Дальняя дорога - Юрий Тупицын

— Я обиделся на себя, — сказал он Дийне.

Она удивилась:

— За что?

— За то, что я такой отсталый. За то, что у меня большая инерция мышления. — Он посмотрел на девушку и постарался придать своим словам шутливый оттенок. — И за то, что способен представить себе грядущее в одном лишь урбанизированном варианте.

— Это я виновата, — со вздохом покаялась Дийна. — Не сердитесь! Я иногда делаю глупости, но мне простительно — у меня ведь еще нет аттестата зрелости?

Она заразительно рассмеялась и поднялась на ноги.

— Однако нам пора в лагерь. — Она покосилась на Гирина и вкрадчиво спросила: — Ведь вы не против — научиться летать? Летать свободно, как птица! Без всех этих нелепых механизмов и машин?

Александр неуверенно улыбнулся:

— Опять шутите?

— Никаких шуток и розыгрышей: честное слово! Хотите? Тогда сидите спокойно и не мешайте. — В голосе Дийны появился оттенок таинственности. Я сотворю для вас незримые крылья.

Из подсумка на своем широком поясе девушка достала что-то и, положив на раскрытую ладонь, показала Гирину. Это был шарик величиной с вишневую косточку, тускло сияющий перламутром.

— Жемчужина?

Дийна отрицательно качнула головой:

— Протоформа. Я могу сделать из нее все, что захочу: вездеход, авиетку, лагерный домик.

— А океанский лайнер?

— Для этого нужно много протоформ и много времени. А незримые крылья я сделаю за десять минут, не больше. — Жестом предложив Гирину оставаться на месте, Дийна отошла на десяток шагов. Опустившись на колени, девушка очистила от крупных стеблей травы небольшую площадку, положила в центр ее жемчужину-протоформу и накрыла ладонью. В позе и выражении девушки не было ничего театрального, но сразу можно было заметить, что она глубоко сосредоточилась, полностью отключившись от окружающего, ушла в себя. Веки у нее были опущены, Александр только теперь заметил, какие длинные у нее ресницы. Долгую, полновесную минуту длилась эта пауза сосредоточенности и отрешенности. Потом Дийна вздохнула, точно пробуждаясь от сна, устало провела рукой по лицу и поднесла к лежавшей на земле протоформе зеленый камень своего перстня. Мягко сжались пальцы, и протоформа вспыхнула неярким серебристо-розовым светом, точно в траве зажгли маленький волшебный костер. Свет колебался, клубился. Дийна несколько мгновений вглядывалась в сердцевину этого странного бесшумного пламени, а затем поднялась на ноги.

— Вот и все, — с некоторой грустью сказала она Александру.

Но тех мгновений, когда розоватый свет смягчил четко прописанные черты лица Дийны, придавая им больше теплоты и душевности, оказалось достаточно. Дийна была похожа на Нину!

Глава 14

Нина работала врачом-терапевтом в полковом лазарете. Гирин познакомился с ней во время медицинского осмотра. Она замерила ему давление крови, пульс, а потом почему-то долго выслушивала сердце. Так долго, что Александр забеспокоился — пилоты ничуть не меньше пенсионеров пекутся о своем здоровье, забеспокоился и спросил:

— Что-нибудь не в порядке?

Она подняла на него строгие серые глаза и вдруг улыбнулась, отчего сразу похорошела и помолодела, превратившись из официального врача неопределенного, с точки зрения Александра, возраста в молодую, милую женщину:

— Нет, просто очень хорошо стучит. Приятно слушать!

— Тогда слушайте! — великодушно разрешил Гирин, выпячивая грудь. — Я могу специально заходить, чтобы доставить вам удовольствие.

— Заходите, — сказала она после паузы.

Они оказались одногодками и сразу как-то по-простому, по-товарищески понравились друг другу. Официальные встречи врача и пациента, а случались они не так уж редко, неизменно заканчивались разговором на общие темы чаще шутливым, иногда доверительным. В их отношениях не было ни расчетливого флирта, ни бездумной фривольности, не было ничего похожего и на постепенно зарождающуюся серьезную любовь. Ясные и чистые отношения родственных душ, которые не столько сознают, сколько следуют велениям этого внутреннего родства. Кто знает, как было с Ниной, но Гирин над их отношениями просто не задумывался, тем более что знал — такие вещи в авиационных полках всегда известны: Нина замужем.

Однажды в городском парке Александр нос к носу столкнулся с этой супружеской парой, и Нина познакомила его со своим мужем. Он тоже был врачом — крупный холеный мужчина с начинающей седеть головой, уверенный в себе и насмешливый. В голосе и манерах Нины, когда она знакомила мужчин, было нечто странное, похожее на замешательство или смущение. Сразу-то Александр не обратил на это внимания, все это всплыло в его памяти позже, когда, возвращаясь из парка домой неспокойный и встревоженный, он восстанавливал случайную встречу по отдельным штрихам, по каплям. И ведь ничего, ну ничего не произошло! Но, пожимая мягкую и сильную, истинно докторскую руку мужа Нины, Александр вдруг ощутил непонятный, тупой укол ревности. Ему неприятно было смотреть и на самодовольного, явно молодящегося врача, по-хозяйски придерживавшего жену за локоть, и на притихшую, будто испуганную Нину. Александр смял ничего не значащий разговор и ушел.

А наутро обнаружил, что видеть Нину ему не хочется. Не хочется, и все тут! И он всячески избегал случайных встреч, подальше обходя и санчасть и лазарет. И на очередной осмотр ему идти не хотелось, но тут уж ничего не поделаешь — идти все-таки пришлось. Нина изо всех сил старалась держаться непринужденно, но это плохо у нее получалось. И разговор, их традиционный дружески-шутливый разговор не клеился. Взгляды, движения, самый голос Нины, который раньше так нравился Александру, — все раздражало Гирина! Неожиданно для самого себя он сказал ей какую-то колкость, а в ответ на ее несколько растерянную реплику — другую. С удовольствием отметив, что у Нины дрогнула рука, державшая стетоскоп, и от обиды порозовели щеки, Александр подчеркнуто галантно распрощался и ушел. А потом целый день ходил хмурый и «собачился», как определили его состояние друзья.

С той поры их взаимоотношения приобрели прохладный и официальный характер. Встречаясь, они здоровались, не глядя друг на друга. Однажды Александр заметил, как Нина, чтобы не встречаться с ним, пошла другой дорогой. Он мысленно посмеялся над ее дамскими выкрутасами, но в следующий раз, издали приметив Нину, вдруг и сам свернул на тропинку и обошел ее стороной. Как-то случай свел их в автобусе. Они поздоровались и десять минут простояли рядом как истуканы, не сказав друг другу ни слова. Но на выходе Нина вдруг обернулась, и Гирину показалось, что в ее глазах блеснули слезы. Мало ли что может показаться! Но, засыпая, Александр ясно, точно на фотографии, снова увидел ее грустное, в полуобороте лицо, прядь пепельных волос на лбу и слезы в серых глазах. Сердце у Гирина сжалось и заныло. Полчаса он ворочался с боку на бок и, что бывало с ним очень редко, никак не мог уснуть. А потом отбросил одеяло, сел на подоконник открытого окна и сидел там, слушая сверчков, до тех пор, пока не пришел его сосед по комнате Колька Баралов, пилот из братской эскадрильи, шумно удивившийся тому, что Александр, точно девица, мечтает у окна.