Неугомонный - Хеннинг Манкелль

— Как же она могла просто исчезнуть?

— У подводных лодок есть целый ряд возможностей сделаться невидимыми. Они могут залечь на глубине в донную впадину, почти вплотную к скалам, могут сбить преследователя с толку гидроакустическими следами. Словом, мы ее не нашли, хотя и подняли в воздух несколько вертолетов.

— Может, она получила повреждение?

— Так не бывает. Согласно международным правилам первая глубинная бомба должна служить предупреждением. Лишь на следующем этапе допустимо принудить лодку всплыть для опознания.

— Что же случилось потом?

— В общем, ничего. Провели расследование. Сочли, что я действовал правильно. Возможно, это была увертюра к событиям, происшедшим два года спустя, когда в шведских территориальных водах появилось множество подлодок, особенно в Стокгольмских шхерах. Самое главное — мы получили подтверждение, что интерес русских к нашим проливам не уменьшился. Все это происходило в ту пору, когда никто и не думал, что Берлинская стена рухнет и что Советский Союз распадется. Холодная война продолжалась. После данного инцидента в районе Утё флот получил серьезное добавочное финансирование. Но это и всё.

Фон Энке умолк, допил остатки кофе. Валландер хотел было встать, но Хокан фон Энке заговорил снова:

— Я еще не закончил. Через два года все началось опять. Я тогда получил повышение и работал в верховном командовании шведских ВМС. Наша штаб-квартира располагалась в Берге, там же находился постоянно действующий оперативный штаб на круглосуточном дежурстве. Первого октября всех подняли по тревоге, и причина ее превосходила самые буйные наши фантазии. По ряду признаков одна или несколько подлодок находились в самом Хорсфьердене, в непосредственной близости от нашей базы на Мускё. Это был уже не просто заход в шведские территориальные воды, чужие подлодки оказались в запретной военной зоне. Вы, верно, помните эту историю?

— Газеты только об этом и писали, телерепортеры облазили все скользкие скалы.

— Не знаю, с чем это сравнимо. Ну, как если бы иностранные вертолеты приземлились во внутреннем дворе Королевского дворца. Примерно так мы восприняли присутствие подлодок рядом с нашими самыми секретными военными объектами.

— Сам я как раз тогда получил согласие на перевод в Истад.

Внезапно дверь открылась. Фон Энке вздрогнул. Валландер успел заметить, как его правая рука метнулась к внутреннему нагрудному карману. И тотчас упала на колени. Дверь открыла несколько захмелевшая женщина, которая искала туалет. Она исчезла, они снова остались наедине.

— Стоял октябрь, — продолжал фон Энке, когда дверь закрылась. — И порой казалось, будто все шведское побережье вот-вот атакуют неопознанные чужие подлодки. Я радовался, что в мою компетенцию не входят контакты с журналистами, которые собрались в Берге. Пришлось оборудовать несколько помещений для проведения пресс-конференций. Все это время я интенсивно искал способ перехватить одну из этих подлодок. Мы же полностью потеряем доверие, если не сумеем принудить к всплытию хотя бы одну. И вот наконец однажды вечером мы прижали одну субмарину в Хорсфьердене. Сомнений не осталось, все командование было уверено на сто процентов. Приказ открыть огонь целиком относился к сфере моей ответственности. В эти напряженные часы я несколько раз разговаривал с главкомом и с новым министром обороны. Если вы помните, его звали Андерссон. Человек из Бурленге.

— Смутно припоминаю — у него было прозвище Рыжий Бёрье.

— Совершенно верно. Но он устранился. Решил, что с этими подлодками сам черт не разберется. Вернулся в Даларну, а министром обороны стал Андерс Тунборг. Один из ближайших соратников Пальме. Многие мои коллеги не доверяли ему. Но лично у меня Тунборг антипатии не вызывал. Он не вмешивался, он задавал вопросы. Получив ответы, бывал доволен. Хотя раз-другой, когда он звонил, у меня возникало совершенно отчетливое ощущение, что Пальме находился с ним рядом, в той же комнате. Правда это или нет, не знаю. Но ощущение было очень сильное.

— Что же произошло?

Хокан фон Энке слегка скривился, словно от досады, что Валландер его перебил. Но продолжил по-прежнему спокойным тоном:

— Мы загнали подлодку в угол, где она могла маневрировать только с нашего разрешения. Я созвонился с главкомом, сказал, что теперь мы глубинными бомбами заставим ее всплыть. На подготовку операции требуется еще час. И затем весь мир узнает, что за чужая подлодка орудовала в шведских водах. Минуло полчаса. Стрелки часов на стене двигались нестерпимо медленно. Я все время был на связи с вертолетами и надводными кораблями, которые держали подлодку в капкане. Прошло сорок пять минут, срок истекал. Тут оно и случилось.

