Гастроль без антракта - Влодавец Леонид Игоревич

— Лучше объяснить…

— Хорошо. Галлюцинация — это когда человек чувствует то, чего физически нет. Например, допивается до белой горячки и видит зеленых чертиков, которые по нему бегают. Или начинает со страху слышать шаги в собственной квартире, где, кроме него, никого нет. Или, наслушавшись про отравления синильной кислотой, начинает везде и всюду вынюхивать запах горького миндаля.

Иллюзия — это когда есть некое явление вне или внутри человека, которое заставляет его, грубо говоря, ощущать не то, что есть на самом деле. Хотя, что есть на самом деле, вообще-то не видит никто. Ну, на обывательском уровне сойдет и так. Простейший пример. Ты поднимаешь указательный палец, фокусируешь на нем оба глаза и видишь — палец один. Расслабишь глаза — увидишь как бы два пальца, потому что в твой мозг придет, не совместившись, то, что видит левый глаз, и то, что видит правый. Это интраиллюзия, так как явление, вызвавшее иллюзию, произошло внутри тебя.

Может быть более сложный случай. Едешь ты в поезде, слушаешь радио. Кассет у поездного радиста мало, к тому же он очень любит слушать Пугачеву и обожает песню «Миллион алых роз», которую крутит через каждые полчаса. Наконец, он вырубает свою шарманку, и все граждане пассажиры ложатся бай-бай на свои нижние, верхние и третьи полки под мерный стук вагонных колес. Голову могу дать на отсечение, что минимум трети из пассажиров эти самые колеса будут выстукивать: «Жил-был художник один, домик имел и холсты…» Казалось бы, тут источник иллюзии внешний, но это не так. Просто «Миллион алых роз» у многих непроизвольно отложился в памяти. А многие другие люди, едущие в этом поезде, будут, вслушиваясь в стук колес, слышать иные музыкальные ритмы, скажем: «Наверх вы, товарищи, все по местам…» То есть иллюзия возникает опять-таки внутренне, у каждого своя, а у многих не возникает вовсе. Но вот если мы рассмотрим такое явление как мираж или, допустим, обычное кино, то это иллюзия для всех, кто при сем присутствует. Она вне конкретного человека. Все, кто смотрит фильм, видят одно и то же, если, конечно, при этом не тискают свою соседку по креслу.

— То есть перстни Аль-Мохадов видят все?

— И не только видят, но и осязают.

— Хотя у них нет ни веса, ни линейных размеров и они тени не отбрасывают…

— И не фиксируются фотопленкой, отражают обычный свет и не обнаруживаются рентгеном. Партайгеноссе Алоиз Эрлих сделал вывод, что они нематериальны. Я, при своем закоснелом материализме, тоже начал строить какие-то астрально-материальные модели с теми же громадными допущениями, которые сделал некогда ныне покойный профессор из Хьюстона Милтон Роджерс, и даже убедил, как мне кажется, почтенную Елену Ивановну…

— Даже хотел повторить Кискин эксперимент, помнится.

— И повторил!

— Как?

— Да очень просто. Надел Танечке на правую руку «выпуклый плюс», Винь на левую — «плюс вогнутый», а на правую — «вогнутый минус». Ну, а Зейнабке достался «минус выпуклый». Замкнул — и ни шиша не вышло.

— То есть никуда и ничего не улетело?

— Абсолютно. Никакой «особой цепи» не получилось. Никаких вихревых токов особой мощности мы не зафиксировали.

— Но ведь «Боинг» по-настоящему исчез.

— Исчез, это верно. Не думай, что я просто доверился той информации, что пришла тогда от Сарториуса и Брауна. Им могли кинуть дезу, они могли тоже, так сказать, побаловаться… Я это проверял и до их сообщения, и после по разным каналам. Потому что, если штатники все-таки нашли свой «боинг», то объявлять об этом на весь мир не стали бы, а постарались бы это засекретить наглухо. Родственники погибших, журналисты, всяческие общественные комиссии и прочее налетели бы как мухи на мед при первой мало-мальски значительной утечке информации, раскопали бы, кто летел, что вез и тому подобное. Это не требовалось ни «G & К», ни правительству.

— Значит, «Боинг» исчез, а у нас перстеньки не работают?

