У черты заката. Ступи за ограду - Юрий Слепухин

— Утром, в девять с чем-то, но у меня еще нет билета.

— В каком отеле вы остановились?

Фрэнк засмеялся.

— Никак не мог договориться с водителем, он в конце концов плюнул и отвез меня чуть ли не в самый дорогой, не знаю уж, за кого он меня принял. Называется «Бедфорд», в самом центре. Там чертова куча англичан…

Беатрис, нервно суетясь, накрыла на стол, придвинув его к своему странному ложу. Фрэнк только сейчас заметил, что в комнате нет второго стула. «Поменяемся местами», — предложил он, когда Беатрис пригласила его подсаживаться и сама забралась на постель, подмостив что-то под себя. Она отказалась, и он смутился, задним числом сообразив допущенную бестактность.

Весь его план приехать сюда был, в общем, одной большущей бестактностью, но эта маленькая, незначительная, совсем его убила. Он молча съел что-то, предложенное Беатрис, и выпил кофе. Беатрис тоже молчала. Положение начинало становиться непереносимым своею бессмысленной напряженностью, именно бессмысленной, потому что оба прекрасно понимали, что никакого выхода, никакого решения, ради которого стоило бы терпеть до конца эту встречу, в данном случае быть не может.

— Еще? — спросила Беатрис, когда он отодвинул чашку.

— Нет, спасибо. А вы сами почему не пьете?

— Не знаю, не хочется. В жару у меня никогда нет аппетита…

Вскочив — словно обрадовавшись, что можно чем-то заняться, — Беатрис откатила стол обратно к окну. Ролики на ножках, очевидно уже совершенно стертые, отчаянно визжали.

— Давайте, я их смажу, — предложил Фрэнк. — Масло у вас есть?

— Нет, откуда же? Не стоит возиться, Фрэнклин, я когда-нибудь сделаю это сама…

Постояв возле стола, словно не зная, заняться ли уборкой или оставить все как есть, Беатрис вернулась к кровати и села на край, боком к Фрэнку.

— Жарко сегодня, — сказала она очень усталым голосом.

— Ваши вкусы изменились, Дора Беатрис. — Фрэнк улыбнулся. — Я вот сейчас смотрю на вас и вспоминаю, как вы в свое время возмущались девушками, которые носят брюки.

Беатрис помолчала.

— Так удобнее, — отозвалась она нехотя. — Меньше тряпок приходится возить. У меня с собой только одно платье, полувечернее, чтобы пойти иногда в концерт. Хотя я вообще хожу редко…

— Раньше вы любили музыку, — сказал Фрэнк и тут же сообразил, что этого говорить не стоило.

— Да, раньше любила, — сказала Беатрис. — Почему я еще ношу брюки — я часто катаюсь на велосипеде. Велосипед есть у консьержки внизу, она дает напрокат. Здесь хорошие велосипедные дороги, называются «макадам», можно проехать по всей стране. Конечно, я далеко не езжу. Куда-нибудь в Лакен или в Форе-де-Суань. Чудесный лес, до самого Тервюрена. О, послушайте, Фрэнклин! — На секунду Беатрис обернулась к собеседнику, слегка улыбнувшись, впервые за все время их встречи. — Хотите, я вам покажу немного город? Идемте, побродим по самым интересным местам. Хотите?

— С вашего разрешения лучше побудем здесь, — виноватым голосом ответил Фрэнк. — Я хотел бы поговорить с вами серьезно и… На улице не совсем удобно, мне думается.

— Вы правы, — сказала Беатрис. Из голоса ее сразу исчезло искусственное оживление, с каким она предлагала пойти погулять. — Улица — это, конечно, не самое удобное место для серьезного разговора. Я не совсем, правда, понимаю, о чем вы хотели бы поговорить, но… Что ж, я слушаю.

Нет, все-таки он правильно сделал, что сюда приехал. Ничего хорошего для него из этого разговора не получится, но будет хоть достигнута какая-то ясность. Впрочем, неужели до сих пор для него еще оставалось что-то неясным? Все равно, он должен услышать это от нее самой.

— Говорите же, Фрэнклин, — повторила Беатрис. — Я вас слушаю.

— Да, простите, я… сейчас скажу. Я думаю, Дора Беатрис, что нам нужно все же поговорить о… о наших отношениях…

Он сидел в трех шагах от Беатрис, подавшись вперед в своем кресле, опираясь локтями на колени и крепко соединив концы расставленных пальцев. Беатрис, сидя очень прямо со сложенными на коленях руками, безучастно смотрела куда-то в окно. Глянув на нее, Фрэнк снова опустил голову.

