Кир Великий - Жерар Израэль

Не были ли эти странные существа, летевшие по небу, как сказал пророк, по воле Божьей, отголоском крылатого быка Ниневии… и Вавилона? А эти колеса, не были ли они сильнее вавилонских колесниц, сопровождавших изгнанников в их походе по странам, завоеванным халдеями?

Не испытало ли на себе «видение Иезекииля» влияние космологических концепций победителей Иерусалима? Может быть, пророк хотел аутентифицировать свое видение, ссылаясь на местную культуру? Действительно, вавилоняне давно уже знали образ небесной колесницы. По их традиционным поверьям небосклон был подобием огромной круглой пещеры с двумя открывающимися воротами, одни на восток, другие на запад. Каждое утро на колеснице, влекомой дикими ослами, солнце въезжало в восточные ворота, к полудню поднималось в зенит, а вечером спускалось к западным воротам и там исчезало, а потом все повторялось. Для вавилонян пылающий диск заходящего солнца ассоциировался с колесом повозки…

Устная легенда иудаизма сохранила катастрофический, быть может, искаженный образ путешествия изгнанников. Путь иудеев был долгим и трудным. Безжалостный Навуходоносор запретил им делать остановки, даже кратковременные, опасаясь, что во время остановки иудеи сумеют организоваться, чтобы умолить своего Бога и вызвать чудо, которое могло бы их спасти. Разве иудеи не способны покаяться?

Навуходоносор успокоился лишь после того, как вереница изгнанников достигла Евфрата. Там, чтобы отпраздновать их благополучный приход, царь халдеев устроил большой праздник. Усевшись в кресле на борту своего корабля, он повелел провести перед ним по берегу реки наследников Иудейского царства, голыми и в кандалах. Затем он надорвал свитки Закона, которые изгнанники несли с собой. Повелел сделать из них мешки, наполнить их песком и заставил князей израильских нести эти мешки. Царь Вавилона приказал также певцам из иерусалимского храма исполнить перед ним священные иудейские песнопения, но, как сказано в Талмуде, музыканты не подчинились воле палачей и предпочли отгрызть себе пальцы рук или покончить с собой.

Изгнанники продолжили свой путь. По приказу Навуходоносора молодые люди несли тяжкий груз: стволы кедров из Ливана, направляемые в Вавилон. Некоторые юноши, погоняемые стражниками, тащили на себе огромные жернова.

Но вот уцелевшие добрались наконец до Вавилона. Прошли ли они огромной дорогой для процессий шириной в шестнадцать метров, ведущей к воротам Иштар и к царскому дворцу? Удалось ли им повидать скульптуры львов на голубом фоне, украшавшие стены вдоль дороги, и шестьсот изображений быков и драконов, охранявших ворота и дворец? Крепостная стена, окружавшая город, имела двадцать пять метров в ширину. Через каждые восемнадцать метров возвышались башни, настоящие бастионы внутри бастионов.

В городе было много величественных храмов и еще больше башен, которые вавилоняне устремляли в небо с незапамятных времен, как та, которую назвали «дом, поддерживающий небо и землю». Дворцы и княжеские особняки, ступенями спускавшиеся к Евфрату, составляли висячие сады, где росли редкие растения.

Было ли у изгнанников достаточно сил, чтобы понять, каким необычным был этот город, преисполненный славы и силы? Надеялись ли они увидеть в этой насмешливой толпе, разглядывающей их, своих соплеменников, угнанных ранее? Быть может, кто-нибудь из иудеев вспомнил об Иеремии, призывавшем их покориться воле халдеев. Что должен был означать этот поток несчастий, обрушившихся на них? Как эта высылка в столицу идолопоклонников могла способствовать увековечению людей Израилевых, ныне оказавшихся так далеко от своего храма?

Какой жестокой ни была высылка иудеев, это был прогресс по сравнению с традиционным обращением победителей после битвы. До времен Тиглатпаласара, в XII веке, ассирийцы и вавилоняне были беспощадны. Победители убивали пленных, а их головами украшали, как трофеями, свои палатки. Первые переселения народов начались в XI веке по приказу Ашшур-нацирапала; в следующем веке их изредка применяли, и правилом они стали при Тиглатпаласаре III. Саргониды возвели в принцип этот вид подавления. И сам Саргон, и сын его, выселяя израильтян из Самарии, лишь повторяли привычные приемы царей ассирийских. Царь Навуходоносор возвел высылку в ранг установленного обычая. После прихода к власти он узаконил право на перемещение населения и даже подготовил для пленных специальные зоны.