— Да, и я понял, почему. Киска скорее всего перед тем, как состыковать перстеньки на руках разноцветных девочек, вколола им одну дозу «Зомби-7». Он мог сыграть роль усилителя внутренней энергии. Поэтому, не добыв секрета «Зомби-7», продолжать эксперименты стало бессмысленно.

— И теперь они смогут продолжиться?

— Разумеется.

— То есть ты надеешься, что на сей раз они, грубо говоря, улетят?

— Я надеюсь на то, что объяснится причина гибели «Боинга», — проворчал Чудо-юдо. — И больше ни на что.

— Но ведь есть у тебя какая-то сверхзадача?

— Я не Станиславский, — обрубил отец. — И вообще нашу душеспасительную беседу пора заканчивать. Мы уже на подходе к Лос-Панчосу.

Точно. Через иллюминатор ангара по правому борту уже просматривалась коса, отделявшая лагуну от океана, и нос яхты уже начинал помаленьку поворачивать в направлении берега. В лагуне было непривычно пусто. Все спортивные и прогулочные суденышки были у пирсов, там же грозно торчал полицейский катер! С катера время от времени гундосили в мощный мегафон:

— Сеньоры и сеньориты! В лагуне идут поиски морской мины. Всем частным судам вплоть до особого распоряжения от стенок не отходить. За нарушение административный арест и конфискация судна.

Крутые! Еще один полицейский катер стоял точно на том же месте, где находился в тот день, когда взорвалась «Маркиза», а поглядев в левый иллюминатор, я увидел, что мористее «Дороти» средним ходом идут два сторожевика, подозрительно похожие на российские пограничные катера на подводных крыльях. Это меня уже не очень удивило. Раз вертолеты есть, то почему бы и катерам не быть.

Мы с отцом поднялись на верхнюю палубу. «Дороти» огибала остовую веху, выставленную в сотне метров от косы. Сторожевик, шедший концевым, сбавил ход, а головной, наоборот, прибавил и проскочил в лагуну, опередив «Дороти». Оторвавшись от нее на полмили, он пошел медленнее. Второй пристроился за яхтой в кильватер и проводил ее до входа в лагуну, не приближаясь, но и не отставая. Когда Дороти прошла створ, катер застопорил машины и отдал якорь прямо в проливе.

— Сейчас глубинные бомбы будет бросать, — объявил Чудо-юдо, указывая на головной катер.

Действительно, уже через минуту за кормой сторожевика вспучился конус воды, а затем из середины его взметнулся мощный фонтан, и гулкий грохот раскатился над лагуной. Воздушная волна ощутилась как сильный порыв ветра, пропитанного каплями воды. «Дороти» ощутимо качнуло с носа на корму водяным валом, разошедшимся от места взрыва.

— Экологи взвоют… — озабоченно отметил отец. — Рыбы мы тут поглушим — ужас!

Ударил второй взрыв, третий, четвертый. Я уже понял, что хайдийские моряки рассчитывают глушануть гипотетических боевых пловцов, а вовсе не рыбу. Для почтеннейшей публики бомбежку можно было объяснить попытками подорвать детонацией мифическую донную мину. Впрочем, меня, хоть я и не мог считать себя большим спецом по морским делам, подобная методика борьбы с подводными пловцами не очень обнадеживала.

Действительно, ни один водолаз после серии из четырех бомб не всплыл кверху брюхом, а вот бедных рыбешек повсплывало немало. Чайки, которые поначалу с воплями разлетелись кто куда, напуганные грохотом взрывов, постепенно стали возвращаться и вскоре тучей заметались над перебаламученными водами, собирая на дармовщинку глушеные морепродукты.

«Дороти» малым ходом подошла к полицейскому катеру, на котором с левого борта завели кранцы из автопокрышек, подработала винтами враздрай и в реверс, после чего благополучно пришвартовалась лагом. Дизели заглушили, отдали якоря с кормы и с носа. Потом перекинули трап с яхты на катер, и вскоре к нам перебрался старый знакомый — теньенте Гонсалес.

— Все готово, сеньор Баринов, — сказал он. — В железнодорожном туннеле на берегу и около трансформаторной будки наши люди. Все известные входы в подземную систему — их сорок шесть — взяты под плотную охрану. С утра, как и договаривались, аквалангисты ВМС проверили туннель…

Гонсалес достал кроки, вычерченные по результатам утренней разведки. Туннель был обозначен двумя красными линиями и действительно напоминал в горизонтальной проекции правильную дугу. Черными точками с цифирками были отмечены глубины заложения.