Лев Лангедока - Маргарет Пембертон

Едва городские стены остались позади, Леон и Мариетта пустили коней во всю прыть и сделали остановку тогда лишь, когда животные совсем обессилели.

Солнце садилось, приближались сумерки. Леон прислонился спиной к одиноко стоявшему дереву и вытер пот со лба.

— Мы не можем продолжать путь, лошади нуждаются в отдыхе.

— Я тоже, — произнесла Мариетта, усевшись прямо на траву в полном изнеможении.

Лошади паслись в нескольких ярдах от них на цветущем берегу Гаронны. Шум бегущей воды ласкал слух.

— Мы в безопасности? — спросила Мариетта у Леона. — Они не гонятся за нами?

— Они не могут нас преследовать, поскольку не видели нас на улицах города и, понятное дело, начнут искать нас именно там. Этого занятия им хватит до завтра, а может, и на более долгий срок, — пояснил Леон.

— А потом? Они поедут по этой дороге?

— Дальше в Лангедок? Сомневаюсь. Вы в безопасности.

— Как это инквизитору удалось так скоро найти для себя лошадь? — спросила Мариетта. — Ведь мы оставили его далеко от жилых мест.

— Вас разыскивал вовсе не инквизитор. Это был другой человек, тот самый, которого я увидел, когда он требовал побольше факелов и лошадей во время погони за вами в Эвре.

— Другой человек? — Мариетта уставилась на Леона в недоумении.

— Человек молодой, светловолосый и богато одетый.

Она побледнела:

— Так это он, тот, кто приходил к моей бабушке и требовал у нее рецепт яда.

— Зачем ему искать вас?

Мариетта встала и сделала несколько медленных шагов по берегу.

— Затем, что я знаю секреты моей бабушки, все до одного! Он ищет меня для того, чтобы я поведала ему все о том, что знаю.

— Но ведь яды — это самое обычное дело, — возразил Леон. — Я присутствовал при том, как принцесса Генриетта Английская была отравлена алмазным порошком, которым посыпали вместо сахара поданную ей клубнику.

Мариетта усмехнулась:

— Ее действительно отравили, но вовсе не алмазным порошком.

— Откуда вам это знать? — спросил Леон с нескрываемым любопытством. — Я был тогда при дворе, а вы нет.

— Частицы алмазного порошка или толченого стекла достаточно остры для того, чтобы повредить желудок, но принцесса Генриетта почувствовала бы их, едва ощутив их на языке. Такие вещи годятся для самоубийц, но не для убийц.

Леон сделал еще одну попытку:

— В таком случае отравленной могла быть вода с цикорием. Принцесса не успела поставить чашку на стол, как у бедняжки уже началась агония.

Мариетта посмотрела на него с жалостью:

— Яд, который мог подействовать так быстро, скорее всего был окисью ртути или купоросным маслом. Но я думаю, что принцесса скончалась от естественных причин.

— В таком случае вы единственная во всей Франции личность, которая утверждает это, — вполне благодушно заметил Леон. — И я по-прежнему не могу взять в толк, зачем нашему разодетому приятелю искать вас или вашу бабушку ради яда. Он мог отправиться в Париж. Навестив хотя бы одного из сотни тамошних алхимиков, он заполучил бы все яды, какие пожелает.

— Вы не понимаете, — сказала Мариетта, усаживаясь рядом с Леоном. — Он хотел получить не только рецепт яда. Ему требовалось нечто куда более редкое. — Она помолчала. — Моя бабушка знала рецепты противоядий. Вот за чем он охотился.

— Ни одного такого рецепта не существует, — решительно возразил Леон. — Я жил при дворе достаточно долго и знаю это. Обладатель подобного секрета стал бы самым богатым человеком на свете.

Мариетта грустно улыбнулась:

— Да, это так. Именно потому и убили мою бабушку.

Леон уставился на нее во все глаза:

— Уж не хотите ли вы сказать, что ваша бабушка знала средство, которое делает человека невосприимчивым к ядам?

Мариетта кивнула со словами:

— Потому он и охотится за мной. Другой причины быть не может.

Темные брови Леона сошлись на переносице. Париж буквально кишел разговорами об астрономии, алхимии и колдовстве, и то были опасные разговоры.

— Если она владела таким знанием, то самое лучшее молчать об этом.

Темно-пурпурное марево раскинулось над пустынными просторами полей. Леон тяжело вздохнул. Поблизости не видно никакого укрытия, а лошади совершенно измучены.

— Нам придется спать здесь до рассвета.

Мариетта кивнула.

Едва сгустились сумерки, она улеглась на землю рядом с Леоном. Его плаща было недостаточно, чтобы укрыться обоим, тем более что Леон целомудренно сохранил расстояние примерно в два фута между собой и Мариеттой.

Леон вздохнул еще раз. Да пошла она, эта скромность, куда подальше. Не может же он замерзнуть до смерти.

Он придвинулся к Мариетте и обнял ее одной рукой за плечи со словами:

— Слишком холодно, чтобы спать отдельно друг от друга.

Она не запротестовала, когда Леон привлек ее к себе настолько близко, что можно было различить биение его сердца.

Уже вторую ночь Леон засыпал, вдыхая запах лаванды, который делал светлыми его сны. Близость Мариетты доставляла ему совершенно неуместное чувство радости. Он убеждал себя, что это лишь потому, что он стосковался по Элизе и поневоле привык думать не о белокурых волосах и застенчивых фиалковых глазах, а о глазах ярко-зеленых, в которых негодование так быстро сменяется весельем. Впрочем, успокоил он себя, это уже не имеет значения. Завтра их с Мариеттой пути разойдутся. И он больше никогда ее не увидит.

Мариетта обнаружила, что ей стало намного теплее, когда она обхватила Леона за талию обеими руками, а голову опустила на его широкую грудь. Леон же не выразил протеста по поводу столь приятного положения.

Глава 3

Мариетта приоткрыла глаза, когда солнечный луч коснулся ее лица. Голова Леона лежала у нее на груди. Мариетта начала осторожно перебирать пальцами темные кудряшки, гадая, пудрил ли он волосы, когда жил при дворе. Он не нуждался в парике. Густые волосы, длиной до плеч, приятно щекотали ее ладонь.

Леон наполовину пробудился и щекой почувствовал теплое тело Мариетты. Сжав рукой ее тоненькую талию, он на какую-то минуту решил, что находится в испанском борделе. А когда приоткрыл глаза и, охваченный желанием, наклонил голову, чтобы поцеловать любовницу, обнаружил, что обнимает не шлюху, а Мариетту.

— Боже истинный! Я подумал, что это шлюха!

— Я вам не шлюха! — яростно возмутилась Мариетта, вскакивая на ноги.

— Значит, спешите в нее превратиться! — Неутоленное желание сделало Леона грубым.

— Это вы навязывали мне свои любезности! — выкрикнула Мариетта и одним прыжком взлетела в седло Сарацина, желая скрыть свое унижение.