Тьма под солнцем - Дин Кунц

6

Это происходило после 25 октября, Олтон Тернер Блэквуд создавал новости посмертно. Хоуи был на кухне, помогал маме накрывать на стол к обеду, когда услышал эту историю из маленького телевизора, стоявшего на подставке. В далеком городе Блэквуд в течение нескольких месяцев убил полностью четыре семьи, насиловал девушек и женщин, пытал и калечил, перед тем как был убит единственным выжившим членом четвертой семьи, четырнадцатилетним мальчиком по имени Джон Кальвино, который выстрелил монстру в лицо. В новостях не показывали фотографию Блэквуда ввиду ее отсутствия, зато показывали фотографии жертв. Все молодые девушки напоминали Хоуи Коррину, и все матери напоминали ему его собственную. Столовые приборы загремели, когда он выронил из рук вилки, ложки, блестящие ножи, предназначенные для обеда на три персоны.

Блэквуд вел личный дневник и писал в нем о других людях, которых убивал на протяжении многих лет по всей Америке. Через день Хоуи ожидал услышать имя Рона Бликера и затем быть опознанным как непреднамеренный соучастник. Но в дневнике убийцы не было имен жертв или мест, где они были убиты, до тех пор пока Блэквуд не начал уничтожать семьи целиком. Он чувствовал, что его многочисленные убийства с одной жертвой были недостойны его, и он верил, что достиг величия как убийца только тогда, когда начал уничтожать целые семьи. Хоуи сворачивал салфетки, чтобы положить их на стол на второй день, когда эта история находилась в топе новостей, когда услышал о том, что Олтон Тернер Блэквуд был вдохновлен на убийство семей человеком, которого он описал только как «маленький мальчик, который делал хорошие сэндвичи».

Это и были последствия, которых так боялся Хоуи, и они были настолько ужасными, что в течение следующих нескольких недель они постепенно сломили его, как болезнь. Он спал большую часть дня, а когда не спал, погружался в бездеятельную апатию. У него не было аппетита, и иногда, когда мама настаивала на том, чтобы он что-нибудь съел, Хоуи вскоре рвало. К середине ноября он потерял пять фунтов[19], и, тем не менее, у него не было жара, доктора начали подозревать какой-нибудь экзотический вирус. Депрессия была единственным вирусом, который поразил его, мутная как вода, в которой он тонул и тонул, и, казалось, утонет. Дни проходили, и он этого не осознавал, такой оцепеневший от скорби, что слышал голоса лишь наполовину, как будто обхватил уши руками. Он различал только тень и свет, как умирающий может воспринимать мир, когда на его спину давит озерная тина, а легкие полны воды. Его уныние было настолько глубоким, что он не мог ничего делать, только спать, ему не снились ни хорошие сны, ни плохие, и только ускользающий Блэквуд мог свирепствовать в его кошмарах, если поглотившее его горе не защищало от них.

До того момента, когда он снова осознал, какой это был день, он не помнил себя более двух недель. Это было второе декабря, воскресенье, и слезы матери начали возвращать Хоуи из тьмы. Через узкие, покрытые коркой глаза он понял, что находится в больнице, к его правой руке была присоединена капельница. Он потерял в весе так сильно, что чувствовал себя существом из соломы и бумаги. Он услышал, как кто-то сказал: «Обезвоживание из-за рвоты и ночной потливости. Но также преднамеренное обезвоживание, ничего нового мы в ближайшее время не увидим». Когда Хоуи попробовал поднять левую руку, он не нашел в себе достаточно сил, чтобы свесить ее с кровати.

