Незнакомки - Патрик Модиано

– Как! Вы, в вашем возрасте, еще живете в пансионе? – воскликнул Лафон.

Орсини был удивлен не меньше Лафона.

– А сколько лет вы ей дадите? – спросила Гаэль.

– Двадцать, – сказал Орсини.

– Вот и нет, ей шестнадцать, как и мне! – объявила Гаэль.

– Внимание, девушки! – возгласил Лафон, торжественно подняв палец. – Пошутили, и хватит… Вам обеим двадцать один год. Вы совершеннолетние.

И верно, мы с Гаэль вполне тянули на двадцать один год.

– Завтра утром мы вас отвезем в пансион, – обещал мне Орсини.

Я втайне удивилась: почему только завтра утром?

– Ну конечно, – сказала Гаэль. – И ничего страшного – подумаешь, опоздала на автобус!..

Она была накрашена, как всегда, ярко – тени на веках, губная помада, волосы уложены так, словно только-только из парикмахерской. Красный лак на длинных ногтях. На среднем пальце правой руки ноготь был сломан. Я бы, конечно, предпочла встретить вместо нее Сильви. Но Сильви в этот поздний час давным-давно была дома.

– Поужинаете с нами? – спросил Орсини.

Меня охватило какое-то тупое безразличие. Я встала и пошла вместе с ними по галерее, словно во сне. Все было легко, я не шагала, а скользила куда-то. Их машина ждала на углу Озерной улицы, и ее вид поразил меня – точно это был единственный автомобиль на весь город.

– Я ленюсь ходить пешком, – сказал Лафон.

Гаэль села впереди, рядом с ним. А нам с Орсини пришлось тесниться на заднем сиденье, половину которого занимал кожаный чемодан. Орсини приобнял меня за плечи. Лафон включил мотор. Когда машина тронулась с места, я вдруг захохотала как ненормальная. Это наверняка была реакция на коньяк и на страх, который я недавно пережила. Может, этот страх скоро вернется ко мне? Я не хотела об этом думать, пусть все идет так, как идет, потихоньку-полегоньку. Я уже забыла, почему оказалась в этой машине.

«Савойя» была пуста, как и «Таверна». Метрдотель раздал нам меню. Я не хотела есть. Я часто проходила мимо этого ресторана, пересекая площадь Сен-Франсуа, и даже представить себе не могла, что однажды вечером… Мне казалось, что в «Савойе» бывают одни только богачи, например хозяева вилл, где работали мы с теткой.

Мужчины выбрали себе блюда. И Гаэль тоже. Меня удивил ее апломб: она заказала гусиную печенку и устриц. Ей хотелось, чтобы я взяла то же самое, но меня мутило при одной мысли об этом. Тогда Лафон спросил, не хочу ли я мяса.

– Вы очень бледны, – заметил Орсини. – Вам обязательно надо поесть.

Он глядел на меня с участием и симпатией. Но можно ли было полностью доверять ему?

– Ты не должна отказываться от ужина, – шепнула мне Гаэль. – Это невежливо.

Она говорила вполне серьезно. Так, словно сама получила светское воспитание.

– А вы давно знакомы? – спросил Лафон, как будто угадав мои мысли.

– Мы вместе учились в школе, – ответила Гаэль.

– И, держу пари, вы научились в этой школе многим интересным вещам, – заметил Орсини с милой улыбкой, в которой однако крылось что-то двусмысленное.

Поскольку они настаивали, я в конце концов взяла себе фруктовый салат и мороженое. Лафон заказал шампанское. Я одна ничего не пила.

Когда мы вышли на площадь Сен-Франсуа, я испугалась, что они возьмут да и бросят меня здесь. Но тут Орсини снова обнял меня за плечи. И я успокоилась. Я была готова идти с ними хоть на край света.

Мы расселись в машине точно так же, как в первый раз. Гаэль обернулась ко мне:

– Ты насчет пансиона не волнуйся. У нас еще вся ночь впереди… Мне тоже завтра на работу к восьми утра…

Машина тронулась. Лафон хотел отвезти нас в «Сентра» на улицу Вожла. Рука Орсини по-прежнему сжимала мне плечи.

Ни живой души вокруг. Ни одной машины. У входа в кинотеатр «Казино» и на втором этаже свет уже погас. Когда я увидела проспект Альбиньи – безлюдный, безнадежно прямой в свете фонарей, – меня снова охватила паника.

На улице Вожла было темно. Только у входа в «Сентра» горела тусклая красная лампочка. При нашем появлении человек за стойкой вздрогнул, словно очнулся от дремы.

– Мы уже собирались закрывать…

– Ну вот видите! – весело возразил Лафон. – В последний момент всегда случаются приятные сюрпризы…

И мы сели за стол. Мне захотелось выпить, чтобы развеять страх, и я спросила, нельзя ли заказать виски. Гаэль потрепала меня по волосам нарочито покровительственным жестом.

– Ага, и ты туда же! Только пей хотя бы с содовой…

Я чокнулась с остальными и сделала большой глоток. Виски было горьким на вкус, но зато паника вмиг рассеялась.

