отворачивайся.

И перед Очкариком промелькнули, как в кинохронике, снятой скрытой камерой, все преступления, в которых он участвовал. И подготовка похищения из музея сервиза «Золотая братина», и само похищение; пытки «заинтересованных» лиц; изъятия «выбывших из игры»; преследования; обман и коварство… Но самым страшным было убийство Боба и Таисии, его жены. Он видел себя, убийцу, стреляющего в Боба, и лицо молодой женщины, получившей пулю от Яна.

Экран погас. «Неужели это я такой?…»

– Ты еще хуже, Михась, – сказал тот, кто назвался Грэдом. – Путь, по которому ты идешь, ведет в пропасть. Или… что одно и то же (в людском представлении) в ад. Ты служишь черной, дьявольской силе, которая заключена в золоте. Но есть в том металле и другая, Божественная сила. И сервиз, из-за которого в последнее время пролито столько крови, тому пример. Только надо увидеть, постичь ту Божественную силу. Пока ты слеп. Но если хочешь…

– Я хочу! – прошептал Очкарик, и слезы текли по его щекам. Последний раз он плакал много лет назад, на похоронах своих родителей. Нечто просыпалось в его темной, казалось, навсегда потерянной душе, разверзалось – под гипнотизирующим взглядом таинственного пришельца – навстречу Любви и Добру. И он не узнавал себя. – Я хочу, хочу…

– Ты согласен с тем, что «Золотая братина» больше никогда не должна оказаться в руках людей, которые являются наследниками Бати?

– Но разве это возможно?

– Все возможно, Михась…

– Нет! Этого не должно быть! – страстно воскликнул Михаил Ожежко.

– Тогда… В назначенное время отправляйся на встречу с теми, кто только что звонил тебе. Ты окажешься в Москве и будешь для них собирать «новую стаю». И в нее ты примешь меня. Там, где ты будешь подбирать «братву», ты встретишь меня. Только я окажусь в другом облике.

– Но как же я вас узнаю? Незнакомец улыбнулся:

– Давай уже сейчас перейдем на «ты». Я – Грэд, ты – Михась, и мы – братья. Верно?