Воспоминания - Сергей Сазонов

[10] Королю тут изменила память. У России не было вообще ни намерения, ни основания вести войну с кем бы то ни было, пока её жизненные интересы не были затронуты. В этом смысле я и говорил с королем Карлом.

[11] Этот план уже начал осуществляться в военной миссии генерала Лимана фон Сандерса.

[12] 5 июля в Потсдаме состоялся совет, на котором было решено оказать Австро-Венгрии поддержку.

[13] В 1912 году и, вторично, – в 1913 году.

[14] Читай – немецкому.

[15] По выражению Мольтке, германская армия находилась в состоянии постоянной мобилизации.

[16] Адмирал Тирпиц в своих «Воспоминаниях» утверждает обратное.

[17] Факт этого труднообъяснимого запоздания побудил многих сомневаться в подлинности этих телеграмм.

[18] Так называл император Вильгельм Австро-Венгрию.

[19] В разговоре с бельгийским посланником в Париже бароном Бейенсом г-н фон Яго высказал ему мысль, что маленькие государства среди происходивших в Европе видоизменений не будут в состоянии сохранить независимое существование. 2-я Серая книга, № 2.

[20] Царь Фердинанд приобрел от какой-то театральной дирекции и хранил у себя регалии и полный костюм императора Византии.

[21] Неоспоримый факт нашей полной неподготовленности к войне не помешал германской националистической пропаганде, возведенной недавно в степень науки и имеющей своих профессоров и свои кафедры, распространить в Германии и за её пределами легенду о воинственных замыслах г-на Пуанкаре и русской военной партии, возглавляемой Великим Князем Николаем Николаевичем. При этом некоторые органы этой пропаганды изображали меня слепым орудием этой партии. О миролюбии французского правительства вообще и в частности г-на Пуанкаре довольно подробно упоминалось выше. Что же касается до воинственного задора «военной партии Великого Князя Николая Николаевича», то я считаю долгом совести заявить, что никакой военной партии в 1914 году в России не было. Если во время балканских войн в некоторых придворных и военных кругах Петрограда и замечалось довольно сильное возбуждение, то полный его неуспех имел последствием значительное успокоение всяких воинственных поползновений, от которых не осталось и помина в эпоху австро-сербского кризиса. Попытка представить меня орудием чьих бы то ни было воинственных замыслов не заслуживает даже опровержения. Всякий, кто хоть поверхностно был знаком с положением вещей в русских правящих сферах, мог бы сообщить изобретателям этой небылицы, что мои отношения к лицам, причастным к шовинистической агитации 1913 года, были таковы, что исключали всякую возможность сотрудничества с ними. Таких осведомленных лиц в Петрограде было очень много, начиная с членов аккредитованного при императорском дворе дипломатического корпуса, в числе которого были две германские миссии.

[22] По уверениям немецкого социалиста Бернштейна, никем не опровергнутым, германское правительство отпустило на нужды русской революции семьдесят миллионов марок.

[23] Наступление в Восточную Пруссию, предпринятое по просьбе Франции в критическую минуту, было блестящей импровизацией и не входило в расчёты нашего генерального штаба. Хотя оно достигло цели, сделав возможной победу французов на Марне, оно тем не менее кончилось для нас чувствительным поражением.

[24] В недавно изданных воспоминаниях лорда Барти, бывшего английским послом в Париже во время войны, враждебное настроение автора к русской политике обнаружилось в форме самых неприличных нападок на меня. В дипломатических кругах лорд Барти был вообще более известен своей грубостью, чем политическими талантами.

[25] В числе упреков, обращенных к монархической России враждебно к ней расположенной частью чешского общественного мнения, на первое место выдвигается отсутствие у императорского правительства точно разработанного плана воссоздания Чешского государства. Можно ли было ожидать от России такого плана и не было ли с её стороны благоразумнее и осторожнее не вмешиваться в эту внутреннюю национальную задачу самого чешского народа, которую, как нам казалось, он один мог разрешить? Этот вопрос напрашивается сам собой ввиду того, что, по мнению многих чехов, дело политического возрождения их родины совершено не вполне удовлетворительно с точки зрения некоторых частей населения Чехословацкой республики. Могло ли непосредственное участие русского правительства, хотя и искренно дружественного, но недостаточно знакомого с желаниями и нуждами населения, служить ручательством удачного выполнения этой трудной задачи? Навряд ли. Поэтому положение, занятое Россией, представляется мне правильным. Русское правительство решило ограничить свою роль энергичной поддержкой пожеланий чешского народа и ограждением его интересов в том виде, в котором определил бы их сам народ, от всяких посягательств извне, враждебных его национальным стремлениям.

[26] Это та самая граница, которая была предложена лордом Керзоном после заключения мира 1919 года, и поэтому носит его имя. Она была принята русскими делегатами в Париже, но затем отвергнута державами в угоду полякам.

[27] Министерство иностранных дел находится близ Певческого моста на Мойке.

[28] К сожалению, тут не обошлось без исключений. Нашлись поляки, в том числе пресловутый Пилсудский и его легионеры, которые с открытия военных действий оказались на стороне немцев и дрались против России.

[29] Само польское правительство понимает, что произвольное введение автокефалии православной церкви в Польше невозможно, и потому подменило законную юрисдикцию Московского Патриарха незаконной Константинопольского Патриарха, власть которого над Россией прекратилась пять веков тому назад.

[30] Признавая эту непретворимость русского элемента в захваченных ею восточных областях и видя в ней опасность для себя, Польша приступила к их колонизации путем расселения в них поляков, причём земли, взятые у крупных землевладельцев, преимущественно русских, дробятся не в пользу местного русского крестьянства, сильно нуждающегося в земле, а переселенцев из коренной Польши. Это лишний раз указывает, как мало польское правительство склонно считаться с возложенными на него Версальским договором обязательствами в отношении национальных меньшинств, протесты которых оставляются им без внимания. Пройдёт, вероятно, немало времени, прежде чем Лига Наций превратится из юридической фикции в организм, имеющий реальное существование.