Фон Энке вдруг замолчал и вышел из комнаты. Валландер подумал, не стало ли ему плохо. Через несколько минут капитан второго ранга вернулся с двумя рюмками коньяка.

— Зима, вечер холодный, — сказал он. — Надо согреться. Судя по всему, никто нас не хватился. Стало быть, можно спокойно потолковать в этом старом «сейфе».

Валландер ждал продолжения. Не сказать, чтобы его очень уж увлекали давние истории про подводные лодки, но все-таки лучше остаться в обществе фон Энке, чем волей-неволей вести разговоры с незнакомыми людьми.

— Тут оно и случилось, — повторил фон Энке. — За четыре минуты до начала операции зазвонил телефон прямой связи с главным штабом вооруженных сил. Насколько мне известно, одна из немногих линий, безусловно застрахованных от прослушивания, а вдобавок снабженных автоматическим преобразователем голоса. Я получил сообщение, которого никак не ожидал. Можете представить себе какое?

Валландер покачал головой, согревая ладонями коньячную рюмку.

— Нам приказали свернуть операцию. Я, конечно, потерял дар речи, потом попросил объяснений. Но на первых порах таковых не получил. Только этот прямой приказ не применять глубинные бомбы. Разумеется, мне оставалось лишь подчиниться. Вертолетам скомандовали отбой за две минуты до истечения срока. Никто из нас в Берге не понимал, что происходит. Еще через десять минут поступил новый приказ. Еще более неожиданный, если это возможно. Казалось, наше начальство посходило с ума. Нам приказали отойти.

Валландер слушал с растущим интересом.

— То есть отпустить подлодку?

— Этого, конечно, никто не говорил. Во всяком случае, напрямую. Нам приказали сосредоточиться в другом районе на периферии Хорсфьердена, южнее Данцигер-Гатт.[7] Там один из вертолетов засек другую подлодку. Почему она важнее той, которую мы окружили и уже готовились принудить к всплытию? Я и мои подчиненные недоумевали. Я попробовал выйти непосредственно на главкома, но он был занят и недоступен. Что само по себе было весьма странно, поскольку ранее именно он одобрил применение оружия. Я даже попробовал связаться с министром обороны или с его замом. Однако все вдруг словно бы исчезли, отключили телефоны или получили приказ молчать. Главком и министр обороны получили приказ молчать? От кого? От правительства, конечно, или от премьер-министра. В эти часы мне в самом деле было очень не по себе. Я не понимал приказов, какие получал. Прекращение операции противоречило всему моему опыту и чутью. Я был очень близок к неповиновению. Что поставило бы крест на моей военной карьере. Но где-то во мне уцелела крупица рассудка. Словом, мы перебросили вертолеты и два надводных корабля к Данцигер-Гатт. Я требовал, чтобы хоть один вертолет продолжал барражировать над тем местом, где, как мы знали, находилась подлодка. Но получил отказ. Мы должны уйти оттуда, и незамедлительно. Что мы и сделали, с ожидаемым результатом.

— А именно?

— У Данцигер-Гатт мы, конечно, не обнаружили никакой подлодки. Хотя весь вечер и всю ночь продолжали поиски. До сих пор спрашиваю себя, сколько тысяч литров топлива сожгли вертолеты.

— А что произошло с подлодкой, которую вы держали в кольце?

— Она исчезла. Бесследно.

Валландер обдумывал услышанное. Давным-давно он проходил военную службу в одном из противотанковых полков в Шёвде. И вспоминал то время неохотно. На призывной комиссии просился на флот, но был направлен в Вестеръётланд. Проблем с дисциплиной у него никогда не возникало, однако он с трудом понимал многие приказы, которые отдавались в ходе учений. Зачастую складывалось впечатление, будто во всем властвует случай, хотя солдаты должны были представлять себе, что втянуты в смертельную схватку с противником.

Фон Энке осушил свою рюмку.

— Я начал задавать вопросы о случившемся. И напрасно. Очень скоро я заметил, что эта тема популярностью не пользовалась. Народ уходил от ответа. Даже часть моих коллег, которых я считал своими близкими друзьями, намекала, что не одобряет моего любопытства. А ведь мне просто хотелось выяснить причину контрприказов. Смею утверждать, мы были как никогда близки к тому, чтобы действительно принудить подлодку к всплытию. В двух минутах, не больше. Поначалу я был не одинок в своем возмущении. Еще один капитан второго ранга, Аросениус, и аналитик из главного штаба армии дежурили в тот день в оперативном штабе. Но всего через несколько недель оба они тоже стали отдаляться от меня. Не желали участвовать в моих разбирательствах и расспросах. А в один прекрасный день и я подвел черту.