Рабыни дьявола - Жюльетта Бенцони

Ей ответил разъяренный, словно удаляющийся голос, тогда как бросок корабля прижал ее к двери.

– Конечно, тут я! Эти собаки так крепко связали меня, что я не могу держаться на ногах и бьюсь о проклятую переборку, когда эта дрянная посудина ныряет между волнами! Хоть бы буря успокоилась: я весь разбит!

– Если бы я только смогла открыть эту дверь… но у меня нет ничего, абсолютно ничего под рукой.

– Как? Вы не связаны?

– Нет…

В двух словах Марианна рассказала своему товарищу по несчастью, что произошло между нею и ренегатом. Она даже услышала смех, который тут же сменился стоном, в то время как переборка загудела под ударами невольного тарана, но на этот раз не так сильно.

– Как будто немного успокаивается, – после некоторого молчания сказал Теодорос. – Вы все-таки поищите вокруг себя. Может быть, найдете какой-нибудь предмет, который поможет мне освободиться. Под дверью щель, и в нее можно просунуть кусок железа, лезвие… я не знаю что?..

– Мой бедный друг, боюсь разочаровать вас, однако я поищу.

По-прежнему на коленях, она начала исследовать свою темную обитель, когда до нее снова донесся голос грека:

– Княгиня!

– Да, Теодорос? – откликнулась она удивленно, ибо он впервые употребил такое обращение.

До сих пор он не утруждал себя необходимостью как-нибудь называть ее. И также впервые он отказался от «тыканья».

– Я хочу честно сказать… я очень сожалею, что обращался с вами так, как я это делал… Вы храбрая женщина… и добрый товарищ в бою. Если мы отсюда выберемся, я хотел бы, чтобы мы стали друзьями! Вы не против?..

Несмотря на трагичность их положения, она улыбнулась, в то время как теплая волна заставила чуть быстрей биться сердце и добавила мужества. Такая мужская дружба, на которую она могла положиться, была именно тем, в чем она нуждалась! С этого момента она не ощущала себя одинокой, и неожиданно ей захотелось заплакать.

– Нет, Теодорос, я очень рада этому, – сказала она чуть дрогнувшим голосом. – Более того, мне кажется, что ничто не смогло бы доставить мне большее удовольствие.

– Тогда смелее! Вы разговариваете так, словно собираетесь заплакать! Вот увидите, мы выберемся отсюда…

Утомительное, но тщательное обследование нижней палубы не дало результата. Отчаявшись, она вернулась сообщить Теодоросу, что ее постигла неудача.

– Не надо падать духом, – вздохнул он. – Подождем… Может быть, представится какая-нибудь возможность. Когда буря успокоится, дадут же эти негодяи нам поесть. Надо будет использовать этот момент. А пока попытаемся немного поспать, чтобы набраться сил.

Марианна старалась устроиться поудобней, но это было нелегко. Ей все-таки удалось немного отдохнуть, когда ураган потерял свою силу.

С наступлением вечера море и ветер успокоились. Пол, на котором она лежала, принял наконец горизонтальное положение, и она наслаждалась покоем.

Из-за переборки больше не доносилось никакого шума, и она решила, что Теодорос уснул. Непроницаемая тьма залила нижнюю палубу, а воздух стал влажным и прохладным.

Пленница как раз спросила себя, не забудут ли о них до прибытия в Канди или бог знает куда, когда крышка люка открылась.

Свет фонаря и две обутых в высокие сапоги ноги показались в облаке пара. Снаружи туман последовал за бурей, и его длинные полосы спускались вдоль лестницы, словно щупальца призрачного спрута.

Лежа недалеко от ступенек, Марианна не шелохнулась. Она осталась лежать в положении женщины, дошедшей до последней степени изнеможения, чтобы не вызвать сомнений у новоприбывшего и иметь возможность наблюдать, что он собирается сейчас делать… особенно если он направится к Теодоросу.

В самом деле, человек нес два глиняных кувшина и два темных хлебца: пища для пленников, от которых Кулугис, по всей видимости, не ожидал благодарности за кулинарные излишества. Но сквозь полузакрытые ресницы Марианна увидела еще одну пару ног, но в шелковых шальварах, которые показались ей знакомыми.

Что собирался делать на нижней палубе очаровательный Стефанос?

Времени для размышлений у нее не оказалось. В то время, как тяжелые шаги матроса удалялись к переборке, его спутник остановился у лестницы и… сильно ударил ногой в бок молодую женщину. Она со стоном открыла глаза и увидела, что он стоит перед нею, готовясь снова ударить. Поглаживая лезвие длинного кривого ятагана, он улыбался… улыбкой одновременно бессмысленной и жестокой, которая заледенила кровь Марианне. В его расширившихся глазах зрачки превратились в черные точки, не больше булавочной головки. По всей видимости, он пришел сюда, чтобы подвергнуть существо, которое он считал не только мерзким, но и опасным, наказанию, соответствующему обуревавшим его чувствам.

Марианна свернулась в комок, чтобы якобы избежать удара, но увлекший ее инстинктом и ненавистью порыв был неудержим. Расслабившись, как пантера перед атакой, она прыгнула на грудь эфеба, который от неожиданного нападения отступил назад и упал на лестницу. В то же мгновение она была на нем, схватила обеими руками его голову и ударила о ступеньки с такой силой и точностью, что хрупкий юноша потерял сознание и выпустил ятаган из рук.

Она сейчас же схватила его и прижала к груди с непередаваемым чувством торжества и могущества. Именно вид этого оружия, а не удар ногой вызвал у нее такую вспышку. Обернувшись к переборке, она увидела матроса, который, с грохотом открыв замок, собирался войти к пленнику.

Все произошло так быстро, что он ничего не услышал: только шум падения, который не должен был его особенно встревожить, если он знал, зачем последовал за ним любимчик Кулугиса. В мозгу Марианны молнией промелькнула мысль, что нельзя допускать, чтобы эта дверь снова закрылась.

Крепко сжав ятаган в руке, она побежала к вырезанному светом фонаря проему двери. Матрос, высокий и плотный, уже нагнулся, чтобы войти внутрь. Не думая ни о чем, она прыгнула ему на спину и ударила…

Матрос захрипел и рухнул рядом с фонарем, в падении увлекая Марианну.

Ошеломленная тем, что ей пришлось сделать, Марианна встала, глядя на испятнанное кровью кривое лезвие в каком-то отупении. Она убила человека, не более колеблясь, чем в ту ночь, когда она оглушила Иви Сен Альбэн канделябром, после того как ранила на дуэли Франсиса Кранмера, которого она, кстати, тогда считала убитым.

– Третий раз!.. – прошептала она. – Третий!

Восхищенный голос Теодороса вырвал ее из состояния своеобразной прострации.

– Великолепно, княгиня! Вы настоящая амазонка! Теперь освободите меня поскорей! Время не ждет, и сюда могут прийти.

Она машинально подняла фонарь и в его свете увидела гиганта, всего обвязанного веревками. Глаза сияли на его лице со следами того, что ему пришлось перенести. Она бросилась перед ним на колени и стала перерезать веревки. Они были толстые и крепкие. Ей пришлось приложить немало сил, пока первая уступила. Дальше пошло легче, и через несколько секунд она освободила Теодороса от его пут.