Грезящие над кладезем - Колин Гринленд

Это была длинная проволока для резки сыра, снабженная на концах гладкими канареечно-желтыми ручками. Принцесса Бадрульбудур вложила эти ручки прямо ей в руки.

Табита взглянула на сырорезную проволоку, взглянула на черное яйцо с его странным шевелящимся содержимым. Какие мысли копошатся в мозгу у этой женщины? Кто знает, но уж точно не нормальные.

— Ничего я не хочу себе представлять, — ответила Табита и торопливо вернула сырорезку на столик.

— Нет так нет, — пожала плечами принцесса. — Во всяком случае, вы получили общее представление. Размещение, вспомогательное оборудование — это все подробно расписано в сопроводительных документах. Но только вы же понимаете, им нужно увидеть что-нибудь вроде этого, но, с другой стороны, если они увидят что-нибудь вроде вот этого……

Не закончив фразу, певица — или теперь ее нужно было называть художницей? — длинным прыжком перенеслась в другой конец комнаты, распахнула высокие белые двери и пропала из виду.

Ошарашенная, Табита подавила брезгливое отвращение и упрямо последовала за ней.

Здесь были джунгли в миниатюре, царство тропических растений. К громыханию музыки теперь примешивались звуки льющейся воды и многоголосое пение птиц.

Смотреть на то, что собиралась показать эта женщина, Табите было и противно, и даже страшновато. Но это оказалось вполне безобидное и даже симпатичное изображение той же самой принцессы, с головы до ног одетой в яркие перья. В этом комичном наряде она походила на попугая, а еще больше — на клоуна.

— И это ваши грезы? — спросила Табита и тут же сама ощутила слабость, неадекватность этого слова.

— Только не говорите мне снова всю эту ерунду про страховку, — высокомерно сказала принцесса, отталкиваясь от чего-то, одной лишь ей известного. — Я знаю, что их никто не застрахует, их нельзя, невозможно сохранить. Но это-то как раз и интересно.

Она выудила из тропической зелени еще одну голову. На этот раз голова была изжелта-белая, как иссушенная временем кость. Ее глаза были закрыты, рот широко распахнут. Там, где положено быть зубам, сверкали два иззубренных лезвия, две стальные пилы.

— Ведь это и есть настоящая, подлинная эксклюзивность.

Глаза принцессы истерически блестели, она вертела голову в руках, словно соображая, куда бы ее закинуть. Из шеи головы торчало что-то странное и волокнистое вроде зубного корня. Корня, замаранного кровью.

Принцесса Бад рассмеялась, прикрыв рот тыльной стороной ладони; создавалось впечатление, что она может в любой момент потерять равновесие и рухнуть спиной в буйные заросли.

— Экс-позиция и экс-клюзивность, — сказала она, с трудом ворочая языком. — Слышь, а ну его все это на хрен, я хочу вина.

Табита с тоской подумала, что теперь придется вернуться в комнату, где по полу катается этот черный арбуз, но принцесса повела ее куда-то вперед по облицованной сосной и неким желтым металлом галерее, обегавшей по кругу весь дворец, мимо ряда широких окон, выходивших на ледяную пустыню. Там, за окнами, ничего не двигалось. И не будет двигаться, подумала Табита, не будет никогда.

И почти сразу художница вернулась к своей любимой теме, словно и не она предложила ее оставить.

— Экспозиция и эксклюзивность. Принцесса Б. которую никто не видит. Ни даже… — Она оборвала фразу, а секунду спустя заговорила снова, спокойно и рассудительно. — Куда ты уходишь, когда закрываешь глаза? С этого все и началось. С этого и с того, что происходит, когда ты уходишь от самой себя.

Табита решила, что наелась всем этим по уши, и заговорила сама:

— Мне-то казалось, что всем нам полагается заново изобретать себя тридцать два раза в секунду, что бы это ни значило.

— Так именно об этом я и говорю, — сказала принцесса, вводя ее в другой, на этот раз вполне обыкновенный лифт. — Принцесса Бадрульбудур стала пленницей этой фразы. Люди приковали меня к ней намертво. Те самые люди, которых она, эта фраза, должна была освободить. Они не хотят, чтобы их освобождали от них самих, — говорила она медленно и презрительно, а тем временем лифт опускал их вглубь ледяного холма. — Не хотят даже на одну тридцать вторую долю секунды. Они по уши влюблены в свои тупоумные эго. И в принцессу — трижды долбаную Бадрульбудур.

Принцесса взглянула на пилозубую голову, прихваченную ею с собой. Словно чтобы подчеркнуть справедливость ею сказанного, голова открыла невидящие глаза, взглянула ими на нее и нежно улыбнулась.

