Частная жизнь адмирала Нельсона - Кристофер Хибберт

Никаких салютов по случаю прибытия, распорядился Нельсон, — противник не должен знать, что он здесь. Ну а офицеры и матросы, естественно, были счастливы присутствию самого Нельсона. Под командой адмирала Коллингвуда, сурового и немногословного начальника, ничуть не проявлявшего на флоте того мягкого юмора и добродушия, какое, по словам друзей и членов семьи, было ему свойственно в частной жизни, служилось им неважно. В действенность телесных наказаний Коллингвуд не верил. Нарушителям дисциплины, как правило, сокращали рацион питания, разводили грог водой, заставляли выполнять самую тяжелую и грязную работу либо читали скучнейшие нотации, которых

так боялись мичманы. Коллингвуд запретил любые посещения других кораблей, кроме вызванных крайней необходимостью. Не разрешал покупать продукты с лодок, подходивших с североафриканского побережья и набитых самой соблазнительной снедью. Беседы за его столом велись строгие, степенные, легкомыслие не поощрялось. «Старик Коллингвуд любит тихих людей», — говорил Уильям Хост. А вообще-то любому иному он предпочитал общество своего любимого пса, Баунси, многолетнего друга, дожившего почти до двадцати лет, когда бедняга свалился за борт. У офицеров, во всяком случае у большинства из них, челюсти сводило от тоски. Томас Фримантл, командир «Нептуна», говорил Бетси, что от скуки становится раздражителен. Этому, положим, способствовали и иные обстоятельства. Его первый лейтенант, служивший на «Нептуне» дольше, чем сам Фримантл, являлся человеком исключительно властным и в то же время обидчивым; один из стюардов — пьяница, другой — чрезмерно горяч; единственная на судне овца провалилась в люк, и теперь капитану приходилось пить чай без молока. Все бы ничего, если бы на борту находился оркестр, но все переговоры об «аренде» оркестра сильно поредевшего ополченского полка в последний момент завершились ничем.

Эдвард Кодрингтон не только скучал, но и тосковал по дому, где осталась очаровательная молодая жена и двое младенцев. Приезд Нельсона оказался подарком судьбы. «Все места себе не находили от радости», — вспоминает Кодрингтон. Два дня спустя адмирал пригласил на один из своих прославленных обедов капитанов пятнадцати судов — отметить свой сорок седьмой день рождения: остальные побывали у него днем раньше или днем позже. «Не знаю, как отнесся бы к этому наш прежний начальник, — продолжает Кодрингтон, — зато хорошо знаю, что думает о переменах весь флот».

Собравшиеся нашли хозяина бодрым и полным энергии. «Выглядел он лучше, чем прежде, и немного поправился», — отмечает один из них, капитан Фримантл. Со своей стороны Нельсон остался вполне доволен офицерами. «Скотт — настоящее сокровище, — пишет он Эмме, — и вообще меня подпирают со всех сторон: о таком, как Харди, можно только мечтать».

Прием, оказанный ему на новом месте, продолжает Нельсон, превзошел все ожидания. «Офицеры, поднявшиеся на борт приветствовать мое возвращение, были настолько возбуждены, что даже забыли субординацию и мое положение командующего. Когда все немного успокоились, я изложил заранее подготовленный план атаки противника». В ключевых своих моментах план этот, как Нельсон и говорил капитану Китсу, особой сложностью не отличался. Нечто в этом роде — внезапная атака, экспромт — привело Родни и Худа к успеху в Битве Святых (1782 год) и самого Нельсона у мыса Сен-Винсен (1797 год). Нельсон намеревался атаковать корабли противника в центре и с тыла, рассчитывая потопить их, прежде чем успеют прийти на помощь передовые суда. Мастерство и отвага его отлично подготовленных артиллеристов, стреляющих вдвое быстрее французов и испанцев, станут достаточной компенсацией за превосходство противника в численности. Что касается управления кораблями, когда из-за дыма не видно сигналов, никакой капитан не допустит ошибки, если только подойдет впритирку к противнику.

««Удар Нельсона» произвел на всех сильнейшее впечатление, — удовлетворенно пишет он Эмме. — У иных катились слезы из глаз, не последовало ни единого возражения. «Нечто небывалое! Неповторимо! и так просто!» — повторяли все, начиная от адмиралов и кончая старшими офицерами. «Все должно получиться, лишь бы враг не ускользнул. Вы среди друзей, милорд, и этих друзей заражает ваша вера в успех». Не исключено, найдутся и Иуды, но большинство, несомненно, рады иметь меня своим командиром».

До и после обеда, пока матросы покрывали борта кораблей желтой краской, а орудийные порты — черной, Нельсон занимался официальной и частной перепиской. Однажды он просидел за столом, не поднимаясь, семь часов подряд, последствия чего не замедлили сказаться: на следующее утро, в четыре, он проснулся от столь знакомых ему «кошмарных спазмов», принимаемых им за сердечный приступ. Корабельный врач мистер Битти диагностировал несварение желудка.

Накануне на ужине у него присутствовал адмирал Коллингвуд. В надежде замять неловкость, связанную со смещением с поста командующего, Нельсон еще из Лондона послал Коллингвуду дружескую записку: «Дорогой Кол, скоро увидимся. Надеюсь, Вы согласитесь стать моим заместителем. А флагманом Вашим вместо «Дредноута» будет, если не возражаете, «Монарх»».

Но Коллингвуду не особенно нравился «Монарх», как, впрочем, и его капитан, Эдвард Ротерхэм, сын врача из Нортумберленда, который, по слухам, впервые вышел в море на угольщике. Вряд ли также он был в восторге от того, что на посту командующего флотом его сменяет человек, восемью годами его моложе и не могущий похвастать большим опытом. Однако же Коллингвуд был не из тех, кто выказывает недовольство; что касается Ротерхэма, он почти сразу обнаружил готовность принять категорическое заявление Нельсона: «перед лицом общего противника все англичане — братья» и ни о каких «самолюбиях» не может быть и речи.

Точно так же удалось Нельсону сгладить острые углы в отношениях с пожилым господином — сэром Робертом Кэл-дером, бывшим заместителем Коллингвуда, отозванным в Лондон, где его ожидал суд военного трибунала в связи с неудачной попыткой перехватить де Вильнева на пути из Вест-Индии. Кэлдер, человек обидчивый и упрямый, был уверен, что обвинить его не в чем, и сам потребовал расследования. Более того, Кэлдер считал — он заслуживает не порицания, а похвалы за захват двух судов де Вильнева, и даже написал лорду Барэму письмо с просьбой не забыть о его племяннике, воздавая ему, Кэлдеру, заслуженные почести. Теперь он настаивал на скорейшем отплытии в Англию в сопровождении двух капитанов, готовых свидетельствовать в его пользу. Идти Кэлдер намеревался на девяностопушечнике «Принце Уэльском». Однако Нельсону с этим судном расставаться совсем не хотелось. Кэлдеру он сочувствовал, в разговоре сказал: он и сам, имея в своем распоряжении столь малые силы, вряд ли справился бы с задачей лучше, и тут же попытался уговорить его пересесть на судно поменьше. Кэлдер, однако, настаивал на «Принце Уэльском», и когда из Англии подошел другой трехпалубник, Нельсон уступил, утешая себя следующим: даже если сочтут, что «как офицер он совершил ошибку, по-человечески поведение (его) по отношению к собрату-офицеру, попавшему в беду, будет понято правильно. Так мне велит сердце, и все остальное не имеет значения».