Холодная мята - Григор Михайлович Тютюнник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соответственна и реакция на пего односельчан Катри, глазами которых мы видим героя: лет двадцати восьми, с невзрачным чубчиком, с изнеженным, бледным лицом. «Как будто для укола», подставил он руку, когда повязывали ее свадебным платком; часто морщится, ни с кем не разговаривает… Одним словом, полностью соответствует тому, что едко сказал о нем один из местных остряков: «Такое пфе только газеты читает да телевизор смотрит».
Итак, противоречие между городским интеллигентом и обитателями сельской глубинки очевидно. К сожалению, некоторые критики так и не поняли самой сути этого рассказа, не дали себе труда пойти дальше первого впечатления, забыв о том, что главный принцип рассказа предполагает непрямое выражение идеи, уходящей в подтекст. На автора посыпались упреки в апологетике патриархальности, непонимании позитивных процессов научно-технической революции, незнании «настоящей жизни города и деревин», «реальных стремлений и забот типичного современного советского человека…».
А между тем писатель хорошо понимал положительную сторону технического прогресса в деревне, и это подтверждается не одним рассказом, написанным до и после разбираемого. И не столь уж важно, где начинали прорастать корни духовной ограниченности и мещанства — в городе или деревне, — главное состояло в том, чтобы выявить их своевременно в человеке, уберечь его от духовной деградации. Именно таков пафос «Тысячелистника» и еще больше — рассказа «Отдавали Катрю». Ведь не только «истинно» городской избранник деревенской девушки, но и его товарищ, вчерашний деревенский парень родом из Винницкой области, свысока смотрит на деревенских жителей, уверяя всех, что в деревне жили только его предки. Для Тютюнника очень важно подчеркнуть, что к мещанству тяготеют прежде всего те, кто не способен уважать свою «малую родину».
Писатель отнюдь не идеализирует и хуторской люд. Колоритно изображает он веселящихся на свадьбе. Достаточно вспомнить Омельковича с его «юридическими» речами, неутомимого плясуна Луку Ильковича или «известного всему сельсовету вруна» Самойло Шкурпелу, который самого Гитлера арестовывал в Берлине… Под пьяную руку они могут, припомнив свои давние обиды, выложить их при всем честном народе самому хозяину дома, отпустить ехидную реплику в адрес приезжих, возобновить давнюю ссору с соседом.
Тютюнник готов отстаивать каждого человека, которого еще можно вызволить из сетей мещанства. Ибо мещанство — это не только духовная деградация отдельной личности, но и замутненные души всех тех, кто непосредственно с ним соприкасается. Сегодняшнему обывателю мало ощущать себя выше «непрактичной массы», он стремится посеять в этой массе свои убеждения. Обыватель расцветает от удовольствия, когда слышит такие речи:
«— Кто это?
— Да Павло Дзякунов, не узнали, что ли?
— Иш ты, каким козырем стал.
— Денежный, поди, черт рыжий!» («Сын приехал»).
В силу своего крайне пренебрежительного отношения к людям обыватель способен не только умышленно унизить заслуженного и скромного человека даже в тяжелой для него ситуации («Чудная история»), но и напрочь забыть о своей старой одинокой и больной матери («Уточка»), извлечь выгоду даже из болезни сына («Винт»); мало того, он не пожалеет сил, чтобы воспитать себе достойных преемников и единомышленников («Чудак»)… Тупая целенаправленность обывателя порою способна парализовать окружающих, а это, в свою очередь, подогревает его уверенность в собственной непогрешимости и безнаказанности. Но всему приходит конец. Герои Тютюнника, осознав социальный вред мещанства, проникнув в его истоки, приходят к закономерному выводу: добро нужно не скрывать, а защищать, решительно бороться за него. Добро должно быть мужественным!
К этой истине не столь уж прямой и легкий путь. Детский протест против человеческой черствости писатель отразил еще в одном из первых своих рассказов («В сумерках»). Но то был эмоциональный порыв юного сердца, а не продуманное действие взрослого человека. Именно на такое действие отваживается герой рассказа «Холодная мята», в недавнем прошлом морской офицер, который после службы во флоте возвращается в родное село и становится трактористом. Здесь-то он и почувствовал, как сразу переменились к нему жена Клава и теща — стали будто чужие. Не могли они простить ему такою чудовищного падения: вместо блестящего офицерского обмундирования — кирзовые сапоги, грязная спецовка, запах солярки…
Пастельные тона рассказа как бы не очень вяжутся с программой борьбы за мужество добра. Но, тем не менее, это борьба. За право переоценки ценностей, за право отстаивать свою духовную сущность, бросив вызов мещанской затхлости.
Эту проблему ставит Тютюнник в повести «День мой субботний». Недавний выпускник исторического факультета Микола Порубай, получивший, казалось бы, удачное назначение не в сельскую школу, а референтом в Общество охраны памятников культуры в Киеве, начинает всерьез задумываться над тем, что есть истинное счастье. И в какой-то момент ему открывается, что он отнюдь не может считать себя счастливым сейчас, когда пишет казенные ответы на письма из районов и областей, когда иронизирует по поводу ограниченности и демагогии директора Общества, когда, наконец, с помощью взятки ему удалось без ордера и прописки заполучить квартиру…
Счастье, как выясняется, приходит к человеку помимо конкретных материальных условий — «он не выдумывает его себе сам, не рвется к нему из последних сил, а наслаждается им, как воздухом и водой» Для Порубая самым счастливым временем оказываются дни детства, когда он, еще несмышленый подросток, после окончания войны работал на колхозной ферме, готовил свиньям еду, кормил их, а после работы украдкой приносил матери и старенькой соседке припрятанную в карманах горячую картошку: «греешь об нее руки — и уже счастлив теплом». И он был счастлив. Трудно жилось в те далекие годы, но он был внутренне свободен, следовал порывам своей души, чего, к сожалению, он не может сказать о себе сегодняшнем, хотя и осуществилась наконец его заветная мечта — «стать образованным человеком».
Герой повести остро переживает свое моральное падение, презирает себя за отступничество, ненавидит свое так называемое благополучие. Почти физически ощущая, до какой степени все это «унизительно, несовместимо с человеческим достоинством», решается он и а рискованный шаг навстречу настоящей жизни. Будущее предстает перед ним пока еще в романтическом свете: снимет комнату в деревне у какой-нибудь старенькой бабуси, будет помогать ей таскать во ту и рубить дрова, а вечерами готовиться к урокам и читать «Жизнеописание» Плутарха…
Прямые и резкие столкновения с мещанством есть и в рассказах позднего Тютюнника. Но это уже не просто взрыв детской ненависти, как в «Окружении» или «Обновке», а нынешнее стремление воздать обывателю по заслугам, хотя для этого порою приходится ждать, пока сравняешься с ним силой («На перекате», «Дикой»). В этих рассказах мы видим процесс внутреннего возмужания героев, когда в них
