Письма - Джон Рональд Руэл Толкиен

Могу добавить, что в октябре получил степень (Doct. en Lettres et Phil. /*Доктор филологических наук (фр.)*/) в Льеже (Бельгия) — хотя бы лишь отмечая тот факт, что меня, к превеликому моему изумлению, приветствовали по-французски как «lе createur de M. Bilbo Baggins» /*Создатель месье Бильбо Бэггинса (фр.)*/; а еще более изумился я, когда, в пояснение аплодисментов, мне сообщили, что я — «поставлен в учебную программу»?????? Увы!

Да позволено мне будет прояснить то, что X. Брейт оставил от моего письма: замечание насчет «филологии» относилось к тому, что я считаю ключевым «фактом» касательно моего труда: а именно, что он представляет собою единое целое, и вдохновлен в основе своей лингвистикой. Университетское начальство вполне может считать это чудачеством престарелого профессора филологии — писать и публиковать волшебные сказки и романы, и называть это «хобби» — простительным, раз уж оно оказалось (к вящему удивлению как меня самого, так и любого другого) таким успешным. Но на самом деле никакое это не «хобби», если «хобби» — это нечто, не имеющее никакого отношения к основному занятию и выбранное в качестве своего рода отдушины. В основании его — придумывание языков. Скорее «истории» сочинялись для того, чтобы создать мир для языков, нежели наоборот. В моем случае сперва возникает имя, а затем уж — история /*Как-то раз в начале тридцатых годов я нацарапал слово «хоббит» на чистой странице занудной школьной экзаменационной работы. Прошло немало времени, прежде чем я выяснит, о чем, собственно, идет речь! — Прим. авт.*/. Я бы вообще предпочел писать на «эльфийском». Но, конечно же, такое произведение, как «Властелин Колец», было основательно отредактировано, и осталось в нем ровно столько «языка», сколько, на мой взгляд, читатели смогли бы «переварить». (Атеперь вот обнаруживается, что многие не отказались бы и от порции побольше.) Однако в книге изрядное количество лингвистического материала (в придачу к непосредственно «эльфийским» именам и словам) включено в текст или выражено мифологически. В любом случае, для меня это произведение в немалой степени — эссе по «лингвистической эстетике»; как я порою и сообщаю тем, кто меня спрашивает «о чем это все?»

Оно о себе самом, и «ни о чем» другом. Разумеется, в книге нет никакого аллегорического смысла, ни общего, ни частного, ни злободневного, ни нравственного, ни религиозного, ни политического. Единственное критическое замечание, меня задевшее, сводилось к тому, что в книге «нет религии» (и еще «нет Женщин», хотя это-то как раз неважно, да и, в любом случае, неправда). Это — монотеистический мир «естественной теологии». Тот странный факт, что там нет церквей и храмов, а также и религиозных обрядов и церемоний, просто-напросто часть воспроизводимой в романе исторической атмосферы. Он получит исчерпывающее разъяснение, если (как теперь представляется вполне вероятным) увидят свет «Сильмариллион» и прочие легенды Первой и Второй эпох. Как бы то ни было, сам я — христианин; но «Третья эпоха» — это мир не христианский.

«Средиземье», к слову сказать, это вовсе не название для земли «нети-небудет», не имеющей никакого отношения к нашему миру (как Меркурий у Эддисона) [4]. Я просто-напросто воспользовался среднеанглийским middel-erde (или erthe), вариантом древнеанглийского Middangeard: названия для населенных людьми земель «между морями». И хотя я отнюдь не пытался соотнести очертания гор и материков с тем, что геологи утверждают или предполагают касательно недавнего прошлого, в плане художественного вымысла подразумевается, что эта «история» имеет место быть в некий временной период реального Старого Света нашей планеты.

Есть, разумеется, отдельные моменты и темы, что особенно меня волнуют. Например, взаимоотношения между «благородным» и «простым» (обычным, заурядным). Особенно меня трогает облагораживание низкого. Я (со всей очевидностью) влюблен в растения, и более всего — в деревья, и всегда был влюблен; и когда люди дурно с ними обращаются, мне это так же трудно вынести, как некоторым — жестокое обращение с животными.

Я считаю так называемую «волшебную сказку» одним из высших видов литературы, который совершенно ошибочно ассоциируется с детьми (как таковыми). Но мои взгляды на это я изложил в лекции, прочитанной в Сент-Эндрюз (под эгидой фонда Эндрю Лэнга; впоследствии текст был опубликован в «Эссе в честь Чарльза Уильямса», «Оксфорд юниверсити пресс», под названием «О волшебных сказках»). Мне кажется, это довольно важная работа, по крайней мере в глазах того, кто считает, что меня вообще стоит принимать во внимание; но ОЮП, как ни возмутительно, допустило, чтобы тираж был полностью распродан, хотя сейчас на это издание спрос есть, — а мой единственный экземпляр украден. Однако ж в библиотеке книга, наверное, отыщется; или, может, мне удастся где-нибудь ею разжиться.

Если все это вышло невразумительным, многословным и эгоцентричным, а вовсе не «коротко, остроумно и афористично», уж извините. Требуются ли вам какие-либо еще сведения?

Искренне Ваш,

Дж(он) Р(ональд) Р(уэл) ТОЛКИН

P.S. Книга, конечно же, «трилогией» появляется. И это, и названия томов — глупая выдумка, которую сочли необходимой для публикации, учитывая объем и расходы. На самом деле никакого членения на три части здесь нет; и ни одна из частей сама по себе не понятна. История создавалась и писалась как единое целое, и единственное естественное деление — это на «книги» I—VI (первоначально имевшие собственные названия).

[Большая часть основного текста этого автобиографического очерка вошла в статью «Толкин о Толкине», опубликованную в октябрьском выпуске журнала «Дипломат» от 1966 г. Эта статья включала в себя три абзаца, не входящие в процитированный выше текст и предположительно написанные около 1966 г.:]

Все это дело началось невероятно давно, можно сказать, что с рождения. Где-то лет шести от роду я попытался сочинить стишки про дракона, о которых сейчас ничего уже не помню, кроме того, что там было выражение «зеленый огромный дракон», и меня надолго озадачила поправка, что говорить надо «огромный зеленый». Но мифология (и связанные с ней языки) впервые начали оформляться во время войны 1914—1918 гг. «Падение Гондолина» (и рождение Эарендиля) было написано в госпитале и во время отпуска после того, как я пережил битву на Сомме 1916 г. Ядро мифологии, история о Лутиэн Тинувиэль и Берене, возникло благодаря небольшой лесной полянке, заросшей «болиголовом» (или другими белыми зонтичными растениями), близ Руса на полуострове Хольдернесс — куда, находясь в составе хамберского гарнизона в 1918 г.. я время от времени наведывался, получив увольнительную.