Не говори мне о любви - Юлия Леонова

- Полегче, милая, - улыбнулся он, поймав ее пальчики и поднося к губам. - Эдак меня надолго не хватит, а я сегодня не хочу торопиться, - прошептал он. - Хочу любить тебя всю ночь, не торопясь, не оглядываясь.

От этих слов перехватило дыхание. Все тело томилось в предвкушении наслаждения. Поднявшись, Катерина повернулась к нему спиной, безмолвно предлагая помочь ей избавиться от платья. Елецкий слегка нахмурился, вспомнив, как однажды он уже расстегивал вот так пуговицы на ее платье, а она дрожала, как осиновый лист, в его объятьях; и хотя он знал, что в этот раз отнюдь не страхом вызвана эта дрожь, все ж больно кольнуло сердце от мысли о том, сколько времени они потеряли из-за его и ее гордыни. Сколько всего пришлось пережить, чтобы понять, наконец, что вся его жизнь сосредоточена в этой маленькой хрупкой женщине, и не будь ее рядом, и жить будет незачем.

Когда же она успела так глубоко и прочно войти в его сердце, до того никем не занятое? Может, тогда, когда он увидел ее с Волошиным в Александринском сквере, и ему до боли захотелось стиснуть руки на шее Андрея, чтобы он не смел касаться ее? Или, может быть, еще раньше, когда танцевал с ней тот злополучный вальс, и она, бросив его посреди залы, убежала в слезах, - потому что он постарался уязвить ее, не в силах принять того чувства, что распирало грудь, не допуская даже мысли, что сам же и будет страдать после от того, что сделал?

Пальцы его скользили от одной пуговицы к другой, вытаскивая крохотные перламутровые шарики из малюсеньких петель, касаясь ее через тонкую сорочку.

Стащив в нетерпении платье с плеч, Катя позволила ему соскользнуть на пол и, переступив через него, повернулась к Николаю, глядя, как темнеют его глаза, и радужка становится неотличимой от зрачка.

- Вам помочь, Ваше сиятельство? - улыбнулась она.

Стремительно избавившись от одежды, Николай потянул ее за руку к постели, но Катрин шагнула к нему и пальчиком обвела свежий шрам на груди, оставшийся от пули Станислава. Боже! Ведь как же близко он был от смерти! Каким чудом остался жив? Какую боль он пережил, - вздрогнула она. И ведь она едва не потеряла его. Смогла бы она жить дальше с тем, кто забрал у нее самое дорогое? В безотчетном порыве Катя прижалась губами к шраму, ощущая тяжесть его рук, сомкнувшихся на талии.

Все растворилось в душном сумраке ночи, остались только его руки, и губы, и нежность слов, сказанных едва слышным шепотом, и прикосновения, что сводили с ума, заставляя ее прогибаться всем телом ему навстречу.

А после, положив голову ему на плечо, она еще долго лежала в его объятьях, прислушиваясь к его дыханию и наслаждаясь близостью крепкого тела, выписывала указательным пальцем узоры на его груди, касалась губами его шеи и наслаждалась чуть солоноватым вкусом кожи, улыбаясь тому, как он всякий раз тихо шепчет: "еще".

Дорога до Петербурга заняла почти три недели, и каждую ночь Катя проводила в объятьях Николая, совершено уверенная, что это единственное место, где бы ей хотелось находиться бесконечно. Но вот показались пригороды столицы, и настала пора расстаться. Пусть ненадолго, пусть только до того момента, когда будут улажены все их дела, но даже на этот весьма короткий срок Катя не хотела отпускать его от себя.

Ник привез ее в дом брата на Большую Морскую, где в ожидании вестей с Кавказа оставалась Наталья Федоровна с правнуками. И были объятья, и поцелуи, и, прижимая к себе сына и дочь, Катерина не могла удержать слез, что вместе с радостью рвались на волю. Несмотря на то, что почти весь свет выехал вслед за императорской четой на дачи, Катрин, не желая становиться объектом сплетен и пересудов, решила поскорее перебраться в Романцево.

А Николай, памятуя о высочайшем запрете показываться в Петербурге, оставил громоздкий экипаж в конюшнях особняка на Мойке, а в Отрадное отправился верхом. В родовое поместье Елецкий приехал далеко за полночь, и, не желая устраивать переполоха по случаю своего появления, остановился на ночь во флигеле. О его приезде знали только денщик князя и конюх, принявший у него ночью взмыленного жеребца, потому появление его утром в господском доме стало весьма неожиданным и наделало много шуму. Когда улеглись первые волнения и восторги от встречи, а Анна Петровна вместе с Анечкой ушла на прогулку в парк, отец и сын остались наедине. Николай после разрыва с отцом не посвящал родителей в свои дела, и поэтому старшему Елецкому не было даже известно о том, что Ник уже практически усыновил Алексея.

- Чего вдруг решил из Дубровки в Отрадное перебраться? - поинтересовался Сергей Васильевич.

- Отсюда до Романцева рукой подать, - улыбнулся Николай.

- Что толку? Графиня иль не графиня уже, - усмехнулся Елецкий-старший - все одно в Тифлисе.

- Ошибаетесь, papa (отец). Екатерина Владимировна ныне в Петербурге, и в самое ближайшее время прибудет в Романцево, дабы сочетаться со мной законным браком.

- Уж не ты ли ее привез? - прищурился Сергей Васильевич.

Николай кивнул.

- У меня к Вам просьба будет, папенька. Вы уж уговоритесь с отцом Георгием обвенчать нас как положено, дабы не было никаких сюрпризов более.

- Уверен?

- Как никогда, - ответил Ник.

- Что ж, препятствий этому браку чинить не стану. Все равно ведь сделаешь по-своему, - вздохнул Сергей Васильевич. - Одно хорошо - мальчишка отныне Елецким станет.

Ник улыбнулся уголками губ.

- Уже, папенька. Вы же сами были у Натальи Федоровны. Графиня, как и обещала, отписала внучке, и Екатерина Владимировна дала свое согласие на усыновление.

- Так к чему тогда тебе под венец ее вести?! - вскинулся Сергей Васильевич.

- А к тому, что моему сыну мать нужна, и дочери тоже, и против такой матери, как Катрин, даже Вам сказать нечего. Поэтому либо я женюсь на ней, либо вообще не женюсь, - ответил Николай поднимаясь со стула и давая тем самым понять, что разговор окончен. - А теперь извините меня, я пойду - хотелось бы и с маменькой переговорить.

В Романцеве Катерина заняла свои прежние покои. Несмотря на то, что в дороге она утомилась, Катя никак не могла уснуть. Она насилу дождалась утра, надеясь, что уж сегодня-то, наконец, увидится с Николаем. Они были в разлуке всего три дня, но она успела соскучиться по нему, по его объятьям и поцелуям, что кружили ей голову, по его глазам, что смотрели, казалось, в самую душу и читали в ней, как в открытой книге, все ее желания, страхи и сомнения.

Едва рассвело, Катрин поднялась, велела принести на завтрак стакан молока и теплой сдобы и занялась утренним туалетом. Пока Катерина завтракала, Дарья достала легкое белое платье и разложила его на кровати.

Укладывая ее роскошные локоны в прическу, горничная улыбалась тому, с каким нетерпением хозяйка подгоняет ее, а Катрин думала, не будет ли верхом неприличия с ее стороны самой приехать в Отрадное, не дожидаясь приглашения. Решив, что ей уж нечего терять, а пересуды местного общества и вовсе ее не волнуют, велела заложить коляску.