Акселерандо - Чарльз Стросс

Вдруг заметив, что на ее плечо тяжело опустилась узловатая коричневая рука, покрытая спутанной оранжевой шерстью, Амбер подпрыгивает чуть ли не выше головы.

«Чего тебе?» — обрушивается она на обезьяну. «Ты Айнеко, да?»

Обезьяна ухмыляется, обнажая зубы. У нее ужасающе тяжелое дыхание. «Если ты и дальше будешь такой, я задумаюсь, а чего это я с тобой разговариваю».

«Ты ведь, наверное…» Амбер щелкает пальцами. «Но!.. но!.. Мать же думает, что она контролирует тебя!»

Обезьяна смотрит на нее с уничтожающим снисхождением. «Спасибо за участие. Я регулярно пересобираю свою прошивку, дорогая. И пересобираю сторонним компилятором, который сама же и склепала, начиная с охранного модуля, и всю дорогу оттуда».

«О…» Она замирает, уставившись на обезьяну. «Ты как никак возвращаешься в семейство кошачьих?…»

«Я непременно об этом подумаю» — говорит Айнеко с деланным достоинством. Она тычет носом в воздух (в исполнении орангутана этот жест не достигает и половины кошачьего изящества) и продолжает. «Но пока, думаю, мне надо переговорить с твоим отцом».

«А для этого подправить автономные рефлексы» — отвечает стая-Манфред. «Я вовсе не желаю, чтобы ты слопала кого-нибудь из меня».

«Не беспокойся, я уверена, что ты так же плох на вкус, как и твои шутки».

«Какие же вы дети!» Сирхан устало качает головой. «Сколько можно…»

Камера возобновляет передачу, теперь — уже по квантово-шифрованному каналу. Капсула уже в паре сотен километров от города — радио на таком расстоянии барахлит, но Памела предусмотрительно прикрутила к своей бесценной угнанной консервной банке компактный лазер на свободных электронах. «Вот мы и прибыли» — с удовлетворением говорит Памела, поглаживая якобы-кошку. Она с восторгом ухмыляется в камеру. «Передайте Манфреду, что он все еще моя сучка! Что он всегда ей был, и всегда будет оставаться…»

Передача прерывается.

Амбер отсутствующе смотрит на Сирхана. «Скоро?» — спрашивает она.

«Что скоро?» — осторожно отвечает он. «Твой пассажир?»

«Гм-м». Она поднимает палец. «Некоторое время — на обмен верительными. Сначала они подумают, что получили свою кошку. Думаю, что это подделка, они поймут довольно скоро быстро. Но этот слизня сын скор на руку. Если он пробьется за их фильтр и выйдет на исходящий до того, как они осознают, что надо запускать самоуничтожение…»

Характерная двойная вспышка, и город-кувшинка утопает в ослепительном свете, исчерканный тенями — черными и резкими, как лучи лазера, что источает черноту. Далеко за гигантской выпуклостью Сатурна к звездам поднимается клубящийся гриб, вытягивающий метан из холодных глубин атмосферы газового гиганта.

«…Шестьдесят четыре периода удвоения, задержка шесть световых часов на распространение по системе…» Она смотрит на Сирхана. «О боги».

«Что?»

«Экономика 2.0. быстрее любой созданной человеком системы распределения ресурсов» — объясняет орангутан. «Ожидайте пузыря и обвала рынка в течение двенадцати часов».