Царь Иехония, Даниил с тремя своими друзьями, Иезекииль и лучшие люди Израиля были пленниками Вавилона, а в это время царь Иудеи Седекия пытался утвердить независимость. На четвертый год своего правления, в 594 году, чтобы хоть как-то продвинуться к своей цели, а с другой стороны, продемонстрировать халдеям верность принятым на себя союзническим обязательствам, он направился в Вавилон. Увидев мощь и роскошь горделивой столицы, униженное положение плененных соотечественников, царь Иудеи, разумеется, понял, что любое нарушение союза было бы опасным, если не самоубийственным.

И все же Седекия по возвращении в Иерусалим не стал отвергать соблазнительные предложения египтян. Сменивший Псамметиха II фараон Априй не отказался от стратегической мечты, давным-давно лелеемой Египтом: встать твердой ногою в Азии. Финикийцы тоже внимательно следили за маневрами египтян. Разве не было у этих двух народов намерений поделить господство на море? Многие другие народности, менее многочисленные, но всегда готовые повоевать, вели переговоры, затевали заговоры. Наконец все пришли к соглашению. И самый безрассудный, самый слабый из царей в этом регионе, чьи лучшие сыны находились в вавилонском плену, как и его предшественники, отказался платить дань Вавилону. Он заключил союз с Египтом и стал ждать развития событий.

Желая положить конец расколу среди союзников, а особенно покончить с Египтом, Навуходоносор вновь двинулся в поход. Свой штаб он опять расположил в Ривле, но какое-то время колебался: продолжать ли наступление до моря и расправиться с финикийским городом Тиром, или не отвлекаться на второстепенные задачи и устремиться на юг, чтобы проучить египтян? А может быть, окончательно разделаться с самыми надоедливыми, с этими иудеями и их ненормальным царем? Навуходоносор направил часть армии на осаду Тира, а сам стал обдумывать, как лучше взять Иерусалим.

«Царь вавилонский остановился на распутье, при начале двух дорог, для гадания; трясет стрелы, вопрошает терафи-мов, рассматривает печень»[26]. Все оракулы предупреждали царя Вавилона, отговаривая его от нападения на Иерусалим. Но и аммонитяне, и моавитяне единодушно заявили, что иудеев покинул их бог за их грехи. Навуходоносор решил начать наступление на Иерусалим лишь после того, как во сне увидел архангела Михаила, покровителя евреев, со связанными руками и в полном изнеможении.

И все же царь вавилонский не был спокоен. Считая, что лично для него будет более безопасным не выдвигаться в первые ряды наступающих, он поручил взятие города лучшему своему полководцу Навузардану.

Получив подкрепление от многочисленных соседей, располагая достаточными запасами провизии и оружия, жители Иерусалима спокойно наблюдали, как вавилоняне окружают их город, убежденные, что смогут продержаться до прихода войск фараона, так как у всех в памяти было поражение ассирийского царя Синаххериба.

Согласно иудейской легенде, Навуходоносор интересовался сутью верований евреев. Пока войска вавилонян брали Иерусалим в осаду, он просил израильских мудрецов, входящих в Великий суд, еще раз посетить его для беседы вне стен города. Надеясь заслужить таким образом милость к плененным ранее штурма, а может и снятие осады, суд согласился на встречу с вавилонским царем. Надев парадные одежды, мудрецы и ученые явились в лагерь Навуходоносора. Их приняли с почетом и усадили напротив царя. Тот попросил зачитать и прокомментировать Святое писание Моисея. И суд пошел навстречу пожеланию царя халдеев. Но когда читавшие дошли до тридцатой главы книги Чисел, стиха второго и последующих, Навуходоносор впал во гнев. Он велел мудрецам встать со своих сидений и сесть прямо на землю. При этом кричал: «Так это вы освободили Седекию от его обетов, мне данных!» Вавилонянину показалось, что текст, прочитанный мудрецами, оправдывает невыполнение всех обетов: «Если женщина даст обет Господу, и положит на себя зарок в доме отца своего, в юности своей… И услышит отец обет… и запретит ей, то все обеты ее и зароки, которые она возложила на душу свою, не состоятся и Господь простит ей, потому что запретил ей отец ее». Не символизирует ли эта загадочная женщина народ Израиля, а отец — не символизирует ли он Бога, чью волю сформулировал суд? Мудрецы вернулись в Иерусалим, и кольцо осады вокруг города замкнулось.