Бородинское поле - Иван Шевцов

- Мне кажется, вам интересно будет побеседовать с этими…

Майор говорил на родном языке, и Нгуен Ван переводил его слова на русский.

Святослав бросил стремительный взгляд на пленных американцев и… опешил. Один из них, долговязый и худой, напомнил ему его самого в годы юности. Это был его двойник: те же черты лица, цвет волос и, главное, глаза, эти неповторимые материнские глаза в крапинку, зеленовато-карие, с золотистым отливом. Святослав, глядя на пленного американского летчика, чувствовал какую-то неловкость и не мог отвести взгляда. Но еще больше был удивлен Виктор: похожий на него человек был русским. Виктор буквально прилип откровенным взглядом к взгляду Святослава, словно хотел найти в этом русском своего защитника и спасителя.

На внешнее сходство русского полковника и американского лейтенанта обратили внимание и вьетнамцы: слишком уж разительно было это сходство.

Нгуен Ван, переводя слова майора, говорил, обращаясь к Святославу:

- Эти двое сбросили шариковые бомбы на поле, где работали крестьяне. Семь человек убито, девять ранено. Потом они обстреляли сампаны. Когда их сбили, они уже на земле совершили зверское преступление: убили старую женщину и ранили мальчика. Бабушка и внук работали на винограднике, эти двое увидели их и начали стрелять.

- Как? Просто безо всякой причины? - спросил Святослав Нгуен Вана и, не дождавшись ответа, по-английски обратился к американцам, с трудом подбирая слова: - У вас есть бабушки?

Была долгая пауза. Бледный Виктор сидел, опустив голову. Узкие, с длинными пальцами руки его безжизненно, как плети, лежали на острых коленях. Куни шарил беглым, пугливым взглядом по присутствующим, словно не понимал вопроса.

- Они что, не понимают английского или я неправильно сказал? - обратился Святослав к переводчице By Тхи, сидящей между американцами и майором.

- Они все отлично понимают, - сказала By Тхи и повторила вопрос Святослава. Тогда, не поднимая головы, отозвался Виктор:

- У меня нет бабушки. - Голос его прозвучал сухо, отчужденно. Он чувствовал себя отвратительно, потому что понимал смысл заданного вопроса.

- А у вас? - обратился Святослав к Куни.

- Моя бабушка тут ни при чем, и прошу ее не трогать! - с вызовом отозвался Куни.

- Видали, каков! - сказал Святослав по-русски, и Ван перевел его слова. - Он запросто убивает чужую бабушку, а его бабушку, мол, не трожь. - И, подойдя вплотную к Виктору, заговорил по-английски: - Расскажите, как все произошло.

- Вам уже рассказали ваши друзья и союзники, - через силу выдавил из себя Виктор, и Святослав заметил, что в последних двух словах пленного не было язвительности.

- Я хотел бы услышать от вас, как и зачем вы стреляли в старуху и ребенка?

Вдруг Виктор резко поднял голову и, глядя прямо в глаза Святославу, заговорил по-русски:

- Я не стрелял. Он стрелял. - Кивок на Куни. - Пусть он и рассказывает.

Русская речь американца удивила Святослава и Нгуен Вана и насторожила Куни. Капитан перевел на вьетнамский слова Виктора, а Святослав быстро спросил:

- Вы говорите по-русски?

- Да, - коротко и твердо отозвался Виктор.

- Где вы изучили этот язык?

- Меня обучила ему моя мама, - ответил Виктор охотно и, как показалось Святославу, с гордостью.

- Она русская?

- Да.

- Вы где родились? - продолжал Святослав, не сводя с Виктора чрезмерно пристального взгляда, в котором уже сквозило нарастающее волнение.

- В Германии, в сорок пятом.

- Кто ваши родители?

- Тогда в Германии или теперь в Америке? - со значением уточнил Виктор.

- Тогда и теперь.

- В годы войны они познакомились в нацистском концлагере: мама - угнанная из России, отец - из Голландии.

- Как имя вашей матери? - уже с трудом скрывая напряжение, спросил Святослав. В горле его пересохло. Он весь сжался, как пружина, в ожидании ответа.

- Нина Сергеевна.

- Ее русская фамилия? - Святослав напрягся до предела. Лицо его сделалось пунцовым, глаза округлились, на лбу выступил пот.

- Не знаю, - тихо ответил Виктор, и этим своим ответом как бы расслабил пружину.

Святослав прикрыл глаза веками, вытер потный лоб и опустился устало на стул. Вьетнамские товарищи смотрели на него и на американца с немым недоумением. После непродолжительной паузы Святослав, овладев собой, снова спросил Виктора:

- У вас есть братья и сестры?

- Есть старшая сестра. От первого брака матери. И младший брат.

- Как имя сестры?

- Наташа.

- Наташа?! - воскликнул Святослав. - Это точно. Вы не ошибаетесь?.. - Он даже не понимал, как нелепо звучит его вопрос. - Повторите имя!

- Я же сказал: Наташа.

- Сколько ей лет? - Теперь Святослав уже не скрывал своего волнения. Руки его дрожали, лицо пылало.

- Она родилась в тысяча девятьсот тридцать четвертом, - напрягая намять, ответил Виктор и подтвердил: - Да, точно - в тридцать четвертом. Ее отец - русский офицер.

