Большой круг - Мэгги Шипстед

* * *

– На ее фоне чувствуешь себя совсем маленьким, да? – раздался в наушниках отрывистый авиаголос летчика, перекрывающий шум мотора.

Самолет был красный, с двумя пропеллерами и двумя лыжами. Мы с Редвудом сидели сзади. Сбоку от летчика второй штурвал повторял движения первого, будто им управлял невидимый второй пилот. Мы пролетели над извилистой рекой, сосновым бором, осенними тополиными рощами, превратившимися в мандарин, такой сладкий и яркий, что у меня заныли зубы. Затем очутились в мире снега и камня. Глаза не могли вычленить ничего, поскольку все оказалось слишком большим и в то же время слишком простым: только лед, только снег, только скалы, – а мы на фоне скал, хребтов, отвесных гранитных плит, трещин и морщин ледника превратились в карликов. Вершину Денали окутали облака. Тут не было жизни.

– Вы знаете, кто такая Мэриен Грейвз? – спросил Редвуд в наушники.

– Боюсь, что нет, – ответил летчик.

– Она работала пилотом на Аляске, – уточнила я. – До войны.

– Лучшая на свете работа! – воскликнул летчик.

– Мой отец тоже летал на самолетах, – сказала я. – Хобби. У него была «Цессна».

– О, правда?

– Да.

– Больше не летает?

– Нет. Я брала один урок пилотирования. Мне не понравилось.

– А что вам не понравилось?

– Наверно, ощущение.

– Лучшее на свете ощущение.

– Тот инструктор тоже так говорил. – Летчик рассмеялся. – Я думала, все сейчас испорчу.

– Не-е, – протянул он. – Самолету надо доверять. Самолет хочет летать.

Самолет приземлился на глетчере в ледяной чаше, окруженной горными вершинами, в замерзшем амфитеатре, занимавшем, по утверждению пилота, территорию больше Анкориджа. Двигатели заглохли, и мы вышли в тишину. Огромный, красивый пейзаж, как огромно и красиво понятие смерти – ее красота к человеку неприменима. Я ступала по снегу, и у меня возникло невнятное, зачаточное ощущение, будто я сейчас провалюсь. Вот, захотелось сказать пилоту, вот такое ощущение. Но он ответил бы мне, что леднику надо доверять.

Редвуд уже прошел вперед, но вернулся и протянул руку. Я приняла ее. Пейзаж представлял собой полную противоположность скульптуре Аделаиды Скотт. Здесь виделось только все целиком. Невозможно было наложить зрелище на масштаб, который имел бы смысл. Тишина казалась огромной, как небо, а мы такими крошечными, что не имело никакого значения, чем заниматься. Поэтому там, в снегах, мы наконец поцеловались, и я, закрыв глаза, спряталась от того, что нас окружало.

День Д

Англия

Июнь 1944 г.

Через полгода после торпеды

15 мая, 1944 г.

Привет, ребенок!

Спорю, ты удивишься, получив мое письмо, памятуя, как мы расстались. Клянусь, пишу не для того, чтобы ныть или ругаться, хотя, возвращая тебе твои письма, могу показаться злюкой. Я просто решила, ты хочешь получить их обратно. Я в ▬▬▬▬▬▬▬▬, таскаю на буксире мишени для будущих пулеметчиков, если ты еще не слышала. Кокран говорила про важное сверхсекретное спецзадание, но оказалось примерно так же весело, как быть глиняным голубем, и даже вполовину не так привлекательно. Место стоянки самолетов – весь дерьмовый город. Бесконечные, сколько хватает глаз, A-24s с красными полосами, а запчастей нет, и времени на ремонт тоже. ▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬.

Не знаю, как мальчики-стрелки относятся к женщинам за штурвалом (похоже, они точно не знают, куда целиться: в мишень или в самолет), но летчикам это явно не по вкусу. Сорвиголовы, только-только окончившие летную школу, думали, что сейчас полетят сражаться, а их отправляют в игрушечный тир. И так несладко, а тут еще заявляемся мы и делаем то же самое. О-е-ей – примерно так.

Девочки говорят, сначала было хуже, но потом мальчики поняли: пока мы летаем, они могут чаще играть в карты и в них меньше стреляют. Мы все равно всегда добровольцы, поскольку хотим что-то доказать. Я попыталась подружиться с механиками, так как, на мой взгляд, их расположение – лучший шанс не навернуться. До моего приезда погибла одна девушка, Мейбл. Она бы спаслась, но у нее не открылся фонарь, и она сгорела заживо. Неисправная щеколда была отмечена в формуляре, но никто так ничего и не починил.

