Счастье потерянной жизни т. 2 - Николай Храпов

— Люба, — отрекомендовала она себя, подходя сначала к Владыкину и протянув руку, освобожденную из тонкой дамской перчатки, поздоровалась со всеми. Затем прошла в свои комнаты вслед за мужем, осматривая внимательно окружающую обстановку.

Первые дни молодой хозяйки не было видно нигде, и все обитатели отнесли это за счет скромности, усматривая в этом высокую нравственность. Так подумал Владыкин, и с радостью заключил, что, наконец, он, в ее лице, встретил в этих местах образцовую жену и идеальную женщину. Но, увы! Вскоре ему пришлось в этом разочароваться.

Поднявшись утром, Павел, по обыкновению, сел на лавочку против крыльца подышать утренней прохладой. Вскоре вышла и Люба в роскошном кимоно и, усевшись рядом с ним, вступила в беседу, внимательно осматривая юношу.

Беседа затянулась и Павел, почувствовав, что драгоценное время, отведенное им на чтение Евангелия, уходит на пустые разговоры, встал, готовясь оставить свою собеседницу.

— Вы уходите, Павел? — спросила она, и ему показалось, как-то необыкновенно, — а у меня есть к вам, немного нескромная, просьба. Дело в том, что мой муж Володя уехал на работу и на несколько дней, а я здесь ничего не знаю. Мне же хотелось бы пойти на разъезд, в поселок. Одна я боюсь, поэтому он мне, в качестве проводника, рекомендовал вас. Вы проводите меня в поселок?

Протестом ответило сердце Павла на ее желание, но будучи подневольным, он сказал ей, что такая возможность может быть только после обеда.

Люба долгое время жила в Маньчжурии, в городе Харбине, так как родители ее и муж были служащие КВЖД (Китайско-восточная железная дорога, принадлежавшая до 1933 года СССР).

Жизнь в Харбине отложила на нее некоторый отпечаток, и она старалась придавать себе вид великосветской дамы. По причине длительных разлук с мужем, она позволяла себе некоторые вольности, поэтому, глядя на нее, можно было заметить, как бушующие страсти руководили всем ее существом. К назначенному времени она вышла в прихожую комнату благоухающая, разодетая, в полупрозрачном платье.

Павел, увидев ее, поколебался в своем прежнем обещании, данном ей, и почувствовал, что дьявол на этом месте готовит ему сильное искушение.

Воспользовавшись некоторым молчанием, он стал про себя усердно молиться, чтобы Бог сохранил его, даже от какой-либо лукавой мысли. Шли они вначале на почтительном расстоянии друг от друга, но потом, увлекшись рассказом о своей жизни в Маньчжурии, Люба перешла на его тропинку. При этом Павел не допускал мысли, чтобы у жены такого большого начальника и у такой видной дамы могли появиться вольные мысли, чем и успокаивал себя.

В поселке она обошла все магазинчики, подробно изучая в них товары.

К вечеру, проходя мимо клуба и услышав звуки вальса, она как-то вся оживилась и настоятельно склоняла Павла зайти и повеселиться. Павел отказал ей в этом в самой категорической форме. Она пыталась удивляться, шутить, умолять и, наконец, выразить обиду, но юноша остался непоколебимым. К его счастью, их выручил подошедший командир охраны и охотно разделил с ней компанию. Отходя, Люба просила Владыкина подождать ее возвращения. Павел был очень рад оказаться наедине и поспешил немедленно к молитве, прося у Бога сил, чтобы ему не впасть в искушение с этой женщиной.

Более часа пробыла Люба в клубе и вышла оттуда возбужденная, сияющая. По дороге она пыталась передать свое возбуждение Павлу, но тот больше молчал.

Надвигались легкие, вечерние сумерки, притихла и она, но, подойдя совсем вплотную к Павлу, стала вдруг жаловаться на скуку и на некоторые неудачи в семейной жизни. Павел молчал.

Потом на нее напало какое-то детство, и ей захотелось идти по рельсам. Под предлогом потери равновесия, она не один раз отваживалась, без разрешения, удерживаться рукой за плечо Павла.

Павел почувствовал, как губительный огонь стал быстро распространяться по всему телу.

"Господи, спаси меня!" — с глубокой верой произнес он про себя и, отпрянув от женщины, решительно высказал ей:

— Любовь Григорьевна, я осмелюсь вам напомнить, что вы являетесь женой вашего мужа, а я арестант. И еще: никогда не забывайте, что среда, в которой вы теперь поселились, способна самый невинный поступок извратить до низкой подлости. Поэтому будьте благоразумны и строги к себе.

— Павлик, — вполголоса начала она, остановившись и пристально взглянув в глаза Владыкина, — ты не по годам серьезен и просто удивляешь меня. Неужели ты чужд ласки, а когда же увлекаться, как не теперь? Да и что может человека делать таким счастливым, как не увлечение молодости?

В это время они проходили мимо каменистой осыпи близ потока, который для Павла служил местом "Хораф". Он взглянул на говорливые, поблескивающие струи его и, воспрянув духом, ответил:

— Я вынужден вам заявить со всей решимостью: я нищий материально, арестант, но, по милости Божьей — не нищий духом. Зачем мне пользоваться жалкими крохами с чужого стола любострастия и валяться затем жалким рабом под ним, тогда как, я верю, что есть у моего Бога назначенное для меня время, когда я буду сидеть за столом господином, на благословенном пиру, у чистой любви.

— Вот э-т-о-г-о я еще никогда не встречала, — приглушенно проговорила она и, молча, пошла рядом с Павлом своей тропинкой.

Весь следующий день Любовь Григорьевна не показывалась, сидя в своей комнате. Павел воскресный день провел, по своему обыкновению, в посте и молитве, на лоне природы. К концу дня он набрел в тайге на заросли спелого, вкусного дикого инжира (смоковница) и набрал его полную большую сумку. По дороге он благодарил Бога за все Его милости и просил, возвращаясь в свою комнату, сохранить его во всякой целости.

Вечером, за ужином, он угостил инжиром дядю Ваню и, проходящую в это время, Любу. Она была какая-то притихшая, слегка обиженная, плодов взяла из миски всего несколько штук, ради вежливости, и тут же скрылась у себя. Зато Владыкин, как говорят, навалился на инжир и ел его с какой-то ненасытимостью, пока не почувствовал что-то неприятное в желудке.

Ермак уже несколько дней жил в Облучье и, как стало известно, нашел себе там невесту, из евреек, что по управлению распространилось ошеломляющей новостью.

Ночью Павел проснулся от резкой боли в животе и тошноты. Расстройство желудка давало себя знать в сильной мере. До утра он провалялся в постели: понос и рвота, чередуясь, не давали ему покоя. На короткое время, перед утром, он забылся, а проснувшись, почувствовал в теле большую температуру.

В поселке в то время свирепствовала дизентерия и заключенных, одного за другим, увозили в санчасть. Оттуда живыми и здоровыми возвращались немногие.