Одиночество Новы - Джессика Соренсен

Дойдя до своей комнаты и заперев дверь, я расстегиваю молнию на сумке и нахожу две вещи, которые еще способны меня радовать. Беру трубку и альбом и падаю на кровать. Откладываю альбом в сторону, достаю из кармана зажигалку, набиваю трубку и подношу к губам. Щелкнув зажигалкой, глубоко затягиваюсь и вдыхаю в себя бесчувственное оцепенение жадными, нетерпеливыми глотками. Когда легкие начинают обугливаться, а беспокойное ощущение в теле пропадает, я устраиваюсь поудобнее на кровати, кладу альбом на колени и начинаю водить карандашом по рисунку, над которым работаю уже год, но все никак не могу закончить. Потому что когда закончу, то почувствую, что должен наконец принять это – Лекси больше нет. И это я ее убил.

Я все рисую и рисую и курю кальян за кальяном, пока не погружаюсь в себя так глубоко, что остается только отключиться. Отбрасываю альбом, укладываюсь на грязный матрас и закрываю глаза, надеясь, что под таким кайфом кошмары не приснятся. Хотя на самом деле мне редко так везет.

Кровь течет по лбу, по щекам так сильно, что я почти ничего не вижу. В груди больно, и эта боль невыносимая, хуже, чем когда я нечаянно треснул по пальцу молотком и раздробил все кости. Кажется, я не могу пошевелиться, и приходится заставлять легкие втягивать воздух.

Я застрял вверх ногами, кровь шумит в голове, а вместо пола машины – небо. Повсюду камни, земля, трава, а боковым зрением я вижу какой-то беспрестанно мигающий огонек.

Я кашляю, изо рта течет кровь. Шарю наугад руками в темноте, пока не нащупываю замок ремня безопасности. Нажимаю на кнопку, пряжка выскальзывает из замка, ремень ослабевает, и я падаю, ударяясь головой о помятую крышу автомобиля. Опять кашляю кровью, когда переворачиваюсь на бок и привстаю на четвереньках, моргая от боли, раскалывающей череп, и выползаю из машины. Оглядываюсь и замечаю, что в машине никого нет. Где они? Выбрались и пошли за помощью? Или… или их выбросило. Никто ведь, кроме меня, не был пристегнут, это я точно помню. «Почему я не заставил их пристегнуться?»

Трудно разглядеть что-то, кроме огонька, мигающего за деревьями у озера, и слышно только, как волны плещутся рядом. Я втягиваю в себя воздух; шатаясь, встаю на ноги; запинаясь, иду по гравию, по осколкам стекла, по скрюченным обломкам металла, постанываю, когда грудь пронзает режущая боль. Рубашка у меня вся изрезана, грудь тоже, кровь течет, впитывается в ткань. Боль такая, что мозг ее уже не воспринимает, но черт с ней, с болью. Я должен найти Лекси.

Согнувшись, я ковыляю по обочине.

– Лекси… – кашляю я, запинаясь одной ногой за другую. Падаю на гравий, обдираю ладони. – Лекси…

Голос у меня слабый, почти неслышный, но я снова и снова поднимаюсь и иду по дороге. Еще через несколько шагов колени у меня подгибаются, и я падаю на асфальт. Будь оно все проклято, это я во всем виноват. Тянусь за телефоном, но в заднем кармане его нет.

Руки дрожат. Я пытаюсь вспомнить, что произошло. Мы столкнулись с другой машиной, перевернулись несколько раз и остановились у самого озера. «Дерьмо…» Дышать трудно, веки тяжелеют, я переворачиваюсь на спину и смотрю в небо. Я уже готов сдаться, но тут до меня доносится ее голос.

– Куинтон… – Голос еле слышен, но он будит во мне надежду.

Сам не знаю как, но я все же поднимаюсь на ноги и бегу на звук ее голоса, хотя от потери крови голова кружится все сильнее. Но все это не важно. Боль. Раны. Вообще все, что я чувствую. Лишь бы дойти до нее. Я спотыкаюсь о дерево, путаюсь ногами в траве и вновь слышу ее голос. Иду на звук, все замедляя шаги, когда ее силуэт вырисовывается в темноте, и вдруг понимаю, что хочу только одного: лечь и умереть рядом с ней.

Глава 4

– Ну и сколько мне еще лежать? – спрашиваю я Лэндона в сотый раз.

Я лежу на его кровати, руки расслабленно вытянуты вдоль тела, голова запрокинута. Платье задралось на бедрах, я практически свечу всем, чем можно. Я хотела поправить подол, но Лэндон велел мне не двигаться, сказал, что я выгляжу отлично. Мне, честно говоря, довольно неловко, но я уступаю: очень трудно сказать «нет», когда он смотрит такими жалобными щенячьими глазами. Ими он добивается от меня чего угодно. Да, в общем-то, я и так на все ради него готова.