Была еще одна катастрофа, погибла девушка, Джеки ▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬ сама приехала разбираться, но потом предпочла помалкивать, не знаю, что ей там удалось выяснить. Она такими усилиями пропихивала нас в этот цирк. Не дай бог кому-нибудь важному придет в голову мысль, будто из-за нас одни неприятности. От нас будут счастливы избавиться.

Некоторые мужики порядком перегрелись. У меня есть воздыхатель. Настойчивый. Я все говорю ему, что замужем и мой муж в плену, а он отвечает: разве ты не знаешь, война? Как будто, если война, я должна бегать за кем-то с гнилым грибом вместо лица.

Может быть, тебе такого рода внимание менее неприятно, чем мне. Мне кажется, тебе все-таки не хватает мужчин. Смешная история: наш женский экипаж, транспортирующий истребители, сел из-за непогоды в какой-то дыре, и их бросили в местную каталажку, поскольку после наступления темноты женщинам там запрещается ходить в брюках. Шериф не поверил, что они летчицы. Хотя, по-моему, история не такая уж и смешная. Бросаешь мужикам вызов и в конце концов добираешься до сути: они считают себя лучше нас. А ведь войну развязали именно они. Я много думала. Когда злимся мы, не происходит ничего. Когда злятся мужчины, начинает полыхать весь мир. А потом, когда мы хотим что-то сделать, они вечно пытаются уберечь нас от опасности. Поскольку не дай бог нам будет позволено решать за себя. Больше всего они боятся, если однажды мы завладеем нашей жизнью, как они владеют своей.

Я ударилась в разглагольствования, прости, отчасти готовя себя к тому, чтобы сказать: ты причинила мне сильную боль, хотя знаю, ты находилась в жутком состоянии. Я хотела быть тем, кого ты позовешь, а когда ты пошла к нему, объедков мне показалось мало. Судя по всему, несправедливо, что именно я испытываю угрызения совести, поскольку ушла, однако так и есть. А ты их испытываешь? Мне было бы немаловажно знать, если да. Но в любом случае я хотела сказать, если с кем-то из нас что-нибудь случится, знай, во всяком случае с моей стороны, мы друзья. Не уверена, могу ли я сказать, что простила все, но почти все. После случившегося остаться я не могла, но я все еще скучаю по тебе и шлю свою любовь.

Всегда твоя

Рут.

После того вечера в «Полигоне», когда она выбрала Калеба, и до этого письма Мэриен не видела Рут и ничего не слышала о ней.

Тысячи кораблей зацветшими серыми водорослями облепили южное побережье, закупорив гавани. Несколько недель Мэриен наблюдала, как их становится все больше. В Ла-Манше, который, похоже, грозил выйти из берегов, царили давка и теснота.

Лагерь Калеба на время подготовки наступательной операции закрыли для входа и выхода.

В Хамбле ей дали «Валти Вендженс» для транспортировки в Гаварден. Оттуда Мэриен должна была доставить истребитель «Веллингтон» в Мелтон-Моубрей, но перед вылетом поднялся сильный ветер.

Она нашла комнату над пабом. Утром все еще лил дождь, она позвонила в Хамбл, ей велели ждать. На второй вечер, после бестолкового дня, проведенного в кинотеатрах, она выпила с еще одним застрявшим британским летчиком Вспомогательного транспорта, слишком старым для королевских ВВС.

– Я слышал, флот вышел сегодня утром, но из-за этого повернул назад. – Он бросил полный упрека взгляд на залитые дождем окна. – Не завидую бедолаге, выдавшему метеопрогноз.

Мэриен кивнула. Она не испытывала особого интереса к наступательной операции, хотя понимала, ее нужно провести, если война вообще собирается заканчиваться. Она не могла заставить себя бояться за Калеба. Гибель Джейми приглушила все. Только в постели с Калебом она чувствовала какую-то жизнь, еще иногда в воздухе при виде неодушевленного великолепия: облака, отороченные снизу дождем; толстый, как слизняк, сгусток розового света у горизонта, который, наливаясь желтым, становился луной; далекие, полные молний облака; то, что существовало независимо от войны, существовало бы, даже если бы исчезли