Дар огня - Екатерина Соболь

Барс фыркнул:

– Я лучший волшебник этого королевства, а может, и всех остальных. Досаждать человеку, одержимому постыдным страхом смерти, – глупо. Я выбрал тебя, когда ты только родился: звезды над твоей колыбелью сияли особенно ярко, и я пришел к тебе и вдохнул в тебя дар.

Генри заморгал:

– Ты что, мог дать мне и добрый дар, если бы захотел? Так почему…

– О своем даре ты еще слишком мало знаешь, чтобы судить. Иногда то, что кажется худшим наказанием, приносит нам удачу. И я пришел сказать тебе: все только начинается.

Барс развернулся, прыгнул за дверь, прямо в подсвеченные золотом облака, – и исчез.

Генри долго смотрел на облака, проплывающие внизу, и, когда почувствовал, что готов, закрыл глаза.

– Хочу к своим, – сказал он, делая шаг вперед.

Когда туман вокруг рассеялся, он стоял на краю рощи. День был серый, ослепительное утреннее солнце ушло, но Пропасти были ярко подсвечены сотнями парящих в воздухе разноцветных огней: кажется, здесь собрались все светляки королевства. Люди сидели за длинными столами, разговаривали, передавали друг другу чайники и смеялись так спокойно, как будто и угощение, и время были бесконечными. Вокруг больше не было потерянных, каждый нашел своих родных и свое место.

Элвин с радостным скрипом схватил Генри за штанину и потащил к одному из столов, за которым тесно сидели люди. Но было одно свободное место – перед ним стоял чайник и куча тарелок с едой. К чашке кто-то прислонил табличку, на которой почерком Агаты было написано: «Для Генри. Не трогать».

Сван громко смеялся и что-то рассказывал тем, кто сидел вокруг него. Подойдя ближе, Генри разобрал: «Слыхали песню, которую все запели, когда Сердце загорелось? Это я сочинил!» Олдус сидел, низко согнувшись над столом, макал перо в чернила и быстро что-то писал. Перед ним лежала кипа исписанных листов, рядом со скучающим видом сидела почтовая сорока и от нечего делать долбила клювом по столу. Генри взял верхний лист – Олдус даже не обернулся – и прочел первую фразу: «Если вам скажут, что я, Олдус Прайд, ни в чем не виноват, не слушайте. В тот день я повел себя, как последний болван…»

Генри положил лист обратно и перебрал остальные. Видимо, это было то самое письмо королю, которое Олдус собирался написать. Но, кажется, он не смог вовремя остановиться и вместо этого начал записывать всю историю с самого начала. У Олдуса как будто даже рука не устала, и, если существовал дар без труда исписывать кучу бумаги, Олдус, похоже, его обрел.

– Привет! – Сван обернулся, и его улыбка засияла в полную силу. – Садись, тут такой мармелад, лучше, чем у нас в Хейверхилле! – Сван вдруг нахмурился, глядя ему в лицо, и серьезным, взрослым голосом спросил: – Ты в порядке?

Генри кивнул и обвел взглядом серебристую рощу, снующих повсюду скриплеров с распустившимися листьями, светляков, шумных людей, чашки и тарелки.

– Просто блеск, – ответил он.

И, уже произнеся это вслух, с удивлением понял: да это же чистая правда.

Сказка на прощание

«Однажды эта игра продолжится» – так сказал Великий Сивард, прежде чем навечно закрыть глаза. Все жители волшебного королевства знают эти слова с детства, но никто не догадывается, что принадлежали они на самом деле вовсе не Сиварду.

Жил-был король Освальд, и было у него два сына. Старшего, Ингвара, в народе все любили – при рождении Сердце волшебства одарило его способностью исцелять наложением рук, и куда бы Ингвар ни шел, везде он нес радость и здоровье. Даже когда он был юн, каждый, кто был знаком с ним, понимал, что однажды он станет замечательным королем, и это порадовало бы любого отца, но не Освальда. Тот мечтал править вечно и никогда не делиться властью. Поэтому он взял Сердце волшебства и…

А впрочем, вы и сами прекрасно знаете, что было дальше. Вернемся лучше к второму принцу – тому, про которого люди ничего не слышали.

Дар Сиварда проявился, когда ему было пять лет, и привел его родителей в ужас. Это была худшая способность из всех возможных: дар огня, ненавидимый всеми, и Освальд в ярости объявил народу, что его младший сын скончался от болезни.

Но это было не так – отец запер Сиварда в его покоях с суровой няней, которая за ним отныне присматривала. Королева вскоре умерла, и с тех пор к Сиварду приходил только его старший брат да еще, раз в месяц, отец. Но Сивард не жаловался – он прекрасно знал, что он позор семьи и что жизнь взаперти – куда лучше, чем смерть, а пока брат приносит ему книги, все не так уж плохо. Когда Ингвар спрашивал его, как он может верить в лучшее вопреки здравому смыслу, Сивард всегда отшучивался и ни разу не сказал ему правду. Правда была в том, что тьма внутри его никогда не спала, она только и ждала минуты, когда он сдастся и перестанет с ней бороться, ждала, чтобы вцепиться в него всеми когтями и больше никогда не отпустить.

Чтобы не слушать голос дара, который каждую минуту подсказывал ему снять перчатки, уничтожить хоть что-нибудь, убить няню, спалить до основания эту проклятую тюрьму из четырех стен, выбраться на свободу, Сивард часами воображал невероятные приключения, вроде тех, что в книгах сказок. Он понимал, что с ним ничего подобного не случится, но разве мечтать так уж плохо?

В своих путешествиях он часто встречал второго такого, как он. Человека с даром огня, единственного, кто поймет, каково ему. Сивард прекрасно знал, что такие, как он – уроды, чудовища, – рождаются раз в несколько поколений, но иногда ему даже снилась эта встреча, и, когда он просыпался, сердце его ныло от одиночества.

Так прошло двенадцать лет. А потом настал день – а точнее, вечер, – когда все изменилось.

В дверь постучали, когда Сивард уже спал. Еще никто и никогда не приходил к нему ночью – няня считала, что строгий режим полезен для здоровья, так что даже Ингвара к нему пускали строго с двух до пяти.

Стук был такой настойчивый и тяжелый, что Сивард вздрогнул всем телом, а потом понял: стучат в соседнюю комнату, к няне, – там зашаркали шаги, потом еле слышно скрипнула дверь.

– Приходите завтра, сэр. Ни к чему его будить. – Голос няни резанул тишину.

– Да бросьте. Сами видите, что творится. Готов поспорить, вы за сегодня не сделали ни одной удачной пары туфель, – сказал низкий, отрывистый, нарочито взрослый голос Ингвара. – Пропустите, я хочу его видеть.

– Так это правда, – уронила няня. – То, что говорили сегодня на кухне. Наш государь стал бессмертным, а дары…

– Именно. И если хотите знать мое мнение – отец обезумел, а нам всем конец. Всему королевству. Но я подумал: если у всех ослабели дары, что, если у брата тоже? А теперь пропустите, или я сам зайду.