Белый трибунал - Пола Вольски

Тредэйн до сих пор не замечал клеток, однако теперь вспомнил. Удавы и хищные ящерицы, голодные крысы и еще более мерзкие существа, уродливые гибриды, порождения болот и пещер…

Он остановил все их сердца одним усилием воли и снова обратился к еще уцелевшим орудиям пыток. Одно или два, отличавшиеся особой изощренностью, он расплавил на месте, еще одно заставил исчезнуть во вспышке — и остановился, полагая, что его цель достигнута. Он медленно обводил взглядом разгромленный зал, задерживаясь на человеческих лицах, и те, на кого падал его взор, дрожа, приникали к земле. Один лишь верховный судья остался недвижим.

— Вот сила, которую вы приписываете Злотворным, — бросил в его прозрачные глаза Тредэйн. — Многие ли обладали ею? Хоть кто-нибудь обладал? Вы начинаете понимать?

— Зло, твои искушения бессильны в стенах Дома Истины! — в выразительном голосе ЛиГарвола звучала презрительная жалость. — Здесь твои наваждения никого не в силах обмануть.

— Ваша камера пыток превратилась в развалины на ваших глазах! Это наваждение, верховный судья?!

— А, ты можешь уничтожить бренную материю и плоть. Но сердца и разум избранных слуг Автонна не в твоей власти. Тебе, как и твоему отцу, как и прочим из вашего рода, не устоять перед истинной чистотой разума. Зло никогда не в силах постигнуть собственную слабость, и в том — зародыш его гибели.

— Вы наполнили мир несчастьями. Вы погубили множество невинных. Равнар ЛиМарчборг, замученный вами, был невиновен. И вы знаете это!

— Я знаю, что моей рукой всегда управлял Автонн. Я знаю, что исполнял Его волю.

— Неужели вы слепы, верховный судья? Неужели не можете понять? — изумленно выговорил Тредэйн. Бессилие охватило его. Быть может, Гнас ЛиГарвол прав, презирая его власть. — Неужели никакие доводы не в силах дойти до вашего разума?

— Я вижу прогресс, — заметил ЛиГарвол. — Вы начинаете постигать ничтожность даров, полученных вами от Злотворных.

— Они бывают небесполезны, — возразил Тредэйн, и кое-кто из палачей вжался в стену.

Гнас ЛиГарвол, длинными пальцами сжал серебряный образок с изображением Автонна и поднял его перед собой, как оружие.

— Не бойтесь ничего, — обратился он к своим подручным, и его голос гулко отдался под сводами пыточной камеры. — Верьте лишь в силу Автонна. Все вы, присягнувшие служить Ему, носите Его изображение. Возденьте же его, и Автонн защитит вас от власти Злотворных.

Стражники поспешили повиноваться, и Тредэйн оказался в окружении серебряных амулетов, зажатых в дрожащих пальцах.

— Теперь отведите его в камеру, — приказал ЛиГарвол. — Мужайтесь, создания тьмы бессильны перед волен Автонна. Он не может противиться вам.

— Не стану вас разочаровывать, — устало сказал Тредэйн. — Я ухожу, потому что здесь больше нечего делать, а этот спор меня утомил.

Это была правда. Глубокая усталость, неизменный спутник колдовских упражнений, уже охватила его, и ее действие усиливалось осознанием поражения. Производить такие разрушения не входило в его планы, но ненависть заставила забыть об осторожности. Теперь же перед его мысленным взором возникли песочные часы, оставшиеся в потайном ящике стола, не замеченном Солдатами Света. Светящиеся песчинки пересыпались из верхней колбы и гасли. Их было так много, и они сыпались так быстро, что в нем шевельнулся страх, хотя Тредэйн не позволил чувствам отразиться на лице.

Стражники все теснили его своими жалкими образками, и у Тредэйна возникло искушение расплавить серебряные диски в их руках, однако он не мог позволить себе столь дорогостоящего удовольствия. Позволил лишь заметить на прощание:

— Чтобы вы не сочли, верховный судья, что время было потрачено даром, я спешу признать вашу победу. Я бессилен против вашей уверенности в своей правоте, и потому добровольно признаю себя колдуном.

Гнас ЛиГарвол не снизошел до ответа.

Стражники, вооруженные образками, препроводили Тредэйна обратно в башню и заперли в камере. Прошло несколько часов. За окном над площадью Сияния сгущались тени.

На закате тюремщик просунул в окошко двери поднос со скудной трапезой и, запинаясь, передал страшному пленнику короткую новость. Белый Трибунал, сочтя, что в показаниях подсудимого нет надобности, и учитывая особую опасность пленника, провел срочное заседание суда по делу Тредэйна ЛиМарчборга (он же доктор Фламбеска) в его отсутствие. Поскольку обвиняемый при свидетелях признал свою вину, приговор был ясен и потому вынесен без долгих проволочек.

Весь город уже знал о предстоящем Очищении почтенного Дремпи Квисельда. Сегодня горожанам стало известно, что это ничем не примечательное зрелище будет украшено Искуплением высокородного колдуна.

Завтра утром.

В камере было холодно и сыро. В гнилой соломе кишели паразиты. Почтенный Дремпи Квисельд лежал неподвижно, уставившись в темноту широко открытыми глазами. Укусившую его блоху он машинально прихлопнул, даже не заметив. Его мысли были заняты совсем другим. Это была последняя ночь в его жизни.

Завтра утром за ним придут. Вытащат из камеры, проволокут по мрачному коридору — или пронесут, если ноги откажутся ему служить — на помост с бурлящим котлом посреди площади Сияния. Огонь наверняка уже развели. К рассвету вода закипит ключом, и его бросят в кипяток, как повар бросает мясо в котелок с супом: живое мясо, мясо, способное чувствовать, испытывать боль и страх, пока в нем еще продолжает тлеть жизнь. А жизнь может тлеть на удивление долго. Случалось, вопящие жертвы долгие минуты бились в кипятке, яростно отгоняя спасительную смерть. Он не раз видел такое своими глазами, и всегда это зрелище пробуждало в нем жалостливое любопытство. Но и в самых диких фантазиях ему не думалось, что однажды он сам…

Квисельда передернуло, из горла вырвался стон. Страшное несчастье обрушилось на него из ниоткуда. Квисельд ни на минуту не усомнился, что стрелианский доктор Фламбеска сыграл немалую роль в постигшей его катастрофе, но не мог понять причин. Они с Фламбеской даже не были знакомы. Он никогда ничем не навредил этому доктору, ничем его не обидел.

Зато он навредил другим, многим другим. Как правило, почтенный Квисельд не позволял себе задумываться на столь неприятные темы, но нынешние обстоятельства были далеки от обычных, и настойчивые воспоминания всплывали на поверхность, как тела жертв в котле Очищения. Едва он успевал отодвинуть в глубины памяти одно, как тут же выплывало другое. Их было слишком много, людей из прошлого, которых он не желал видеть, и самым мучительным было воспоминание о благородном ландграфе Джексе ЛнТарнграве.