Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какая жалость! Такой дюжий молодец, сильный и ладный, ягодицы, что половинки каштана, ляжки — залюбуешься, красивый на свой манер — и никогда не будет иметь детей.
— Цирюльник опоздал — у меня уже были к тому времени два мальца. Вот почему я гоняюсь за страусами и сражаюсь с янычарами — надо семью кормить. А поскольку французская хворь никуда не делась, у меня всего несколько лет до того, как я спячу и протяну ноги. Надо скопить наследство.
— Твоя жена — счастливица.
— Моя жена умерла.
— Бедненький!
— Не, я её не любил, — бодро отвечал Джек. — А с тех пор, как цирюльник уронил железку, она мне стала и вовсе ни к чему. Так же, как я ни к чему тебе, напасть.
— С чего ты взял?
— Да глянь хорошенько. Не могу я.
— Как англичане это делают — наверное, да. Однако я много чего вычитала из индийских книг.
Молчание.
— Не больно-то я уважаю книжную премудрость, — проговорил Джек Шафто сдавленным голосом, как будто шею ему стянула петля. — Мне подавай опыт.
— Опыт у меня тоже есть.
— Ага, а плела, будто ты — девственница.
— Я практиковалась на женщинах.
— Что?!
— Ты же не думаешь, что весь гарем сидит и ждёт, пока у господина восстановится способность?
— А какой смысл, если нет елды?
— Этот вопрос ты, возможно, задавал себе сам.
У Джека — не первый раз — возникло ощущение, что пора срочно сменить тему.
— Знаю, что ты соврала, сказав, будто я красивый. На самом деле я битый-перебитый, рябой, щербатый, загрубелый и всё такое.
— Некоторым женщинам нравится. — Синеглазка взмахнула ресницами. Поскольку видны были только одни глаза, это усиливало впечатление.
Нужно было как-то обороняться.
— Ты выглядишь очень юной, — сказал он, — и говоришь как сопливая девчонка, которую не мешало бы выпороть.
— В индийских книгах, — холодно сообщила напасть, — этому посвящены целые главы.
Джек поехал вдоль стен, внимательно их оглядывая. В одном месте, сковырнув землю, он обнаружил бочонок, а рядом ещё и ещё.
Посреди помещения валялась груда досок для сооружения крепей, а рядом — брошенные в спешке инструменты.
— Чем болтать, сестрёнка, подай-ка мне лучше вон тот топор.
Синеглазка принесла топор и подала Джеку, спокойно глядя ему в глаза. Джек привстал на стременах и рубанул по бочонку. Доска треснула. Ещё удар, и дерево раскололось. На землю с шипением посыпался чёрный порох.
— Мы в дворцовом подвале, — объявил Джек, — прямо под императорским дворцом, вокруг нас кладовые, наполненные сокровищами. Знаешь, что нас ждёт, если мы это дело подожжём?
— Преждевременная глухота?
— Я собирался заткнуть уши.
— Тонны камня и земли, которые обрушатся на нас сверху?
— Можно насыпать в туннеле пороховую дорожку, поджечь её и подождать на безопасном расстоянии.
— Ты не думаешь, что взрыв и разрушение императорского дворца привлекут некоторое внимание?
— Просто первое, что в голову пришло.
— В таком случае, братец, наши дорожки разойдутся… да и не так достигают знатности. Пробить дыру в дворцовом полу и улепетнуть, словно крыса, в дыму и в копоти!..
— Невольница будет меня учить, как достигают знатности?
— Невольница, жившая во дворцах.
— Что же ты предлагаешь? Коли ты такая умная, давай послушаем твой план.
Девица закатила глаза.
— Кто знатен?
— Дворяне.
— Как они такими стали?
— Появились на свет от знатных родителей.
— Ой. Неужели?
— Да, разумеется. А что, у турок иначе?
— Нет, хотя по тому, как ты говоришь, я решила, что в христианских странах это как-то связано с умом.
— Не думаю. — Джек приготовился рассказать о пфальцском курфюрсте Карле, когда синеглазка спросила:
— Так нам не нужен умный план?
— Это праздная болтовня, сестрёнка, но я никуда не тороплюсь, так что валяй. Говоришь, нам нужен умный план, чтобы стать знатными. Мы-то с тобой из простых — где ж нам взять знатность?
— Купить.
— Нужны деньги.
— Так выберемся из этой дыры и раздобудем деньги.
— И как ты их думаешь раздобыть?
— Мне нужен сопровождающий, — объявила невольница. — У тебя есть конь и клинок.
— Ласточка, это поле боя. У многих они есть. Найди себя рыцаря.
— Я рабыня, — отвечала она. — Рыцарь получит своё и меня бросит.
— Так ты мужа хочешь?
— Компаньона. Не обязательно мужа.
— Я буду ехать впереди, убивать янычар, драконов, рыцарей и всё такое, а ты — плестись сзади и… что? Только не надо заливать мне про индийские книги.
— Я буду заниматься деньгами.
— У нас нет денег.
— Потому-то тебе и надо, чтобы кто-то ими занимался.
Джек не понял, но звучало это умно, поэтому он важно кивнул, как будто глубоко проник в смысл.
— Как тебя звать?
— Элиза.
Привстав на стременах, приподняв шляпу, с лёгким поклоном:
— Джек Куцый Хер к вашим услугам, сударыня.
— Раздобудь мне платье мужчины-христианина. Чем больше на нём будет крови, тем лучше. Я пока ощипаю страуса.
Бывший стан великого визиря Кира-Мустафы
сентябрь 1683
— И ещё… — начал Джек.
— Как, опять?! — Элиза, в окровавленном офицерском камзоле, полулежала в седле, припав к лошадиной шее, так что голова её, обмотанная разорванной рубахой, была совсем близко к голове Джека, который вёл коня под уздцы.
— Если мы доберёмся до Парижа — что отнюдь нелегко — и если от тебя будут хоть малейшие неприятности… один косой взгляд… складывание рук на груди… театральные реплики в сторону, адресованные невидимой публике…
— Много у тебя было женщин, Джек?
— …притворное возмущение тем, что совершенно естественно… рассчитанные приступы сварливости… копание при сборах… туманные намёки на женское недомогание…
— Кстати, Джек, у меня как раз эти дела, так что изволь остановиться прямо на поле боя, скажем на… да, думаю, в полчаса я управлюсь.
— Ничуть не смешно. Ты видишь, чтобы я смеялся?
— Я вижу бинты.
— В таком случае сообщаю, что мне отнюдь не весело. Мы огибаем то, что осталось от лагеря Кара-Мустафы. Справа в траншее стоят пленные турки и крестятся — что странно…
— Я слышу, как они молятся на славянском наречии. Это янычары, скорее всего — сербы. Как те, от которых ты меня спас.
— Слышишь, как кавалерийские сабли рубят им головы?
— Так вот что это за звуки!
— А чего бы, по-твоему, они молились? Янычар предают смерти польские гусары!
— За что?
— Слыхала про старые родственные размолвки? Вот так они выглядят. Какая-то давняя обида. Лет сто назад янычары чем-то огорчили поляков.
