Ревет и стонет Днепр широкий - Юрий Смолич

7

Затонский с Пятаковым сидели с самого края на левом крыле. Возле них были левые украинские эсеры и левые украинские эсдеки. Это была левая оппозиция Центральной рады: левые эсеры требовали передать крестьянам землю без выкупа, эсдеки–интернационалисты — мира без аннексий и контрибуций. Они поддерживали резолюцию большевиков и требовали признания петроградскою советского правительства — ведь и левое крыло их русских одноименных партий принимало участие в петроградском восстании. Они запели:

Нам не надо златого кумира,

Ненавистен нам царский чертог…

Но за выкриками «долой», «протестуем», «узурпация» даже их пение невозможно было услышать.

Затонский наклонился к Пятакову и закричал:

— Юрий! A тебе не кажется, что нам здесь нечего делать?

— Ты так думаешь? — неуверенно откликнулся Пятаков. — Нужно еще подождать: будут же голосовать еще и нашу резолюцию… с поправками…

Пятаков сидел совершенно растерянный. В самом деле, как же быть? Вот–вот уже должны были прийти к желанному альянсу всех демократических партий — тех, которые с префиксом «соц». Префикс «укр» Пятакова мало волновал — он же был интернационалист! И вдруг… Ах, поспешили, поспешили в Петрограде! Ведь еще не настал момент для мировой революции. Власть, ясное дело, нужно захватывать, и даже силой. Но только сразу в мировом масштабе… Что же теперь делать? Ведь он, Пятаков, так хорошо подготовил почву: сумел, видите, объединить в «Комитете спасения революции» и большевиков, и эсеров, и меньшевиков, даже кадетов и… монархиста Шульгина. Единение революционных сил всенародных! Что же теперь делать, ежели резолюция, даже с поправками, провалится?

И вдруг в зале стало тихо.

На трибуне стоял Авксентий Нечипорук.

Как он там оказался, понять было невозможно: фамилия его как очередного оратора не объявлялись. Да и вообще после того, первого раза, когда ни с того ни с сего, после вопроса с трибуны крестьянского съезда «нарежут или не нарежут мужикам земли?», его записали в Центральную раду, — представитель местных крестьянских кругов Авксентий Нечипорук вслух еще не вымолвил ни единого слова в Центральной раде. И вдруг н тебе! Откуда он взялся? Кто это такой? Вы, случайно, не знаете, как его фамилия, этого мужичка в серяке, и от какой он партии?! В порядке прений или с внеочередным заявлением к порядку ведения?

Авксентий, в самом деле, не записывался в очередь ораторов и вышел сейчас на трибуну, даже забыв попросить слова. Просто взял и вышел: все равно на трибуне никого нет, стоит себе пустая, все только кричат, топают ногами и надрываются. А Авксентия словно бы ударило что–то изнутри, как только он услышал о декретах. Мир — всему миру, земля — крестьянам, бесплатно, без выкупа и немедленно, хоть завтра!.. Авксентия сорвало с места и бросило куда–то. Куда — он и сам не понял. Осмотрелся — стоит, оказывается, на трибуне, перед всем миром!

— Люди? — кричал Авксентий Нечипорук. — Люди добрые! Господа добродии, громадяне–товарищи! Да ведь Христос же воскрес! Мир людям! И земля мужикам! Признаю советскую власть в Петрограде и на всей неньке земле, хотя бы и у нас на Украине!

В зале взорвался такой рев, что за ним и пушечного выстрела не услыхали бы. Все вскочили с мест, все кричали:

— Долой! Большевистский агент! Лишить слова!

И Авксентия за полы серяка стащили с трибуны.

Но трибуна и минуты не оставалась пустой.

На трибуне стоял, ероша бороду, сверкая молниями очков из зарослей бороды, представитель партии большевиков Владимир Затонский.

И он все–таки перекричал всех.

— Кто вы: друзья трудового народа или враги? — вопрошал Владимир Петрович Затонский. — За революцию вы или за контрреволюцию?

Вопрос этот ошеломил всех, и зал притих. Затонский поставил еще один вопрос:

— И чему верить: тому, что говорилось с этой же трибуны вчера, или тому, что орут в зале сейчас?

Затонский говорил, обращаясь к залу, но смотрел на скамьи, где сидели украинские эсеры и эсдеки.

— Вчера вы одобрили решение не пропускать через Киев воинские эшелоны, спешащие на помощь Керенскому. Сегодня вы подняли вопль, что, мол, большевики продались немцам, и стащили с этой трибуны честного труженика, простого крестьянина только за то, что он, дескать, большевистский агент, раз поддерживает декреты о мире и наделении крестьян землей! Кто же вы после этого такие? Вы предаете не только трудовой народ, но и свои собственные партийные программы: ведь в вашей программе, украинские социал–демократы, записано «интернационализм» и «мир без аннексий и контрибуций», а в вашей, украинские эсеры — «землю крестьянам без выкупа»!

В зале стало совсем тихо, украинские эсеры и украинские социал–демократы прятали глаза.

— Дайте же ответ! — кричал Затонский. — Сейчас же, тут же, с этой вашей трибуны! И ответ этот может быть только один: одобряете вы или не одобряете петроградское восстание? То есть за власть Советов, или против? Если вы против, то нам, большевикам, среди вас нечего делать…

Пока Затонский говорил, Пятаков ерзал на своем стуле и тоже прятал глаза. Этот Затонский снова самовольно выскочил, не согласовав того, о чем будет говорить, не испросив санкции комитета! Разве же так можно? И вообще время ли сейчас ставить вопрос вот так ребром? Это может расколоть единый фронт, который он, Пятаков, так старательно сколачивал ценой таких усилий: ведь не так просто найти общий язык с украинскими эсдеками и русскими эсерами! Восстание в Петрограде, ясное дело, преждевременно — не наслушались его, Юрия Пятакова! Не послушали ни Троцкого, ни Каменева! И неизвестно еще, к чему это приведет, контрреволюция может разгромить восстание: она располагает, несомненно, превосходящими вооруженными силами. Но ведь восстание–то факт! И возглавляют его большевики. А он, Пятаков, — тоже член партии большевиков. Демократический централизм, знаете, партийная дисциплина, ну а собственный престиж… прежде всего… Пятаков завертелся еще сильнее. Что же теперь скажут киевские большевики, если он вдруг изменит свои позиции?.. Один Иванов чего стит! А еще перебежчица Евгения! Или Тарногродский который сейчас уже руководит восстанием в Виннице…

И вдруг спасительная мысль озарила Пятакова. Собственно, и не мысль, а воспоминание, подсознательное действие памяти: не зря же он, Пятаков, обладал блестящей памятью и на каждый случай жизни умел вспомнить соответствующие цитаты из всех классиков марксизма. Маркс! Карл Маркс! Да ведь в тысяча восемьсот семьдесят первом году Карл Маркс решительно высказывался против восстания парижского пролетариата, но когда восстание стало фактом и Парижская коммуна взяла власть в свои руки, Маркс бескомпромиссно поддержал восстание и Парижскую коммуну! А? Неплохая историческая аналогия! Да ведь Пятаков сам не раз ссылался на этот пример в своих рефератах на тему «Роль масс и личности в истории!».