Том 4. Ход белой королевы. Чаша гладиатора - Лев Кассиль

«Беда! Погано дело! – думал Артем. – Меня уже не хватит. Лет десять назад, может быть, еще хватило бы, а сейчас уж нет. Амба…»

Ему давно уже хотелось поглядеть, что это поблескивает, отражая свет фонаря, в нише стены – там, где кирпич держался еще крепко. Уголком глаза видел этот блеск, но не мог. рассмотреть, что там сверкает. Тяжесть давила ему и на натруженную шею, подминала затылок. Все же он осторожно повернул голову влево и увидел в нише стены у самого пола кубок, его кубок. Тот, который пропал тогда на школьном вечере. Маленький серебряный атлет, стоя одной ногой в могиле, опираясь другой на край ее, напрягая выпуклые мышцы руки, поддерживал над головой тяжелую чашу. И даже поразило Артема Ивановича, как странно в этот смертный его час повторяет маленький гладиатор то, что делает сейчас сам хозяин кубка. Как удивительно совпадает поза атлета на кубке с той, в которой придерживал грозившую каждое мгновение рухнуть стену Артем.

Плохо. Сердце опять проваливается куда-то, и что-то мягкое, путающее мысли заваливает голову… Нет, пусть скорее откапывают! Скорее! Я уже не могу больше работать «Могилу гладиатора». Воздух кончается. Его уже нет в легких. Меня зарыли не так. Надо было оставить просвет под брезентом, как это всегда делали. Теперь уже поздно. Скорее откапывайте! Все кончено. И воздух, и все. Сейчас, может быть, его еще отроют и все будут свистеть, что он не выдержал срока и провалил номер…

Потом ему показалось, что это Зеп Гегенхаммер навалился на него и наддает ему по шее своими тяжелыми «макаронами». Нет, господин Зеп, нет, Гегенхаммер, на этот раз вам не пройдет. Жми, жми – не согнешь. Врешь, толсторожая жаба, врешь! Да, это ты! Я узнал тебя. Это твоих рук дело. Но сейчас у тебя ничего не выйдет. Ни черта у тебя не выйдет! Я выстою. Я тогда был один, совсем один. Никого со мной. А сейчас я тоже один, но со мной все. И я тут за них. Сеня, хлопчик, я за тебя, я за всех вас! Гребите дальше. Я выстою.

Все уже путалось у него в голове и мутнело в глазах. Фонарь сдыхал, исходя копотью. И копоть эта как будто постепенно сгущалась вокруг, и именно от нее все темнее делалось в подвале.

Вдруг Незабудный услышал сверху:

– Дядя Артем, а дядя Артем?.. Вы живой? – Это был голос Сени Грачика. Он перевесился головой вниз через край люка. Он говорил почему-то полушепотом.

– Ты зачем?.. Куда еще? – яростно прохрипел Незабудный.

– Дядя Артем, вы чуточку продержитесь, совсем чуточку… Уже видно – с берега плывут. А я в темноте с лодки смылся к вам… Я не хочу, чтобы вы тут один. Мне можно вам подсобить, дядя Артем?

– Не гоношись лучше. Уйди, прошу.

Но Сеня уже спустил ноги в люк, нащупывая ступени лесенки. На секунду повис, держась за край руками, и как можно легче спрыгнул вниз.

– Тихо! Смерти захотел? – выдохнул прерывисто Незабудный.

Сеня с ужасом осмотрелся. Страшная картина открылась перед ним. Артем Иванович продолжал, плотно опираясь затылком, локтями и плечами, вцепившись пальцами в полусогнутые колени, поддерживать насевшую на него стену. На краю расщелины, неведомо как, еще удерживались остроконечные, чуть посверкивающие в копотном свете фонаря снаряды, тяжелые тупоносые бомбы, полузашитые в треснувшие доски. Пламя в фонаре попыхивало, тени перемещались, соскальзывали, и казалось, бомбы колеблются на весу. А может быть, они и вправду покачивались в случайно возникшем и неверном равновесии, которое могло быть нарушено самым незаметным движением.

– Не подходи! – сипел Артем. – Ну кто тебя звал, гаденок? Гэть отсюда!..

Но Сеня не уходил. Нет. Он не мог оставить тут одного в этом черном, гибельном одиночестве деда Артема. Он видел, как ломит силу великана ужасающая тяжесть.

– Сенечка, хлопчик! – натужно выговорил Артем. – Одно прошу… Только ты тихонько. Тварь тут валандается у меня по ногам. Отгони ты ее, пакостную… Я этих голохвостых хуже смерти боюсь.

Сеня на цыпочках приблизился к показавшейся под стеной крысе. Та шарахнулась и с писком свалилась в провал. Слышно было, как всплеснулась внизу вода.

– Спасибо тебе. Измучился я с ней, – сказал Артем. – А теперь погляди, прошу… который у меня час.

Сеня сел на корточки, вывернул голову и заглянул на ручные часы Артема Ивановича.

– Два без четверти. Сейчас приедут, вот увидите! Еще чуток продержитесь, дядя Артем.

– Шел бы ты отсюда. Христа ради. Богом тебя молю! Уйди Христа ради!

– Дядя Артем, не надо так! – осторожно, но настойчиво попросил Сеня. – Ну что вы меня «христаради» просите, как тот нищий Забуга? Не надо так… Незабудный замолчал.