– В жизни таких непосед не видел, кроме шуток. – Рука его летает над листом бумаги, на губах видна тень улыбки. Рубашки на нем нет, не знаю почему. Он так сидел, когда я пришла. Он в джинсах, волосы падают на лоб в обычном лэндоновском стиле. В комнате пахнет травкой, должно быть, он курил перед тем, как я пришла. Он старается не курить при мне и говорит, что я слишком хороша, чтобы курить самой. Непонятно: если я для этого слишком хороша, почему он не слишком хорош?

– А я таких копуш в жизни не видела, – отвечаю я и улыбаюсь, глядя в потолок.

Стены у него в комнате выкрашены в черный цвет, и от этого тут всегда как будто темно, даже в полдень, а одна стена вся увешана рисунками – люди и виды, которые что-то для него значат, или те, что каким-то образом будят в нем вдохновение. А моего портрета там нет. Это первый раз, когда Лэндон взялся меня рисовать. Почему – понятия не имею. Мы уже не первый год знакомы, но он никогда не спрашивал, можно ли меня нарисовать. До сегодняшнего утра.

– И все-таки почему ты решил меня нарисовать? – спрашиваю я и дергаю носом, потому что он вдруг зачесался.

– Просто показалось, что время пришло, – пожимает плечами Лэндон.

Фоном играет музыка, я начинаю подпевать, раз уж никак не получается выведать, что у него на уме.

– Знаешь, бывает так – застрянет в голове какая-нибудь песня, – произносит он с тихим вздохом. – Крутится и крутится, как ни стараешься ее прогнать, пока наконец не начнешь петь вслух.

– Да. – Я улыбаюсь, допевая куплет.

– Ну так вот почему я тебя рисую.

– Потому что я застряла у тебя в голове?

– Потому что я все время думаю о тебе, – говорит Лэндон, и я сразу забываю дышать. – На самом деле уже давно.

Спрашивать страшновато, но не могу удержаться:

– А это хорошо или плохо? Когда песня застрянет в голове, это, вообще-то, раздражает.

Лэндон молчит, и я жду, что сейчас он начнет надо мной подшучивать и дразнить: да, мол, я его уже до печенок достала. Но он ничего не говорит, даже шороха карандаша по бумаге больше не слышно. Мне хочется опустить голову, чтобы взглянуть, что он там делает, но страшно как-то, поэтому я просто лежу и напеваю вполголоса.

Через несколько секунд Лэндон склоняется надо мной с легкой, неуверенной улыбкой.

– Нисколько не раздражает. – Он упирается руками по бокам моей головы и нависает прямо надо мной. Я не двигаюсь, не дышу и ясно чувствую, что сердце у меня перестает биться. – Ты как самая любимая песня, Нова. Песня, которую хочется помнить всегда. Хочется слушать снова и снова.

Я стараюсь сдержать улыбку. Это похоже на какие-то заученные фразы. Но Лэндон не из тех, кто старается впечатлить девушек убогими пикаперскими приемчиками. Он вообще с девушками почти не разговаривает, а раз он привел в пример не что-нибудь, а музыку, то только потому, что хорошо меня знает.

– Поставишь меня на повтор? – по-дурацки ляпаю я. Когда он так близко, я нервничаю и оттого, вероятно, глупею.

Лэндон закусывает губу, подавляя улыбку.

– Я и так ставлю… Ты все время у меня в голове. – Он наклоняется ко мне, и я думаю: может быть, вот сейчас и будет поцелуй, настоящий, а не «почти». – Все время…

За миг до того, как наши губы соприкасаются, я замечаю проблеск печали в его глазах. Они делаются еще печальнее, чем обычно, но это пропадает, как только наши губы смыкаются.

Я медленно, прерывисто вздыхаю, по телу разливается тепло, язык Лэндона касается моего. У него вкус пряных специй, которые я никогда не решалась попробовать. Я знаю, что это не первый его поцелуй, но он знает, что для меня первый. Я не знаю, что Лэндон думает обо мне. Почему он целует меня? Мысли теснятся в голове.

– Нова… – шепчет он, и я понимаю, что его губы уже не касаются моих, но они совсем рядом, я чувствую кожей его теплое дыхание. – Ты хочешь, чтобы я остановился?

Грудь у меня опускается и поднимается, каждый раз касаясь его груди.

– Нет.

Лэндон облизывает губы и всматривается в меня, чуть отстраняется, чтобы убрать мне волосы со лба.

– Расслабься, – говорит он, я киваю, и тогда он снова накрывает мои губы своими.

Я стараюсь делать, как он сказал: расслабиться, но, когда его язык снова оказывается у меня во рту, начинаю паниковать. Вдруг я что-то неправильно делаю? Но по мере того, как его язык массирует мой, напряжение из мускулов уходит. Я становлюсь даже немного дерзкой, покусываю его губу, и ему это, кажется, нравится – по его телу проходит дрожь. Мои руки все еще лежат без движения вдоль тела, а его ладони ощупывают меня всю, гладят бока, талию, бедра. Его пальцы забираются под подол моего платья, и я замираю, думая, не сказать ли ему, чтобы остановился. Но, поискав в уме доводы, понимаю, что их нет. Мне хочется, чтобы он меня трогал.