Закон и честь - Максим Шторм

Ещё… м-м-м… В доме моих хозяев не было никакой прислуги. Правой рукой и нерушимой опорой хозяйки в домашних вопросах был дворецкий. Единственный слуга на весь огромный трёхэтажный особняк. Признаться, Джек, мне он сразу не понравился. Сначала мне показалось, что он просто чёрствый, непроницаемый и чванливый сухарь, высокомерный засранец, который гордится тем, что всю сознательную жизнь, вплоть до седых волос, выносит за хозяевами ночные горшки, и плевать он хочет на тех, кто лишён такой почётной привилегии. Но потом… Потом я поняла, что он просто бездушный мерзавец, с сердцем ещё более холодным, чем у хозяйки. Человек лишённый чувств. Мне он не создавал никаких проблем, но его постоянное незримое присутствие за спиной, даже когда я оставалась на ночь в своей комнате одна, постоянно напрягало и нервировало.

Мои птенчики-двойнята, за которыми я присматривала со всем старанием и тщанием, были не единственными детьми хозяев. У них был ещё один ребёнок. Сын. Уже взрослый, очень даже симпатичный и… И сумасшедший. Их старший сын был умственно отсталым. Он напоминал мне ходячий овощ, который не состоянии своими руками и шнурков завязать. По словам хозяйки её сын рос вполне себе приличным умным молодым человеком, подспорьем отца и радостью матери. Но однажды он проснулся таким, каким его теперь все знают. И никто ничего не мог сказать, что произошло, почему он сошёл с ума. Не знаю, Джек, возможно, он увидел то, что не было предназначено для его глаз… К счастью, в мои обязанности не входило ухаживать ещё и за ним. Он и сам был вполне самостоятельным. Во всяком случае хозяйке как-то удавалось с ним справляться без посторонней помощи. Он то привидением бродил по дому, то прятался так, что его при всём желании невозможно было найти. На словах хозяйка души в нём не чаяла, на деле же, по-моему, она плевать на него хотела, так же как дворецкий на весь окружающий нас мир. Меня, признаться он пугал. Мне казалось, что в его безумной голове постоянно зреют какие-то непонятные мне планы. Глупость, опять-таки, но тогда мне казалось, что он — самое неуютное и трудное, с чем мне придётся мириться в стенах этого дома.

В общем, как бы там ни было, моя работа текла размеренно и спокойно. Так проходили день за днём и неделя за неделей. Я проработала в этом доме чуть больше месяца, когда произошло то, что разрушило всю мою жизнь… Одним ненастным декабрьским вечером я увидела ЭТОГО человека. Он был давним семейным другом хозяев и при этом очень, как выяснилось, известной в определённых кругах личностью. И ещё он лечил старшего сына, этого несчастного парня… Что ж, теперь мне понятно, почему дорогостоящее лечение никак не венчалось успехом. Этот человек не способен на доброту и сострадание. Он никого не может вылечить. Его призвание истязать человека, мучать его, низводить до безумия… Человека, что навсегда изменил меня, зовут Абрахам Аткинс. Он был… Он и сейчас является директором Мерсифэйт…

— Подожди! — перебивая, воскликнул Джек, нахмурив лоб. — Стой-стой… Мерсифэйт… Эй, так это же вроде как самая большая и знаменитая психушка в городе! Не хочешь ли ты сказать, что этот коновал — друг твоих бывших хозяев, лечащий врач их припадочного сынка, и управляющий Мерсифэйт, одно и то же лицо?

— Именно. Он появился в особняке в один роковой для меня вечер, накануне какого-то праздника. Хозяйка решила устроить по этому случаю торжественный ужин. Как я поняла, в доме редко бывали гости, а праздничные мероприятия проводились и того реже. Но на тех, что всё же бывали, всегда непременным гостем выступал доктор Аткинс. Я думала, что они, должно быть, с хозяевами и впрямь большие друзья. Потому как другой причины столь тесных отношений я не видела. Поскольку особой благодарности к нему как к лечащему врачу Стефана испытывать было не за что, не смотря на то, что хозяйка так и вилась вокруг него, рассыпаясь в любезностях. Так я думала…

Аткинс, только увидев меня, заулыбался, как сытый и довольный жизнью хищник. Словно узрел ещё одну вероятную жертву. Но поскольку он сыт, её можно оставить на потом. На сладкое. Поверь мне Джек, посмотрев в глаза этому человеку, я сразу поняла, что мне грозит беда. Я не шучу. Доктор Аткинс страшный человек. Ему не ведомо сострадание и доброта. Он будет улыбаться, вонзая тебе нож в спину. Ах, Джек, если бы я только знала тогда, что скрывается за сахарной улыбкой этого человека и за его жуткими глазами. Мне нужно было бежать из особняка моих хозяев. Уже тогда. В тот же вечер, в ту же минуту, не дожидаясь утра.

Разумеется, как раз тогда мне подобные мысли в голову не пришли. Да, я испугалась, почуяла неладное. Но максимум, что мне может грозить, как я тогда прикинула, это пошлые шуточки в мой адрес и сальные взгляды доктора, шарящие по моей груди. Сейчас, размышляя над всем, что произошло потом, я думаю, что даже изнасилование меня доктором Аткинсом было бы самым безобидным происшествием.

Как ни странно, в тот вечер я больше не увидела его. Я уложила спать детей пораньше и заперлась в своей комнате. Стефан, кстати, присутствовал на этом ужине. Всё такой же неряшливый и неопрятный, со спутанными волосами и пустым взглядом. Доктор обрадовался встрече со своим пациентом, словно они наилучшие друзья… Как ни странно, Стефан отреагировал так же… А я… А я сидела в своей спальне и размышляла вот над чем, Джек. Раз Аткинс лечит Стефана, подумала я, то мне совершенно непонятно, как это происходит! На расстоянии что ли? За месяц Стефан, по крайней мере при мне, и носа не высовывал из особняка. Аткинс наведывается с официальными визитами, как мне объяснила хозяйка, пару раз в месяц, а то и реже. О каком таком лечении вообще может идти речь?! Тогда всё это показалось мне настолько странным, что даже на некоторое время вытеснило мои собственные страхи. А зря. Мне не следовало забывать о них. Зачастую страх спасает твою жизнь, Джек.

— Не знаю, как называется это чуйство, и оно ли это, но здорово прибавляло сил и скорости, когда я, бывало, улепётывал от легавых, — с видом знатока подтвердил Спунер. — Раньше у меня частенько возникали недоразумения с фараонами. Само собой я был ни при чём. Просто у сотрудников Империал-Ярда напрочь отсутствует другое чувство. Юмора…

— В прошлом году это