Воспоминания. Том 2. Московский университет. Земство и Московская дума - Борис Николаевич Чичерин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Столь же мало результатов принесли совещания сведущих людей и по другому вопросу, для обсуждения которого они были созваны, по вопросу об уменьшении пьянства. Это было наболевшее место в крестьянском быту; необходимо было принять меры против развращающего влияния фискальной системы, Каково же было удивление русского общества, когда услышали из газет, что сведущие люди, созванные правительством для изложения местных потребностей, в виду сокращения пьянства, стоят за общественные кабаки! Мудрено ли, что общество от них отвернулось, и что они окончили своей век среди общего равнодушия, скомпрометировав то начало, которого они являлись представителями? Мудрено, ли что само правительство, не видя никакой помощи от призванных им к содействию представителей общества, перестало их созывать и довольствовалось своим чиновничеством, которое во всяком случае было для него удобнее?
Но и тут вопрос окончательно получил чисто бюрократическое решение. После сведущих людей он обсуждался в разных других комиссиях и учреждениях. Мне самому довелось участвовать в обсуждении его Московским городским присутствием. В конце концов правительство решило его по-своему. Для вида сделаны были некоторые изменения устава, вместо кабаков учреждены были винные лавочки, которые были те же кабаки под другим названием; созданы местные по питейным делам присутствия с участием выборных лиц, но в которых казна, разумеется имела перевес. В результате все осталось по старому. Винная продажа не только не сократилась, а увеличилась. Министерству финансов нужны были деньги, и оно, делая видимые уступки общественному мнению и требованиям нравственности, косвенными путями достигало своих целей. Вся эта процедура была, в сущности, только лицемерною комедией, в которой бюрократия обманывала и государя и общество.
Я с горестью следил за всеми этими мытарствами, убеждаясь более и более в пустоте всяких случайных правительственных комиссий и необходимости прочного учреждения, в котором могли бы вырабатываться и люди и понятия. Но я не мог не видеть, что все, что происходило у нас на глазах, способствовало отдалению в неопределенное будущее подобного учреждения. В этом случае, как и в других, Москва сбивала с толку провинцию и оказывала плохую услугу развитию общественного сознания. Думаю, что главное зло заключалось в распространенных в ней славянофильских идеях, представителем которых являлся Дмитрий Самарин, и которым поддавались Щербатов и другие. Чего ни прикасалось славянофильство, науки или практики, оно все портило. Отправляясь отложных взглядов на прошедшее и настоящее, оно, вместо выяснения понятий, вносило в них смуту.
К тому же привело, наконец, и обсуждение реформы местного управления. Я сказал, что при Лорис-Меликове разослан был по губерниям целый ряд вопросов. Кирсановское экстренное собрание, на котором был получен манифест о самодержавии, было созвано именно по этому поводу. Все мы были убеждены, что местное управление, в особенности крестьянское, нуждается в частных исправлениях, но что никакого общего преобразования не требуется. Главное зло заключалось в произволе волостных старшин и судов и в плохой организации поставленного над ними уездного присутствия. Это учреждение по мысли, было совершенно правильно. Оно было составлено из разных выборных лиц, под председательством уездного предводителя, с приобщением к ним правительственных властей уезда. Но когда оно организовалось, в высших правительственных сферах господствовало уже недоверие к выборному началу, без которого, однако, не считали еще возможным обойтись. К тому же в это время в Петербурге не оставалось уже ни одного человека, способного выработать путный закон. Вследствие этого уездное присутствие, составленное из всех властей, было в сущности лишено всякой власти. С одним непременным членом на уезд оно не в состоянии было контролировать волостных старшин, а предоставленная ему кассация приговоров волостных судов была чистою нелепостью, обличавшею тот хаос, который господствовал в умах законодателей. Но исправить все эти недостатки можно было, не прибегая ни к какой ломке. Достаточно было увеличить число непременных членов и расширить их права, а для волостных судов учредить апелляционную инстанцию в виде судилища, составленного из волостных заседателей под председательством мирового судьи. Этим, вместе с тем, связывались обе части местного суда, общий и крестьянский, дотоле разобщенные, и открывалась возможность связать общий гражданский закон с местными обычаями.
С этой точки зрения, Кирсановское земское собрание, ответив на все частные присланные ему вопросы, по моему предложению сделало следующее единогласное постановление:
«Представляя ответы на предложенные ему вопросы, в видах исправления оказавшихся в жизни недостатков существующих учреждении, Кирсановское уездное земское собрание считает вместе с тем долгом заявить перед правительством: что в общих чертах оно признает преобразования, совершенные в местном управлении в прошедшее царствование вполне соответствующими настоящим потребностям земства и нуждающимися лишь в добросовестном исполнении; что оно дорожит дарованными ему правами и видит единственный залог будущего преуспеяния в охранении, упрочении и развитии существующих учреждений; всякое же коренное изменение в местном управлении считает нежелательным и вредным, а стремление к общей ломке столь недавно установленного порядка положительно опасным».
Вместе с тем, брат Владимир, по соглашению со мною, представил отдельное мнение с указанием всех недостатков уездного присутствия.
Но пока мы думали только о сохранении существующего, Москва и Петербург пели совершенно на другой лад: Дмитрий Самарин печатал в газете Аксакова свои мысли насчет переустройства всего уезда; Московская земская комиссия, с своей стороны, фантазировала в полном тумане. Социалистическая газета «Земство», издаваемая Скалоном на деньги Кошелева[144], тянула туже ноту. В Петербурге легкий политико-эконом В. П. Безобразов писал либеральные статьи о необходимости расширить права земства[145]; ему вторил столь же легкий профессор Градовский, никогда не видавший в глаза земского собрания. Само правительство гнуло в ту же сторону. Мудрено ли было окончательно сбить с толку слабые русские головы, и без того склонные постоянно кидаться то в одну, то в другую крайность и всего менее способные держаться благоразумной середины? Вспоминаю по этому поводу разговор, который мне случилось иметь в Петербурге с известным английским путешественником Макензи-Уоллесом. «Знаете ли, что меня в России поражает, – сказал он; – это то, что я не встречал еще человека, который был бы консерватором в том смысле, в каком понимают это англичане, то есть стоял бы за постепенное улучшение существующего. У вас одни хотят все ломать в видах прогресса, другие хотят все ломать, чтобы идти назад». «Позвольте представить вам
