Первая командировка - Василий Ардаматский

Начинай, Самарин.

— Вы помните своего агента... Сергея Борщова? Кодовое имя Рыцарь? — спрашивает Самарин.

— Конечно помню. Первенец... — чисто механически ответил; Осипов, и вдруг его точно током дернуло. — Что вы сказали? — прошептал он с мгновенно посеревшим лицом.

— Давайте перейдем на родной нам обоим русский язык... Я сказал о вашем агенте Борщове, который добровольно сдался нашему командованию. Когда его допрашивали, я там присутствовал. Собственно, от этого вашего Рыцаря и начиналась моя дорога к вам. Но мое начальство знало кое-что о вас и раньше...

— Невероятно... — тихо произнес Осипов, глядя расширенными глазами на Самарина. И вдруг он тряхнул головой, точно пытаясь сбросить наваждение, и снова уставился на Самарина пристально сузившимися глазами. Под висками у него вспухли желваки. Рука, лежавшая на столе, стала медленно передвигаться к краю стола.

— Я выстрелю первый, — спокойно сказал Самарин. И действительно, его рука в это время в кармане пиджака сжимала пистолет, и для выстрела ему была нужна одна секунда.

Но рука Осипова замерла.

— И зачем вам это, Геннадий Романович? — так же спокойно продолжал Самарин. Это была для него очень важная минута, может, самая важная, критическая, когда надо суметь не подчиниться ни одному из бурливших в нем чувств и надо строго следовать логике разработанного плана атаки. — Зачем? Вместо того, чтобы воспользоваться единственным возможным выходом из безвыходного положения, в которое вы попали, и которое, судя по нашим разговорам, сами прекрасно понимаете...

— Позвольте! От Борщова были донесения! — вдруг воскликнул Осипов, — он, очевидно, безотчетно сопротивлялся происходящему.

— Их писал мой непосредственный начальник. А потом случилась беда — ваш «почтовый ящик» в Смоленске случайно обнаружил начатую нами игру, пытался убить Борщова, не вышло, и он покончил с собой.

— Бабенко?

— Да, Сергей Бабенко.

— А я верил ему меньше, чем Борщову, — после долгого молчания потерянно произнес Осипов, он еще продолжал это странное сопротивление, — Думал, хитрый хохол, просит в награду хутор на Украине и будет бежать от всякой опасности. А Борщов собирался мстить за убитого чекистами отца.

— Отец его жив и здоров. А сам Борщов воюет в нашей армии. Он-то и в агенты к вам пошел, потому что не видел другого выхода вырваться из плена. Вы, Геннадий Романович, хотя и русский по крови, нынешних русских, советских, не понимаете. Другие мы люди, совсем другие.

Осипов надвинулся грудью на стол и молча смотрел на свои сцепленные руки. Лоб его поперек прорезала глубокая морщина. Это долгое молчание Самарин, наверное, никогда не забудет.

Лицо у Осипова окаменело и никаких переживаний не отражало. Сейчас, очевидно, до него окончательно дошло все, и, как разведчик-профессионал, он понял, что сломать возникшую ситуацию он бессилен. Его сознание уже восприняло и схему ситуации, и то, что в ней сейчас главное, и что все это означает для него и его судьбы. И он, надо думать, профессионально оценил свое положение со всех сторон и понял, что выход у него, собственно, один...

Но вот Осипов поднял голову:

— Что вы мне гарантируете? — Он смотрел на Самарина потухшими глазами.

— Выход из безвыходного положения. Хутор на Украине обещать не могу.

— Мне не до шуток, Раух... или как вас там! Ваши чекисты до меня доберутся?

— Я уже добрался, Геннадий Романович. Я тоже чекист. А каких гарантий вы ждете? Все гарантии в ваших руках. Война не кончится завтра, и вы можете еще сделать для нас очень много. А потом... вы же юрист и понимаете — на чаши весов правосудия ляжет с одной стороны то, что вы сделали против нас, на другую — то, что для нас. И если вы захотите, вторая чаша значительно перетянет первую,

— Мои возможности... Я же не знаю, что вы от меня потребуете. Может, такое, что уже завтра мои же коллеги поставят меня к стенке. — Осипов выжидательно смотрел в глаза Самарину.

— В этом мы не заинтересованы, — ответил Самарин. Вместе с вами мы разработаем такую конспирацию нашей связи и такую методику работы, что коллеги ваши ничего заметить не смогут. Наоборот, мы можем помочь вам возвыситься в их глазах — вместе с вами мы продумаем какую-нибудь успешную операцию ваших агентов, а я обеспечу подтверждение оттуда...

Снова долгое молчание. Осипов думает... Каждую секунду молчания Самарин ощущает всем своим существом, ударами крови в висках.

— Мне нужно подписать формальное обязательство? — спросил Осипов не поднимая головы.

— Вы же сами понимаете... Вот вам бумага, ручка. Как и что писать, вы знаете. Только сначала... — Самарин встал и подошел к Осипову сзади; — У вас оружие при себе? Просто... на всякий случай, вы, я знаю, человек с характером импульсивным.

— Никакого характера у меня нет, — тихо проговорил Осипов, отдавая оружие.

— Давайте, Геннадий Романович, обойдемся без мелодрамы. То, что сейчас происходит, — эпизод борьбы, в которой всегда кто-то терпит поражение. Но ваше поражение это и ваше спасение от гораздо более тяжких ситуаций. Пишите, Геннадий Романович...

Осипов писал быстро, размашисто. Через минуту отодвинул от себя бумагу. Самарин взял ее и прочитал:

«Я, Осипов Г. Р., даю настоящее обязательство работать на русскую разведку, беспрекословно выполнять ее задания и за нарушение данного обязательства приму кару, положенную за это в упомянутой выше разведке».

— Устраивает?

— Вполне. Правда, лучше было бы написать не русскую, а советскую разведку. Но ничего... — Самарин спрятал бумагу в карман: — Вы можете сообщить что-нибудь сейчас? Мне бы очень хотелось, чтобы мои начальники сразу убедились, что у нас с вами слова и дела не расходятся.

— У вас с Москвой регулярная связь?

— Если надо, хоть ежедневная. О вашем решении в Москве узнают сегодня же.

Осипов помолчал и сказал:

— Есть сведение важное, но вам оно не будет приятно. Гестапо прибирает абвер к рукам. Хотя официального решения об этом пока нет, здесь у нас во всех отделах, в том числе и в моем, уже появились гестаповцы. Держатся весьма нахально, дают понять, что они — хозяева положения. Наш главный начальник уже более недели как отозван в Берлин, а в его кабинете сидит гестаповец. Глава абвера Канарис всячески и довольно грубо дезавуируется.

— Этого следовало ожидать, — обронил Самарин.

— Но почему? — горячо и даже взволнованно воскликнул Осипов. — Разве абвер во всем виноват? Как можно забыть, что Канарису принадлежит слава великолепной разработки таких операций, как Испания, Чехословакия, Австрия, Норвегия, Франция, Бельгия, Польша...