Плач его матери был страдальческим, это были горькие рыдания безутешной женщины. Слышать его было так больно, что он не мог позволить себе уйти во тьму снова, и почувствовал себя обязанным успокоить ее. Когда его мысли прояснились, он услышал, что она говорит, с такой ужасной болью: «Хоуи спас мою жизнь. Он спас меня от отчаянья, показав, что может справиться с ожогами». Мужской голос, судя по всему, принадлежал доктору. Хоуи не волновало, что говорит мужчина. Он хотел услышать больше от своей матери, и он услышал: «Я купила пистолет. Чтобы убить своего мужа. За то, что он сделал, за пожар. Но затем нам помогли, а Хоуи нашел путь, чтобы справиться, и я увидела, что он не просто хотел жить, он хотел преуспевать. Я должна была контролировать свой гнев ради Хоуи. День за днем, год за годом он был моим героем, настолько бесстрашным для такого маленького мальчика. В нем такая сила, и он всегда будет моей сутью».

Хоуи никогда не думал о себе как о мамином герое, равно как о чьем-либо еще. Он был просто мальчиком-неудачником, кем-то, кого не любил отец, Шрамолицым, Восьмипалым Уродцем, Дугли Уродливой Задницей, обреченным жить только потому, что боялся смерти. Голосом сухим, как подгоревший тост, он сказал: «Мама», и ему нужно было повторить это дважды, прежде чем она услышала его и подошла к кровати. Ее глаза были налиты кровью, нос растерт до красноты клинексами, бледные щеки блестели от слез, но она была такой же милой, как всегда. Хоуи всегда гордился тем, какая у него симпатичная мама. Он иногда удивлялся, если нравился какой-нибудь симпатичной девочке, но он не тратил много времени на то, чтобы беспокоиться об этом, потому что его мама и сестра были достаточно симпатичными, чтобы проводить с ними жизнь, просто зная, что они его любят. Сейчас, когда его мать наклонилась к нему, он сказал: «Сейчас со мной все в порядке», и так оно и было.

Следующим летом, за неделю до его тринадцатого дня рождения, на вторую годовщину эпизода с Блэквудом, Хоуи проснулся утром от звука ветра, свистящего на крышах. Когда он посмотрел на окно своей спальни, черное перо, около четырех дюймов[20] длиной, с серым стволом, танцевало на стекле. Он смотрел на него больше десяти минут, пока теплый июньский ветер не унес его дальше.

Год за годом в этот день, несмотря на то, что Блэквуд умер и исчез, черное, как ночь, перо ворона попадало к Хауэлу, тем или иным способом: слетая по спирали с дерева и касаясь щетины на лице, выпадая из газеты, когда он открывал ее, чтобы прочитать, приклеивалось вдоль подошвы его ботинка, как жевательная резинка, застревало под дворниками на лобовом стекле, когда он возвращался к машине из похода в торговый центр, однажды необъяснимым образом перо оказалось в кармане его пиджака, куда он залез за монетами для торгового автомата… Каждый раз, несмотря на то, что это было ожидаемо, вид пера вызывал в нем содрогание от страха, дрожь, почти судорогу, хотя она никогда не длилась больше нескольких минут.

Хоуи вырос, сбрил уцелевшие волосы, потому что бритые головы стали сейчас в моде, стал риелтором и в итоге открыл свое собственное успешное дело, хотя при этом скрупулезно рассказывал о каждом недостатке потенциальному покупателю. Медицина ушла вперед, но она не смогла помочь уменьшить его шрамы; тем не менее, он привык к тому, как выглядит, и не забивал себе голову этими мыслями. Он продал первый собственный дом приятной женщине, которую звали Фелисити Коллэвэй, и когда она получила лицензию риелтора, то занялась продажами в его агентстве. Они проработали вместе почти год, и к его большому удивлению, она сказала: «Какую хрень должна сделать девушка, чтобы ты пригласил ее на свидание? Или тебе это ничуть не интересно?» Прошли месяцы, когда она, приняв его предложение выйти за него замуж, сказала: «Ты самый честный мужчина, которого я когда-либо знала. Я никогда не слышала лжи от тебя, ни разу, я чувствую себя такой защищенной рядом с тобой».