— К чему я сама же их и подталкивала, — сказала принцесса. — Знаю, я все прекрасно знаю.

Капитан Джут смотрела на свое отражение в стальных раздвижных дверях.

В помещение, куда доставил их лифт, было слишком темно, чтобы увидеть хоть что-нибудь. В воздухе пахло затхлостью. К музыке, сопровождавшей их по всему дворцу, добавились какие-то всхрапы и жужжание. Мотив воды продолжал присутствовать, но стал потише и поспокойнее, больше походил на бульканье в большой кастрюле, чем на плеск огромной реки.

— Они превратили меня в женщину, сказавшую эту фразу, — говорила принцесса, уходя в темноту. — Мне теперь не позволено заново придумывать себя, не позволено бросаться в объятия необычности.

«Если уж кто и влюблен в себя нежной любовью, — подумала Табита, — так это принцесса Бад. Говорит, говорит и не может остановиться, даже чтобы включить здесь свет».

— Вино, — пробормотал голос принцессы. — Включить освещение.

Когда со всех сторон полился бледный мягко-янтарный свет, Табита увидела, что они находятся в спальне. Потому, наверное, и храп, рассудила она. Над большой круглой кроватью свисала бронзовая курильница для благовоний, а посреди этой кровати валялась та самая пилозубая репа.

Широкие мраморные ступеньки вели от кровати к небольшому бассейну, отдаленно похожему на джакузи; вот отсюда и исходило непонятное бульканье — от темной воды, непрерывно кипевшей в этом бассейне.

Куда ни посмотри, твой взгляд натыкался на одежду — одежду, висевшую на вешалках и валявшуюся на полу, одежду, аккуратно сложенную или беспорядочно скомканную, одежду, запихнутую на переполненные полки. То там, то сям, по углам и закоулкам из этих завалов одежды выглядывали головы и фигуры, большие и маленькие. Одна из фигур, с лысым как колено черепом и несколькими руками, валялась на спине в шаге от джакузи и судорожно жестикулировала.

И все они, сколько их было, изображали ее. В случае принцессы Бад ее истинным, потаенным «я» была совокупность ее внешних проявлений. Видимо.

— Вот все они и поедут, — сказала созидательница и прообраз всех этих образов. Она стояла на другом краю комнаты, за круглой кроватью, и наливала в два больших бокала густое красное вино. — Пытаясь что-то здесь отобрать, я угробила попусту дикую массу времени, — объяснила она еще раз. — Теперь я отчетливо вижу, что главная фишка в том, чтобы выставить их все до единой. Вот, держите.

— Нет, спасибо, — качнула головой Табита.

Но принцесса ее словно не слышала, а так и стояла, протянув над кроватью руку с бокалом вина.

— Показать им всем, что может здесь сделать настоящий художник, — заключила она, надменно вскинув подбородок.

И какие там бассейны, какие джакузи! Конечно же, эта темная лужа была одним из колодцев. Принцесса Бад сумела обзавестись своим собственным, частным Колодцем Грез. А вокруг него она построила вот этот самый свой дворец.

Вода в Колодце была темная, а при слабом рассеянном свете и почти непрозрачная. И все же Табита разглядела в ее мелкопузырчатом кипении, что вблизи от поверхности формируется новый образ.

— А вы уверены, что со всеми этими штуками ничего не случится?

Принцесса громко расхохоталась.

Потом она долго рассуждала об особых преимуществах своего дворца, о его «гомеостатических системах». Так говорят не всемирно знаменитые поп-звезды, а скорее уж бойкие риелторы. Если и было у Табиты хоть какое-то перед ней благоговение, то теперь оно исчезло окончательно.

— Посмотрим, как там идет погрузка, — предложила принцесса Бад.

В светлом просторном гараже не было никого, кроме знакомого робота. Он вытаскивал из грузового лифта зеленые пластиковые контейнеры и препровождал их во вместительный кузов большого, с шипованными колесами грузовика. Контейнеры полнились грезами; Табита видела, как моргали глаза этих грез, как, словно в прощании, махали их крошечные ручки.

У стены стоял синий айсровер «Гигнуки». А Годфри как не было, так и не было.

Еще издалека, как только позволила мощность рации, с ними связался дежурный таможенник. Это был тот же самый мужик, что и в прошлый раз. Вероятно, у него не было дома телевизора.

— А ведь она меня впустила, — сказала Табита, наклонившись к микрофону.

Робот остановил грузовик прямо перед конторой. Они ждали и ждали, но дежурный все не появлялся.