— Ведь определенные отношения между нами существуют, Дора Беатрис… Вы не можете этого отрицать. Существуют, несмотря ни на что. Вы только не примите мои слова за упрек, я просто констатирую факт. Если между двумя людьми возникает, хотя бы на короткий срок, то, что было между вами и мною, то это не так просто забыть и от этого не так просто отделаться. Это остается, несмотря ни на что. Я…

— Почему вы все время говорите «я»? — перебила Беатрис. — «Я думаю», «я констатирую факт», «я», «я»… Пока вы не поймете, что помимо вас в этой истории участвую еще и я, мы все равно ни до чего не договоримся. А я могу сказать вам о себе только одно. Поймите раз и навсегда, Фрэнклин Хартфилд, что я не в состоянии вас любить. Поймите это, ну пожалуйста. И, пожалуйста, оставьте меня в покое, пока я еще не сошла с ума!!

— Я не могу оставить вас в том, что вам угодно называть «покоем», — упрямо возразил Фрэнк. — Я оставил бы вас, если бы вы были счастливы. Если бы не произошло несчастья и если бы вы действительно оказались…

— Не нужно, Фрэнк, ради всего святого, — умоляюще сказала Беатрис, — я же вас прошу!

— Если бы вы оказались по-настоящему счастливой с тем человеком, я не приблизился бы к вашей жизни ни на шаг. Наверное, он действительно был лучше меня, раз вы его полюбили. Вы для меня значите слишком много, чтобы я мог брать под сомнение справедливость вашего выбора. Что бы со мной было — вопрос другой; может, я спился бы, не знаю. Во всяком случае, вам бы я не навязывался. Но ведь он умер, Дора Беатрис, вы же не можете прожить жизнь воспоминаниями! Вы же не можете искалечить себе жизнь из-за той встречи!

Беатрис вскочила, словно собравшись выбежать из комнаты, но овладела собой и забралась на постель с ногами, сев по-китайски на пятки, теперь уже лицом к Фрэнку.

— Dios mio, какое красноречие! — воскликнула она с издевательским смехом. — Что вы окончили, сэр, — Массачусетский технологический или факультет теологии в Саламанке? Вместо того чтобы учить французов строить перехватчики, вам следовало бы ехать распространять библию среди папуасов — с вашим талантом проповедника!

Фрэнк покачал головой.

— Вы хотите кончить дело ссорой, Дора Беатрис, но меня вы из равновесия не выведете. Скорее расплачетесь сами, у вас уже дрожат губы. Не нужно. Давайте все же не ссориться окончательно.

— Хорошо. Я не хочу ссориться, — сказала Беатрис, пытаясь овладеть собой. — Я хочу только, чтобы вы меня поняли. Вы уговариваете меня «не калечить жизнь» — но моя уже все равно искалечена. Я разлюбила жизнь. Понимаете? Она мне не нужна. Я еще надеюсь, что бог удержит меня от самоубийства, потому что никаких внутренних барьеров от этого, кроме боязни причинить горе отцу, у меня нет. Это вам понятно? А вы теперь являетесь читать мне проповеди о том, как нужно устраивать свою жизнь наиболее удобным образом! Никак я ее не хочу устраивать в этом подлом мире!! И пусть он провалится в преисподнюю, или разлетится вдребезги, или его сожгут этими вашими бомбами — понятно вам?!

— Глупости, Дора Беатрис. Мир не так подл, как вам кажется. Есть в нем и подлость, есть и… ну, святость, что ли, есть и просто среднее — обычные люди, такие вот, как мы с вами. Таких людей очень много. Я не думаю, что так уж похвально желать им всем провалиться или погибнуть от…

— Еще одна проповедь?

— …от радиации. То, что вы говорите, — слишком чудовищно, чтобы это могло быть всерьез вашими мыслями. Рано или поздно вы сами поймете их нелепость, и, наверное, лучше всего было бы предоставить вас на это время самой себе…

— Я давно уже прошу вас об этом! — выкрикнула Беатрис чуть не со слезами.

— …если бы вы были девушкой более уравновешенной, — продолжал Фрэнк, изо всех сил стараясь говорить спокойно. — Но вся беда в том, Дора Беатрис, что это может наложить на вас какой-то отпечаток, понимаете, может получиться что-то вроде коррозии, простите за техническое сравнение… И тогда жизнь действительно окажется искалеченной… Оставить вас в таком положении я не могу. Ведь вы же когда-то сами писали мне…

— Что?! Что я вам писала? — Беатрис выпрямилась, словно подброшенная пружиной, и стояла теперь на коленях на краю постели. Фрэнк, с красными пятнами на щеках, тоже встал. — У вас хватает совести напоминать мне о моих письмах! О моих обещаниях!

— Послушайте, — нахмурился Фрэнк, — я вовсе не об этом, я…

— В свое время я считала вас джентльменом, — не слушая его, продолжала Беатрис, — так что мы ошиблись в равной мере! Да, я обещала выйти за вас замуж! Но ведь я уже вас не люблю — мне нечем любить, понимаете, у меня здесь пусто! Что же вы от меня хотите, Фрэнк Хартфилд?! Для чего я вам? Что я вам могу теперь дать?! Скажите же, por Dios, что вам от меня нужно!! Если вам нужна моя душа, мое сердце — то они мертвы, их нет, понимаете ли вы это! А если вам нужно только мое тело — пожалуйста! Вы считаете, что я осталась перед вами в долгу? Можете получить по своему счету!