Сомнений не было - Святослав не находил себе места. Он метался по комнате взад-вперед, бросая на присутствующих взволнованные, рассеянные взгляды. Потом, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес вполголоса:

- Наташа… это моя сестренка. - Но тут же, спохватившись, резко повернулся к Виктору и прямо в лицо ему - тугой, тяжелый вопрос: - А мама? Мама жива?..

Виктор машинально поднялся со стула. Губы его дрожали, глаза влажно блестели. Он смотрел на старшего брата в упор, готовый прильнуть к нему и вместе с ним разрыдаться. Но Святослав не сделал ответного движения - он стоял в отчужденном напряжении, ожидая ответа. Острый взгляд его таких же, как и у младшего брата, материнских глаз насквозь пронзал Виктора и требовал только одного: правды.

- Мама жива, - тихо и просто ответил Виктор и снова опустился на стул.

Нгуен Ван что-то сказал по-вьетнамски своим коллегам - майору и переводчице, и строгие лица вьетнамцев смягчило изумление.

- Это невероятно… Это какой-то сон, - взволнованно говорил Святослав, обращая взгляд то на капитана, то на майора, словно призывая их понять его состояние. - Я должен вам все рассказать, объяснить. Это похоже на фантастику, но это правда.

Пленных увели. Святослав присел к письменному столу, за которым сидел майор Ле Ксюан. Нужно было оправиться от волнения, собраться, привести в порядок мысли. Все это так неожиданно и столь ошеломляюще. Успокоиться он не мог, справиться с волнением не удавалось. А рассказать вьетнамским товарищам нужно. И безотлагательно, сейчас объяснить. Ведь перед ними были два брата: один - друг, другой - враг. Ситуация, когда братья сражались в противоположных лагерях, когда брат шел на брата, для вьетнамцев не нова; такое у них случалось. Тут другое: русский и американец - братья. И оба - по разные стороны от линии фронта.

Святослав рассказывал, преодолевая волнение, о матери, Наташе, о том, как они остались в первые дни войны на оккупированной фашистами территории. А дальше, что было с ними дальше? Он не знал.

- Поговорите с… братом, - подсказал майор. - Пусть он расскажет. Узнайте подробности. Поговорите наедине.

- Да, да, надо все расспросить, - быстро согласился Святослав. - Про маму, про Наташу. Только не наедине. Пожалуйста, в вашем присутствии.

Ввели Виктора. Он сел на тот же стул, на котором только что сидел. Майор и переводчица вышли, Нгуен Ван остался. Святослав сел напротив брата и очень мягко попросил его:

- Расскажите, Виктор, о себе, о маме и Наташе. Только все подробно. Мы же считали их погибшими. Почему они не дали о себе знать? Пожалуйста, подробнее.

- Почему не дали о себе знать? - медленно и негромко начал Виктор, повторяя слова брата, будто оттолкнувшись от этих слов, ему легче было говорить. - Не знаю точно, но и мама и Наташа тоже считали и до сих пор считают вас погибшими. Но начну по порядку…

Он говорил неторопливо, долго, обстоятельно о том, как Оскар Раймон познакомился с Ниной Сергеевной. Шаг за шагом, год за годом, страница за страницей он листал сложную повесть человеческих судеб и сам удивлялся неожиданно обнаружившемуся в нем дару рассказчика. Святослав не сводил с Виктора глаз и не перебивал вопросами. А Нгуен Ван лишь удивленно покачивал головой.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Начало сентября в этот год выдалось теплым, и лишь ночная свежесть да бодрящие утренние туманы над лощинами и прудами напоминали о приближающейся осени. А в кудрях берез - ни единой седины. И клены не тронул багрянец, и осины трепетали еще зеленой листвой. О цветах и говорить нечего. Впрочем, нет: о цветах стоит сказать.

На даче Бориса Всеволодовича Остапова - отставного хирурга - всегда было много цветов. Прежде их разводила хозяйка, Наталья Павловна. После ее смерти цветами занялся Борис Всеволодович. Уйдя на пенсию, он постоянно жил на даче - и зимой тоже. Старик полюбил уединение. Вернее, полюбил он природу и, как сам признавался, лишь на восьмом десятке лет по-настоящему познал ее, проникнув в ее тайны и смысл, понял ее по-философски, вошел в нее не как покоритель и хозяин, а как брат и друг. В сущности, жизнь его на природе и с природой только внешне, для посторонних, казалась уединением. А на самом деле он постоянно жил в заботах и хлопотах. Каждый клочок земли на его дачном участке, каждое дерево, куст и цветок были любовно ухожены. И особой гордостью Бориса Всеволодовича были цветы. Он бережно хранил их как память о покойной жене. Едва сходил снег, как на участке Остаповых зацветали голубенькие подснежники. Их сменяли нарциссы, потом тюльпаны, горящие всеми цветами радуги. В пору весеннего цветения сад Бориса Всеволодовича превращался в райский уголок. Лебяжьим пухом цвели ирга и вишня, цвет яблонь напоминал розовых фламинго. Вслед за угасшей могучей волной сирени богатырски, во всю палитру, распускались бутоны пионов. А там, глядишь, и розы пойдут. Ах эти розы, подмосковные, закаленные стужей и морозами! Они цвели до первых заморозков, когда уже и георгины, и астры, и хризантемы беспомощно клонились к земле, не в силах противиться непогоде. А в начале сентября еще доцветали поздние гладиолусы, которых, впрочем, Борис Всеволодович не уважал, но по заведенной еще Натальей Павловной традиции продолжал разводить.