Город на холме - Эден Лернер

− Доставьте обвиняемого!

Доставили. На инвалидной коляске, не встать бы ему с нее подольше. Рядом с коляской встала пожилая женщина, похожая на сушеную рыбину из русского магазина.

− Я адвокат обвиняемого Селестина Унгерман[276], – и нежно погладила своего подзащитного по плечу. Меня чуть не вырвало. Привязанность нашей интеллектуальной элиты к убийцам имела явно сексуальную окраску, это было видно даже мне, до семнадцати лет не знавшему слова “секс”. Благообразный старик с белой бородой в первом ряду дописался до того, что у покойного Арафата глаза газели[277]. Очевидно, те же мысли пришли в голову тестю, потому что он стукнул кулаком по столу и тихо выругался по-русски. Сначала я расстроился, не увидев в зале никого из наших, а потом подумал – это правильно. Наши заняты. Они работают, служат в резерве, растят детей, строят форпосты, а некоторые еще и Тору учат по вечерам. Они умеют выразить тепло и поддержку, а делать из этого пиар-акцию совсем не обязательно.

− Прокуратура, сколько у вас свидетелей?

− Трое. Потерпевшая, военнослужащий, проводивший арест обвиняемого, и эксперт по аутентификации доказательств.

− Вызвать потерпевшую.

− Вызывается Малка Бен-Галь.

Тут надо заметить, что хоть она и была для всех “гверет Стамблер”, в документах осталась старая фамилия, чтобы не иметь проблем с близнецами, их школой, детскими врачами и прочей бюрократией. Малка обещала мне, что как только близнецы вырастут, она сменит фамилию. Она стояла на свидетельской трибуне, глядя на человека в коляске грустно и спокойно.

− Назовите ваше имя и место жительства.

− Малка Бен-Галь. Кирьят-Арба.

Можно подумать, их кипятком облили.

− Позор!

− Провокация!

− Это поселенцев надо судить, а не палестинцев!

И тут мы услышали женский голос, кричащий по-русски. Кричала та самая блондинка. В потоке русских слов я уловил имя “Малка” и повернулся к тестю в ожидании перевода. Орли и Ярон повторили мое движение. Им все-таки не приходилось слышать русский язык каждый день, соответственно, у них заняло больше времени сообразить.

− Она кричит: “Держись, Малка! Не бойся!”

Судья, бывший спецназовец с устрашающим шрамом через все лицо, быстро навел порядок.

− Кто еще крикнет с места – выведу всех, у кого нет пресс-карты. Кто вы такая?

− Я депутат Кнесета. Я пришла выразить поддержку потерпевшей как женщине, подвергшейся насилию за добровольное присоединение к еврейскому народу. Я сама гиюр прошла[278].

− Выразили – и хватит. Ладно, эти (кивок на арабских депутатов) думают, что они на базар пришли (ропот возмущения, быстро прервавшийся), но раз вы еврейка, так ведите себя прилично. А то выведу, не посмотрю, что депутат.

У Малки заняло десять минут рассказать прокурору всю предварительную сагу – поездку в Узбекистан на встречу с матерью, стычку в аэропорту, визит в израильское посольство с информацией о контрабанде женщин для публичных домов, посещение корейского кладбища, ошибку узбекской мафии и подстроенную аварию. Журналисты слушали с открытыми ртами. Вопрос за вопросом прокурор восстанавливал всю картину.

− Вы можете продемонстрировать суду следы пыток?

− Я возражаю, – возмутилась адвокат. – Это восстановит суд против моего клиента.

Ну, предположим, клиент уже сам постарался.

− Возражение отклоняется.

Малка сняла пиджак, сделала одно движение рук за спину. Судья закрыл глаза, не сдержался. Потом Малка повернулась к журналистам, и я увидел, что ее водолазка раскроена на спине, и в шов вставлена молния. То-то Эстер приносила ей швейную машинку, то-то они целый вечер колдовали. Достоинство царской дочери на пьедестале[279]. Кто же на пьедестале раздевается? Они увидели все – рубцы, шрамы, коллоидную ткань, аккуратно починенный хирургами участок кожи, где раньше было вырезано слово “Фалестин”. Ножом.

− У меня вопросов к свидетельнице больше нет, – провозгласил прокурор.

Адвокат Унгерман минут двадцать вытаскивала из Малки душу, пытаясь добиться признания, что Малка обозналась, потому что ей все палестинцы на одно лицо. Когда это не сработало, она сменила пластинку:

− Скажите, свидетельница, а вы не боитесь вашего мужа?

Орли и Ярон изумленно уставились на меня, тесть и девочки продолжали смотреть в экран.

− А почему я, собственно, должна его бояться? – ответила Малка вопросом на вопрос.

− И какое это имеет отношение к делу? – добавил прокурор.

− Непосредственное. Никто не оспаривает тот факт, что свидетельница подвергалась насилию. Защита хочет предложить суду альтернативную версию.