Вот гордый мальчонка, не желает надеяться на бога. Людей ждет. А ведь самому поди куда как страшно…

– Дайте я вам подсоблю! – еле слышно шепнул Сеня. Ему казалось, что каждый громкий звук может вызвать взрыв, гибель всего вокруг. – Дядя Артем, помочь вам? Я вон ту кадку подтащу, а вы в нее упретесь. – Он понимал, что ничем не может помочь, такой слабенький и ничтожный, этому великану, державшему на себе уже верный час десятки пудов.

– Только тихонько, сыночек, – сипло попросил Артем. – Осторожненький будь… Если только сможешь, пододвинь. Верно, мне поспособнее будет… Сеня стал с величайшей осторожностью подкатывать толстобокую тяжелую кадку, стоявшую у другой стенки подвала. Откуда только сила у него взялась?

Незабудный исподлобья следил за ним:

– Легче… легче двигай. Ровней. Не тряхай… Вот так Гляди, сильный какой! А говорили: слабенький. Молодец!

Он уперся коленями в бок подставленной Сеней кадки. Положил сверху на край ее ладони рук, напряженно! переставляя их. Слегка расправил плечи. Стоять стало немного удобнее.

– Дедушка… уже едут… Пусти меня к тебе… Можно? – раздалось вдруг сверху. И в черном квадрате люка; показалось слабо освещенное снизу догоравшим фонарем лицо Пьера.

– И ты?.. Таки явился?.. – Артему Ивановичу не удалось изобразить, что он очень возмущен появлением Пьерки.

Ему давно уже хотелось спросить у Сени насчет Пьера: отплыл ли он со всеми? Что там ни толкуй, было бы все же обидно, если б чужой парнишка, пренебрегая опасностью и нарушив запрет, пролез сюда, а свой, усыновленный, так легко бы послушался и сбежал… Нет, ничего еще парень Пьерка. Не бросил. Человеком будет.

– Цыма ты там! – Незабудный, избычившись, двинул вверх косматыми бровями, поднял глаза к люку. – Влазь. Подсобишь.

Пьер сполз вниз. В молчании и смятении глядел он сквозь вздрагивавший полумрак то на деда, то на Сеню Грачика, которого уже никак не рассчитывал застать тут. Незабудный велел обоим мальчикам держаться поодаль от него, поближе к лестнице. Сам он уже весь намок от невероятного усилия и ни на минуту не облегчавшейся натуги мышц. Но то, что он сильно вспотел, несколько освежило тело, дав спасительное второе дыхание, которое приходит на помощь в минуту высшей усталости тренированным спортсменам. Насупившись, так как нельзя было разогнуть шею, но уже чуть повеселее смотрел он в полутьме из-под сдвинутых клокастых бровей на перепуганных мальчишек.

– Ну… что?.. Шли бы вы, хлопчики… У-ох… Лучше бы подале вам. Что? Перелякались? То не беды. Сдюжу. С такими хлопцами да не сдюжить… Ох и жмет! Ну, чего журитесь? Ему уже хотелось как-нибудь успокоить и утешить ребят, которые вопреки наказу не бросили его в эту страшную минуту. Внезапно усы его вздернуло задорной усмешкой. И он одним глазом, к удивлению ребят, подморгнул им, двинув бровью, вставшей от этого торчком.

– Смеха!.. Ну-ка, Пьерка, ты бы рассказал Сене… Ух, жмет, сила окаянная!.. Расскажи, говорю, про того американца, что за стенку держался… 0-ох… Запамятовал, что ли? В журнале сам ты мне показывал. Ну?

– Не могу я сейчас, дедушка!.. Ну что ты! – взмолился Пьер.

– Что значит – не могу? Мне, что ли, прикажешь? И без того… ы-ы, тяжело…

– Говори! – шепнул Пьерке Сеня, кольнув его локтем в бок.

Но тут за стеклом фонаря в последний раз торкнулось уже давно мигавшее пламя, пыхнуло дымком и погасло. Черная, словно вязкая тьма утопила в себе все, отделив мальчиков от Незабудного, возможно, уже навсегда. Но из непроглядного и беззвучного мрака снова послышалось натужное кряхтенье и тихий, сдавленный бас:

– Вот. Ох!.. Посумерничаем… Не скучай, хлопчики. Ну, давай, Пьерка. Сказывай.

– Ну… Это, когда еще война была, пргоизошло, – запинаясь, еле слышно, закартавил Пьер.

– Ты пошибче… А то мне не слыхать…

– Это было еще во вргемя войны, – громко повторил бедняга Пьер.

И Сене, которому после памятной вечеринки у Милы Колоброда уже не приходилось слышать, чтобы парижанчик рассказывал кому-нибудь вычитанные им анекдоты, довелось теперь в кромешной тьме, в двух шагах от готовых каждое мгновение взорваться мин, узнать новую историю… Если бы рассказать ее на поверхности земли при ясном солнышке и подходящем случае, она и правда могла бы показаться занятной… А сейчас Пьер путано и нескладно, сопя затаенно носом и едва не всхлипывая, рассказывал о том, как в полуразрушенном городе, только что отбитом у неприятеля, офицер увидел пьяного сержанта. Тот упирался обеими руками в уцелевшую стену разбомбленного дома. «Что вы тут держитесь за стенку, сержант?» – «Никак нет, сэр, напротив: это я ее держу». – «Болван! Вы пьяны. Марш в свою часть!» – приказал офицер. «Есть в свою часть, сэр», отвечал сержант и, от козыряв, шагнул в сторону. Стена упала и прихлопнула офицера. – Вот то-то и оно! – Слышно было сквозь кряхтенье в темноте, что Незабудный осторожно похохатывал. – Бац – и пришибло. Что, хлопцы? Ай да сержант!..