Тьма - Тед Деккер

Габил кивнул и наморщил свой покрытый легкой шерстью лоб. Его округлое мягкое лицо приняло странное выражение.

— Ему повезло, очень повезло. — Габил махнул крылом в сторону, откуда они вышли. — Он чуть не рухнул в черных деревьях. Ты бы посмотрел, как за него взялись шатайки. Десяток, не меньше. — Габил запрыгал вокруг лежащего. — Ты бы посмотрел… Ты бы посмотрел… Он, должно быть, с дальней стороны. Не узнаю его! Не узнаю.

— Да как его вообще можно узнать? Кожи совсем не осталось.

— Я видел его, прежде чем кожу сняли, видел! И говорю тебе, Микал, не был он еще здесь никогда, не был. — Габил остановился над телом, слегка покачиваясь.

— Главное, он не пил воду, вот что хорошо, — сказал Микал.

— Но выпил бы, выпил бы, если б я не прилетел, — воодушевленно заверил Габил.

— А почему ты все-таки прилетел?

Теперь они избегали связываться с черными. Это когда-то было время геройства, время великих битв… Но давно прошло это время, уж тысяча лет тому…

— Потому что небо почернело от шатаек, на милю почернело от них небо. Высоко летел я, но когда увидел его, спустился. Жуткое зрелище, жуткое! Тысяча шатаек, не меньше, кружат, кружат, скрежещут…

— И как ты справился с тысячей шатаек, как?

— Микал, я тебя умоляю! Это ж я! Гроза шатаек! — Он торжественно воздел крыло и тут же вывел им незамысловатую загогулину. — Тучи тварей, красных и черных — всех во тьму! — Он насмешливо склонил голову, глядя на Микала, ответа не дождался и продолжил: — Ну, я застал их врасплох. От солнца подлетел, от солнца. А мухи! Видел бы ты, как я промчался сквозь мух! Как сквозь воздух.

— Да-да, конечно! Молодец.

Микал склонил голову, рассматривая тело. Кровь все еще сочилась из развороченной шеи, из ягодиц, из правого бедра, проеденного до кости. Плоть трепетала, подвяливаясь в жарких лучах солнца. Что-то странное чудилось ему в этом человеке. Странно уже то, что житель дальних деревень оказался в черном лесу. Такое раньше случалось лишь однажды. Но не только в этом заключалась странность. Он чувствовал зловонное дыхание этого человека — так воняет выдох черных шатаек.

— Что ж, надо что-то делать. Вода с собой?

— Привет! — раздался новый голос. Оба обернулись. На поляну вышла молодая женщина и остановилась, широко распахнув глаза.

Рашель.

Рашель замерла в ужасе, не в силах оторвать глаз от окровавленного тела. Ни разу в жизни не довелось ей видеть такого. Опомнившись, она рванулась вперед, ее красная туника обвилась вокруг коленей.

— Что это? — Мужчина, конечно. Видно по мышцам спины и ног. Лежит на животе, лицо повернуто в ее сторону. — Кто он?

Оба руша, Микал и Габил, переглянулись.

— Не знаем, — ответил Микал.

— Нет, сударь, нет, не знаем, — закивал Габил. — Нет, сударь, не из ближних деревень он родом.

Приблизившись, Рашель остановилась и рассмотрела распростертое тело. Одна рука неестественно свернута, явно сломана ниже локтя. Жалость охватила ее. Она опустилась рядом с телом на колени.

— Ах, что делается… Как это случилось?

— Черные шатайки. Я вывел его из черного леса, — сообщил Габил.

— Шатайки? Он был в черном лесу?

— Да, но воду не пил, — сказал Микал.

Они замолчали.

Шатайки! Она никогда их не видела, незнакома с их когтями. Но вот перед ней на траве доказательство жестокости этих тварей. Столько крови! Почему руши не исцелили его сразу? Они ведь знают, что кровь оскверняет человека. Она загрязняет мужчину, женщину, ребенка, траву, воду — все, чего касается. Кровь не должна выплескиваться наружу. Кроме тех случаев, когда это неизбежно, но на эти случаи есть соответствующие правила.

К жалости примешалась злость. Что же это за твари и что творится у них в голове, если они могут причинить такое зло!

— Вот почему Танис говорил об экспедиции, об уничтожении этих выродков! — воскликнула она. — Это ужасно!

— Не глупи, — буркнул Микал. — Любая экспедиция закончится для Таниса вот этим. — Он указал крылом на истерзанное тело.

Рашель всмотрелась в лежащего, вслушалась в его прерывистое дыхание. Бедная измученная душа! Невинная, разумеется.

Однако таинственная. Он проник в черный лес, но воды не пил, не соблазнился. Только сильный духом способен на такое.

— Вода, Габил, — произнес Микал.

Габил вытащил из-под крыла тыквочку с водой. Рашель захотелось протянуть руку, прикоснуться к мужчине. Ее озарила странная мысль.

А вдруг это тот самый? Посмеет ли она выбрать для себя мужчину, которого не знает?

Микал принял у Габила сосуд, вытащил пробку из горлышка.

Неуместной сочла она свою мысль. Человек умирает, он нуждается в срочной помощи, в воде, в любви Элиона. Но побороть эту мысль Рашель не смогла, тянулась к ней, как кровь к сердцу. Где это видано, чтобы мужчины и женщины оценивали, взвешивали тех, кого выбирают? Все мужчины хороши, все женщины тоже, все браки совершенны. Почему тогда не этот, к которому она почувствовала сострадание? Никого она еще не видела в таком состоянии, столь нуждающимся в воде Элиона.

Микал подошел, наклонил фляжку-тыкву.

Рашель подняла руку.

— Подожди.

— Чего? — удивился Микал.

Она и сама еще не понимала, что за чувства на нее нахлынули. Такого она еще никогда не испытывала.

— Как ты думаешь, он… он отмечен?

Руши снова переглянулись.

— Ты… о чем? — недоуменно спросил Микал.

Лоб мужчины мог нести на себе знак союза, но лоб окровавлен, измазан, ничего на нем не разобрать. Ей отчаянно захотелось стереть кровь, увидеть, нет ли на лбу незнакомца дюймового кружка, кольца, знаменующего союз с женщиной. С другой женщиной. Или полукруг, означающий, что он обещан другой. Но она колебалась. Пролитая кровь — проклятие творений Элиона, и нельзя терять ни минуты!

Микал опустил тыквочку.

— Ты что, серьезно?

— Чудесно, чудесно! — запрыгал от восторга Габил. — Как романтично!

— А почему нет? — спросила Рашель Микала.

— Ты его даже не знаешь, никогда не встречала!

— Какая разница? Разве Элион требует чего-то подобного? Главное — я его нашла, я вышла на него.

— Ты просто жалеешь его.

— Откуда ты знаешь, что творится в моей голове? Меня тянет к этому мужчине. Бедняжка такое выстрадал, вообразить невозможно. Мне кажется, что мы с ним предназначены друг для друга. Неужели это кажется неразумным?

— Разумно, разумно, еще как разумно! — трепыхался меньший руш. — Романтично, а значит, разумно! Микал, отбрось сомнения, отбрось. Это прекрасная мысль!

— Ну, не знаю я, меченый он или не меченый, — фыркнул Микал, смягчаясь.