Говорить нам больше не требовалось – человек за стойкой включил музыку. Гаэль приникла щекой к плечу Лафона и подмигивала мне, давая понять, что я должна так же вести себя с Орсини. Я была готова на все, лишь бы не терзаться страхом. Мой взгляд упал на плакат, висевший над баром: «ОГРАДИМ ДЕТЕЙ ОТ ПЬЯНСТВА!» Мне стало смешно. Вот меня-то кто оградит, а? В голове вдруг как-то все смешалось. Тот тип на вилле в Таллуаре, который лежал на кровати и зачитывал мне «Ночь в Толедо». И фотография его мамочки – как он называл ее – на стене спальни. Моя мать никогда меня не защищала. Единственный раз, когда ей пришлось провожать меня в пансион, она потащилась туда со мной к четырем часам дня вместо семи вечера, лишь бы отделаться поскорее. Каждое воскресенье я покупала себе две плитки черного шоколада, потому что мы буквально подыхали с голоду в этом пансионе. И вот, в тот воскресный день мать велела своему мужу остановить машину возле булочной, и мы вошли туда, чтобы купить шоколад. Подойдя к кассе, она вдруг обнаружила, что у нее нет при себе денег. Я подумала, что она сейчас выйдет и возьмет их у мужа. Но она смущенно пробормотала:

– Не говори ему ничего… Я куплю тебе шоколад в другой раз.

Она не хотела просить у него деньги. Предпочла сэкономить даже эту малость, а меня оставить голодной. Я ничего для нее не значила. Эта история с шоколадом потрясла меня до глубины души.

– Вы что-то загрустили, – сказал Орсини.

Они, все трое, молча глядели на меня. Гаэль уставилась на мои туфли.

– Тебе бы не мешало купить себе новую обувку…

Не знаю, хотела ли она преподать мне урок элегантности или просто говорила что на ум придет, лишь бы разрядить атмосферу.

– Вот в «Седрике» есть очень красивые туфли… Я тебе покажу завтра…

Под конец они стали танцевать. Гаэль с Лафоном. Потом она же с Орсини. Я-то сказала, что не умею. Лафон и Орсини оба настаивали, но я отказалась. Я их больше не слушала. Слушала только музыку, очень печальную, приглушенную, и мне чудилось, будто она звучит не в зале, а внутри меня. Одна из тех мелодий, которые неразличимы за гулом разговоров, но которые потом, много позже, всплывают откуда-то в тишине и живут в тебе до тех пор, пока все не заглушит новый шум. Их лица расплывались у меня перед глазами, они шевелили губами, беседуя меж собой, но я не слышала ни звука. Я забыла, где нахожусь, что меня привело сюда. А они все танцевали и танцевали. Гаэль и Орсини. Лафон и Гаэль. А я вся целиком воплотилась в ту далекую музыку, которая вроде бы вот-вот должна была оборваться, но звучала опять и опять, с каждым разом все медленнее, как будто хотела, чтобы в этой наступившей тишине ее хоть кто-нибудь еще услышал.

На улице Вожла я вдруг заметила исчезновение своей дорожной сумки, в которой по воскресеньям увозила в пансион чистое белье и плитки шоколада. Видимо, я забыла ее в «Таверне».

На этот раз за руль сел Орсини, а я рядом с ним. Лафон попросил отвезти их с Гаэль в «Англетер». А затем Орсини должен был подъехать со мной за сумкой в «Таверну», если она еще не закрылась.

Машина затормозила около отеля «Англетер», и Гаэль опять потрепала меня по волосам.

– Ну, до скорого, подруга! – бросила она мне.

Слегка пошатываясь, она шла под руку с Лафоном по усыпанной гравием дорожке, ведущей в отель. Орсини развернулся, и мы поехали по Королевской улице.

«Таверна» как раз закрывалась. Официанты уже водрузили стулья на столы, и один из них подметал зал при свете единственной неоновой лампы. Моя сумка стояла на виду, на столике.

– Ну что, отвезти тебя в пансион? – спросил Орсини.

Он уже звал меня на «ты». Когда он вырулил на проспект Альбиньи, я подумала: вот сейчас машина помчится по этой пустой и прямой улице, освещенной фонарями, а затем проделает привычный маршрут вечернего воскресного автобуса. Однако, поравнявшись с префектурой, мы вдруг свернули куда-то вбок. И мне померещилось, что моя жизнь тоже сделала резкий поворот. Кончено прежнее унылое бытие, где тебе ничего не светит, где отираешься на обочине, в стороне от главного, словно в зале ожидания.

Пока мы ехали по безлюдным улицам, мне казалось, что машина все замедляет и замедляет ход и я опять слышу ту недавнюю музыку.

Он остановился у входа в «Англетер». Мы прошли по гравиевой дорожке в холл. За стойкой портье никого не было. Я поднялась по лестнице вслед за Орсини. Коридор на втором этаже был освещен ночником. Ключ торчал в двери номера.