Экспансия – III - Юлиан Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Сан-Хосе, столице Коста-Рики (господи, почему здесь большинство жителей рыжие? И голубоглазые? Будто ты и не в Латинской Америке), останавливаться не стали; Роумэн лишь попросил разрешения отправить копию иска в Лондон, Майклу Сэмэлу: «Можете опустить сами, Дик, я играю честно»; проверки документов на шоссе не было, видимо, в Панаме полагали, что четверка пойдет в направлении колумбийской границы; до границы с Никарагуа доехали за пять часов; переход был и здесь обговорен заранее (ну и синдикат, вот сила, а?!), в Манагуа приехали под утро.
Гуарази попросил шофера остановиться около «Гранд-отеля», в самом центре (телефонов-автоматов в городе не было, все рестораны и бары закрыты, а звонить надо), уплатил портье деньги, набрал номер 9-54-30, попросил сонную прислугу позвать к аппарату сеньора Родригеса Солано, повторил, что хозяина совершенно необходимо разбудить, он заинтересован в этом звонке; закурил (первый раз за все то время, что Роумэн знал его) и, когда Солано взял трубку, сказал:
— Счастье вновь к вам повернулось.
— Что?! — тот не понял, в голосе чувствовался испуг.
— Счастье вновь к вам повернулось…
— Идите к черту! — взревел человек. — Какого дьявола вы меня разбудили, мерзавец этакий?!
Гуарази недоуменно пожал плечами, протянул портье двадцать пять центов, набрал номер еще раз; никто не подходил; я не мог перепутать, сказал он себе, я точно помню номер, неужели из Панамы успели передать сигнал тревоги? Или Лаки отменил предприятие, пуганув своих друзей тем, что он уже начал дело? Ребята понимают ситуацию с полуслова, могли сговориться; нет, возразил он, я бы получил указание. Если Лаки уже договорился, надо решать с Роумэном, — слишком много узнал: Личу мы бережем как зеницу ока, это наш панамский капитал, а «Жареный» тем более…
Когда Пепе решил было положить трубку, ему ответили:
— Слушаю.
— Счастье вновь к вам по…
— Какого черта вы столько времени тащились сюда?! — радостно прокричал Солано. — Я уже думал, не случилось ли что?! Давайте ко мне! Одиннадцатый километр карретеры «С», сто метров вверх, дом налево…
— Вы мне скажите точный адрес, — попросил Гуарази.
— У нас здесь такие адреса, приятель: «сто метров вниз, напротив аптеки, где лечат одноглазие, дом в глубине сада с тремя колоннами, только одна отвалилась», посмотрите телефонную книгу, если не верите! Жмите! Я велю готовить завтрак…
— Сомоса примет нас в одиннадцать, — после обязательных взаимных приветствий сказал Солано. — С ним договорено.
— Я могу спросить, как вам это удалось? — обратился Роумэн к этому кряжистому старику в полувоенном хаки.
Солано посмотрел на Гуарази:
— Можно ответить?
Пепе кивнул:
— Ему надо ориентироваться в ситуации.
— Так вот, — сказал Солано, — я был последним, кто видел живым генерала Сандино. Вам говорит что-нибудь это имя?
— Да, — ответил Роумэн. — Не очень многое, правда, какой-то здешний анархист, да?
Солано вздохнул:
— Это как посмотреть… Словом, Сомоса обнял его при мне, похлопал по плечу и повторил: «Ты мне брат, генерал Сандино, ты гордость никарагуанцев, спаситель нации, освободивший нас от янки»… А через три часа Сандино убили… А я получил приказ Сомосы провести расследование… Правда, не я один… Это меня и спасло… А еще меня спасло то, что в моем доме часто отдыхали итальянский мальчишка по имени Аль Капоне и его братья… Еще вопросы есть?
— Есть, — ответил Роумэн. — Кто убил Сандино? И почему?
Солано снова посмотрел на Гуарази.
— Можешь открыть, — сказал тот. — Только быстро, надо успеть поспать хоть пару часов… С Сомосой надо вести себя точно и прижимисто, иначе он нас сломает.
— Вам знакомо имя Сакаса? — спросил Солано, не отводя своих черных, с голубым отливом глаз от осунувшегося лица Роумэна.
— По-моему, он был вашим президентом…
Солано закурил, улыбнулся, посмотрев на Гуарази, и горестно покачал головой:
— В Латинской Америке ни о ком, никогда, ничего нельзя говорить однозначно, сеньор… Сакаса был избран президентом, как некий компромисс с новым хозяином Белого дома, Рузвельтом… Тот ведь провозгласил, что уведет американские войска из Никарагуа… То есть Рузвельт открыто признал победу Сандино… Но президент — одно, а аппарат, сложившийся в течение десятилетий, — другое… Словом, либерал Сакаса устроил Вашингтон потому, что выказывал прилюдное уважение Сандино, когда тот приезжал в Манагуа, но при этом дружил с Сомосой, который был женат на его племяннице, Маргарите Дебайле… Президент Сакаса хотел быть посредине… Между Сандино и Сомосой… Они, кстати, однажды так и сфотографировались… А ведь посредине быть нельзя… Особенно в политике… Правда, Пепе?
