Наират-1. Смерть ничего не решает - Екатерина Лесина

— Поговаривают, что у вас там прямо из земли бьют фонтаны вина.

— И вместо песка — сахара пополам с медом, — поддакнул Туран, отворачиваясь. Дальше пялиться на этого типа было неинтересно. — А следом за вином из земли булки выскакивают, и все — разной формы и вкуса. Ага, так и живем.

— Ясно, — сказал шрамолицый так, что стало понятно: и вправду ему ясно, где сказки, а где правда.

Туран сам бы хотел в такую землю попасть, чтоб и вино, и мед, и булки из земли. В Наирате-то все больше наоборот — в земельку, и не булки, а люди.

— Что всё это значит? — склана обвела поляну широким жестом, от которого неглубокий капюшон слегка съехал на плечи.

Шрамолицый чуть дернулся, подаваясь назад, но сделал всего полшага.

— Хотел бы и я знать, — процедил он.

А склана окончательно скинула капюшон.

Как на картинках из книги Ниш-Бака… Нет, иначе. Там склан светлолицы и нарочито нечеловечны, а эта почти как обыкновенная женщина. И в то же время необыкновенна. Вблизи серая кожа ее не кажется ни жесткой, ни каменисто-неровной, напротив, она гладкая, со стальным отливом. Или скорее мягко-жемчужным? Чуть синеватая, там где падает свет, и блеклая с теневой стороны. А на губах чернично-черная.

Склана, почувствовав взгляд, обернулась. Личико узенькое с несоразмерно крупным выпуклым лбом, тяжеловатыми надбровными дугами и круглыми, как у совы глазами. А волос почти нет. За что ее обрили?

— Но это ведь какое-то правило? Традиция? — спросила она. И говор иной. Даже не коверканье слов — здесь всё как раз гладко и напевно — скорее уж вибрация, словно звуки влетают не в уши, а проходят сквозь тело, заставляя мелко дрожать.

Шрамолицый сделал еще полшага, на этот раз в бок.

Отсюда было бы легче ударить склану ножом с размаху. Или, наоборот, защититься от ее выпада. Склана тоже чуть подвернулась на пятках, так естественно и незаметно, будто и не двигалась вовсе. Тем не менее позиция снова была восстановлена, более того — теперь она лучше могла видеть самого Турана. Интересно, у нее такие маленькие крылья, что умещаются под плащом?

— Что значит этот ритуал? — она настойчиво повторила вопрос. — Мне нужно понять.

И не только ей, Турану тоже хотелось бы.

— Ну… Примирение с благословенцей… Каган, ну и тегин — главная рука Наирата. Она наказывает, она и одаряет. Наказание — самое справедливое, дар — самый ценный. Хлеб… самый сладкий. Это напоминание об истинной силе. Все мы слуги под Серебряной Уздой и едим из рук ясноокого тегина, над которым сильнейший только каган и Всевидящий.

Наирец говорил наизусть, заученно и в то же время с сомнением, каковое пытался скрыть. Что все-таки он увидел? И зачем при тегине склана? Посольство ведь ушло, а она осталась.

— Все мы слуги, — эхом повторил Туран.

Они стояли вокруг треноги. Тлеющие угли то затухали, то разгорались от ветра, и еле заметные алые всполохи мазали руки, тела и лица.

— Не слуги. — Склана собрала с ладони маковые крошки и облизала пальцы. — Не слуги — новые потешные зверята. Он зверят любит.

В эту минуту Туран понял, что каждому из них есть, что сказать и о чем спросить. Также как и то, что не будет больше ни вопросов, ни ответов. Поэтому он просто произнес:

— Туран.

— Бельт, — почти сразу отозвался шрамолицый.

Дольше всех молчала склана, но и она выцедила:

— Элья.

От самого стола, поверх серебряного кубка, пристально и ревниво на них смотрел тегин. Ясноокий тегин Ырхыз, светлейший князь и будущий каган. Человек, жизнь которого связала множество странных узлов. В том числе и этот.

Значит, его смерть должна развязать все.

Эпилог

Очередной полдень миновал, а я всё еще жив.

Здесь светло, и сквозь узкие окна в потолке даже видно Око. Может от этого некоторые из них и дуреют? От того, что видят, а места мало? Надо будет устроить выгул, пусть порадуются. А еще — выпороть парочку нерадивых сволочей, пользующихся моим отсутствием.

Я успел соскучиться. Терпко пахнет влажной шерстью, подгнивающей соломой и холодно, резко — железом. Пятна ржавчины на прутьях, хрустнувшая под сапогом кость. Нет, не пороть. Одному — кисть. Левую. Второй пусть смотрит. Потом ему пальцы.

Скулеж. И они соскучились по мне? Или все равно? Уранк, высунувшись из соломенной кучи, распушил перья, заклекотал, приветствуя. Рыбные головы плюхнулись на камень рядом с гнездом, и он ухватил одну крючковатым клювом, поволок в солому. Ненавижу рыбную вонь, но здесь можно и потерпеть. Здесь интересно. Уранк смешно ест, придерживает голову и задними лапами, и передними, клювом отковыривает кусочки и квохчет ну точно курица. Пора бы ему когти подрезать.

А вермипс так и висит колодой на прежнем месте и только задние лапы панцирь поглаживают, хорошо хоть без скрипа. Может, наконец, уяснил, что я не люблю, когда он скрипит?

К самой решетке подошел науджин. Лениво шевелит толстыми отростками на башке: то ли присматривается, то ли прислушивается. Или не на башке? Ну да он всегда такой, поэтому не в счет. Всё равно получает свой сахар. Заодно и себе горсть на язык. Вместе хрустим. А дерьма-то в клетке…

Вот сцерх точно рад — дергает треугольной башкой, трясет хвостом, и мешок под горлом раздувает грозно. К решетке подбирается боком, принюхиваясь, выжидая. Вот оно, твое мясо, свежее, пахнет еще живым. Тоже бы можно откусить, но после сахарной сладости будет не то.

Корзина основательно полегчала.

— Ты вернулся? — Звонкий голос и скрип дверцы. Маленькой, под стать домику в клетке. Надо бы сказать, чтоб еще одну жаровню поставили. Мне бы не хотелось, чтобы Вирья замерз.

— Да, вернулся.

— Привез мне что-нибудь? — Он, ногой собрав солому в кучу, садится. И я сажусь напротив. Его бы подстричь. И помыть, конечно.

— Конечно. Держи.

На моей ладони фигурка лошади из синего стекла, ему должно понравиться. Некоторое время Вирья рассматривает ее, склонив голову набок, потом протягивает руку, касается пальцем морды, проводит по гриве, спине, и только после этого решается взять. Это не из-за страха передо мной, просто у него такие привычки. У них у всех здесь свои привычки.

— Мягкое стекло склан? — Вирья обнимает лошадку ладонями, дышит на нее. Мнет.

— Да. Видел такое?

— Только слышал. Это с твоей встречи?

— Да.

Под ловкими детскими пальцами фигурка поддалась и буквально через минуту уже напоминала сцерха. Я знаю об этом таланте Вирьи, и со стеклом у него должно получиться лучше, чем с глиной. Мне бы так хотелось.

— Как всё прошло?

Он любит задавать опасные вопросы. И никогда не спрашивает просто так. Иногда мне кажется, что в клетке вовсе не двенадцатилетний кхарнец, а кто-то несравненно более мудрый. И важный.