− Предлагайте, – с каменным лицом отозвался судья.

− Свидетельница, известно ли вам, что в 2005-м году ваш муж отсидел в тюрьме за издевательства над задержанным палестинцем, вследствие которых последний покончил с собой?

− Да, известно.

− Известно ли вам, что в 2006-м году ваш муж ударил о мусорный ящик гражданина Германии, находящегося в Хевроне с гуманитарной миссией, в результате чего последний перенес множественные переломы лицевых костей?

− Да, известно.

− Известно ли вам, что в 2007-м году французский журналист подавал жалобу в полицию и утверждал, что в результате общения с вашим мужем он лишился видеокамеры и двух зубов?

− Да, мы возместили стоимость камеры. А ваш клиент выбил два зуба мне.

Никто никогда не узнает, чего мне стоило не забить его лживую камеру в его лживый рот так, чтобы он его больше никогда не открыл. Слава Богу, мне есть, ради кого справляться со своей жестокостью и иногда – хотя бы иногда – вести себя, как еврей должен себя вести.

− Известно ли вам, что в 2008-м году ваш муж избил палестинца тяжелым предметом?

Нежная улыбка преобразила Малкино бесстрастное лицо, а я даже и не мог вспомнить, что это был за тяжелый предмет. Просто тогда схватил первое, что близко лежало, и на этом закончилась его попытка попрактиковаться в английском языке. Пусть произносит слова Chinese whore где-нибудь в другом месте, хоть у китайского посольства.

− Да, это было у меня на глазах.

− Известно ли вам, что в 2009-м ваш муж избил активиста организации “Студенты против Стены” около незаконного поселения Кармей Цур?

Чушь. Я его не бил. С какой стати я буду отнимать у жителей Кармей Цур их права? Я там ровным счетом ничего не сделал, ну и чем хвастаться?

− Впервые слышу. Но какое это имеет отношение ко мне?

− Я бы тоже хотел услышать, наконец, что-нибудь по существу дела, – сказал судья таким тоном, что даже мне стало не по себе.

− Как какое, милочка? – в голосе адвоката слышалось искреннее огорчение тем, что Малка своей непроходимой тупостью задерживает процесс достижения Высшей Справедливости. – Из того далеко не полного списка, который я огласила, ясно, что даже на общепоселенческом фоне ваш супруг выделяется редкой жестокостью и склонностью к физическим расправам. Конечно, вы его боитесь, любая бы на вашем месте боялась. Но это не повод оговаривать невинного человека, – тут в голосе адвоката зазвенели неподдельные слезы, – более бесправного, чем вы сами.

− У защиты есть еще вопросы к свидетельнице? – очнулся наконец прокурор.

− Шрамы на вашей спине −это дело рук вашего мужа, а раввины поселения велели вам оклеветать борца за свободу Палестины.

− Все! – ледяным тоном сказал судья. – Я понял содержание вашей альтернативной версии. Больше я свидетельницу не задерживаю.

− Ваша честь, дайте мне три минуты. Я хочу ответить, хоть вопроса и не было.

− Отвечайте.

Малка выпрямилась во все свой великолепный рост, раскосые глаза наполовину вылезли из орбит, на шее натянулись жилы, но голос был по-прежнему спокойным.

− В качестве отдыха от борьбы за свободу Палестины от евреев ваш клиент пытал меня и растлевал ребенка. Я не боюсь мужа. А то, что его враги его боятся, это хорошо, это нормально и правильно. Вы дожили до преклонных лет, но так и не поняли разницы между страхом и любовью. Я благодарна мужу за то, что могу больше не бояться вашего клиента и ему подобных. И еще много за что, но вам − не понять.

Ее ресницы взметнулись вверх, глаза уставились прямо на меня, в неприметную камеру, висящую под потолком в зале суда. Губы шевельнулись, как тогда, когда она в первый раз приснилась мне, еще в Меа Шеарим. Ты сильный, Шрага. Ты справишься. Конечно, справлюсь. Меня несколько раз серьезно били, у меня два ножевых ранения и два огнестрельных, я до крови ударился головой о приборную доску бульдозера, от производственных травм у меня плохо гнутся пальцы на левой руке и сместились диски в спине, но почему так больно именно сейчас?

− Ну что ты сидишь, как на похоронах? – зашипел на меня тесть. – Ему жена на всю страну в любви признается, от счастья вся светится, а он сидит, как мумия на трибуне Мавзолея, прости Господи.

Вслед за Малкой был вызван сержант, производивший арест. Адвокат пыталась ловить его на чувстве вины. Известно ли вам, что в результате ареста отец моего подзащитного перенес обширный инфаркт? Известно ли вам, что малолетняя племянница моего подзащитного от страха перед вашими солдатами пыталась выброситься из окна? Сержант отвечал односложно и по-деловому.