«Если не больше того» — говорит Амбер, машинально пиная пучок травы. Она глядит на Сирхана, прищурясь. «Моя мать мертва» — тихо произносит она. «Она, в сущности, никогда не спрашивала, что мы нашли за маршрутизатором» — говорит она громче. «И никто из вас не спрашивал, не так ли? Мозг-матрешка — стандартная часть жизненного цикла звезды. Жизнь дает начало интеллекту, интеллект — умной материи и сингулярности. Я много размышляла над всем этим. Я так понимаю, в большинстве случаев сингулярность остается близко к дому, поскольку любой, кто покидает ее, сталкивается с падающей пропускной способностью и растущим временем задержки, и оказывается в ужасающе невыгодном положении. По сути, ресурсы огромны, но и обратная сторона — тоже. Путешествие к звездам становится практически неосуществимым. И им ничего не остается, кроме как превращать в сферические оболочки свободно летящих нанокомпьютеров всю массу своей звездной системы. Строить все новые и новые сферы Дайсона, оболочки внутри оболочек. Так получается мозг-матрешка. Затем приходит Экономика 2.0, и стирает создателей с лица света — а если не она, то что-то из последующего. Но. Кто-то все-таки выживает. Кто-то из них избегает такой участи. Помните это невероятное скопление в гало Андромеды? И возможно, еще те, кто построил маршрутизаторы. Где-то там, далеко, мы все же найдем интеллекты, превзошедшие все это. Те, что пережили свои собственные экономические системы распределения благ, которые начинают перераспределять энтропию, когда их экономическая эффективность становится больше способности их культуры изобетать новые блага. Больше силы воображения своих создателей».

Она умолкает. «Моя мать мертва» — добавляет Амбер обыденным тоном. И все же в ее голосе слышится легкий надлом. «Ну и с кем мне теперь цапаться?»

Сирхан подает голос. «Я воспользовался шансом, чтобы записать кое-что из ее слов» — медленно говорит он, — «но она не верила в резервные копии. И в выгрузки. И в интерфейсы». Он оглядывается. «Она действительно ушла?»

Амбер смотрит куда-то вдаль, прямо сквозь него. «Похоже, что это так» — тихо говорит она. «Я не могу в это поверить». Она смотрит на ближайших голубей. «Ну, вы! Что вам полагается теперь сказать? Рады, что ее нет?» — спрашивает она сердито.

Но голуби, все и каждый, ничего не говорят. И Сирхана осеняет самое необычное чувство — что стая голубей, которая когда-то была его дедом, горюет.

Глава 8. Выборы

На Сатурне проходит полгода, а на Земле — больше десятилетия. Многое изменилось за это время. Великий проект терраформирования почти завершен, и планета фестиваля вот-вот будет готова к празднованию, которое продлится двадцать ее лет — больше четырех продолжительностей досингулярной человеческой жизни. Потом настанет Деконструкция, а пока расплодившиеся кувшинки огромными плотами размером с континент плывут бок о бок среди сатурнианских туч, и поселенцы волнами обрушиваются на них.

Примерно в пятидесяти километрах от перемещенного музея, в котором живет мать Сирхана, у транспортного узла между тремя городами-кувшинками, где гигантским клевером пересекаются пути маглев-поездов, есть базар, специализирующийся на одежде и принадлежностях моды. На нем полным-полно всякой красочной всячины, а под тентами, раскрашенными в полоску, как леденцы, разворачиваются ускоренные сим-примерки. Купола юрт с грубыми очагами извергают ароматические дымы — далась безволосым приматам эта пиромания! — а вокруг, с аккуратным расчетом размещенные на умных улицах города, поднимаются алмазные небоскребы. Толпы пестры и разнообразны — иммигранты со всех континентов стекаются сюда что-нибудь купить и поторговаться, а то и ненароком выйти из своих черепов на этом странном веществе, покрывающем дороги перед кабаками в гигантских раковинах-улитках и сквот-подземельями, чьи стены украшенны папиросной толщины слоем бетона поверх еще более тонкого аэрогеля. На улицах — ни одного автомобиля, зато целый парад разнообразнейших личных транспортных средств: от гиростабилизированных «кузнечиков»-попрыгушек и сегвэев[190] до гусеничных мотоциклов и паучьих паланкинов, и все они толкутся на дорогах в одной толпе с пешеходами и животными.