— Можно, — усмехнулся тот. — Мы ведь живем посредине…
Солано шутливо погрозил ему пальцем:
— Вы живете внутри! Это совершенно другое дело… Словом, в тот день, когда совершилось преступление, Сандино получил официальное заверение президента Сакасы, что гвардия Сомосы будет распущена и вместо нее он создаст национальную армию… Ведь гвардейцев придумали янки, когда оккупировали Никарагуа… А что значит Сомоса без гвардии? Ничего! Нуль. Пшик… Вот он и поехал к посланнику — «гринго» Блиссу Лейну, а от него отправился в свой штаб, запер все двери и предложил присутствующим членам штаба подписать санкцию на убийство Сандино… Всем… Круговая порука… Сам он подписался с краешку, незаметно, чтобы в случае чего можно было сказать, что это сделано под нажимом гвардейцев… Казнь Сандино была поручена майору Дельгадильо… Сомоса уехал на вечер поэзии, аплодировал стихам Элюара, даже прослезился… А после прощального ужина в честь Сандино, когда президент лично усадил его с отцом и братом в машину, по дороге на аэродром нашего героя остановили. А потом расстреляли из пулеметов… Нет, отца пощадили, но он умер вскорости, когда узнал, что Сомоса расстрелял его внучек… Наутро президент Сакаса собрал в своем дворце министров, иностранных послов и пригласил Сомосу.
Его обращение потрясло собравшихся:
— Я поручаю генералу Анастасио Сомосе возглавить комиссию по расследованию злодеяния, совершенного сегодня ночью, которое пало позором на всех никарагуанцев, ибо они позволили бандитам убить нашего национального героя. Я требую от генерала Сомосы публичной клятвы на верность конституции и мне, президенту…
И Сомоса поклялся…
…Я узнал все про майора Дельгадильо, который руководил расстрелом Сандино… Но Сомоса пригласил к себе на ужин капитана Поликарпио Гутьереса: «Ты должен признаться, что убил Сандино, мой молодой друг… Ты должен выйти на процесс и открыто, при журналистах, во всем признаться во время перекрестного допроса моих судей… Я готов поклясться на крови, что ты не будешь казнен… Твоя семья получит деньги уже сейчас, завтра же… Большие деньги. На год, что ты проведешь в камере, им хватит с лихвой… А потом, когда пройдет это паршивое время тараканов и я стану президентом, ты превратишься в национального героя… „Зеленые рубашки“ сделают тебя своим фюрером, мой молодой друг, клянусь…»
— Кто такие «зеленые рубашки»? — спросил Роумэн.
— Фашисты. У нас их было много… Главные любимцы Сомосы… Крепкие ребята. В декабре сорок первого они сменили свои зеленые рубашки на мундиры гвардейцев…
И Гутьерес вышел на процесс… Он сыграл то, что ему написали, хотя крепко мандражил, потому что всех рядовых гвардейцев, расстрелявших Сандино, через час убили выстрелами в висок, чтоб не было никаких следов… Убили и тех двух полковников, что вместе со мной проводили расследование… А я до сих пор жив… Почему? А оттого, что я сказал Сомосе: «Генерал, то, что я знаю, надежно хранят в Чикаго люди моего брата Аль Капоне. Я передал им документы, которые станут вашим смертным приговором, если с моей головы упадет хоть один волос»… И вот живу… И только поэтому могу помогать Пепе и его боссам… Как это важно — знать и хранить…
Гуарази мягко поправил:
— Храним мы, Солано… Ты знаешь… Все, пошли отдыхать, с Сомосой надо говорить на свежую голову…
…Гвардейцы Сомосы — низкорослые, иссиня-черные, отчего-то все как один кривоногие, с вывернутыми икрами, абсолютно индейский тип — обыскали Гуарази и Роумэна; Солано отдали честь, но начальник охраны диктатора столь страстно обнимал старика и обхлопывал, что стало ясно: обыск обыску рознь.
«Первого» и «второго» оставили в машине; Гуарази — после тяжелого раздумья — запретил им брать с собой шмайсеры и гранаты, все равно не отобьемся, паренька охраняет сто человек, рядом, в бункере, полк, какой смысл подыхать всем? Если мы не выйдем через час или услышите стрельбу, гоните на север, к Леону, пробирайтесь через джунгли в Сальвадор, идите в посольство, вас отправят домой, скажете, что нам крышка, пусть затребуют тела, я хочу быть похороненным рядом с отцом и братьями.