Ревизор Империи - Олег Измеров

"Могло быть хуже" — философски утешил себя Виктор и, в глубине души не веря, что его мытарства кончаются, поставил по привычке размашистые росчерки, так, что в паре случаев брызги чернил украсили официальный документ темно — синими звездами.

— Знаете, через полчаса прибудет наше авто, и вас подвезут до вокзала.

— Большое спасибо, но дождя вроде не намечается, и я сам пройдусь по воздуху. Тут рядом.

— Ну, как хотите. Только учтите, что у вас здесь могут быть неприятности с полицией. У вас ведь здесь ни постоянной прописки, ни паспорта. Иными словами, вас могут арестовать за бродяжничество и выслать в Сибирь.

"Вот тебе и раз", подумал Виктор, "вот тебе и безпаспортная свобода при царизме. Сейчас вербовать будут. Вроде как уже отпустили, расслабился, а тут бах! — и в Сибирь. И чего делать?"

— И что же теперь мне делать? Я бы с удовольствием выбрал постоянным местом жительства Бежицу и прописался здесь.

— А в других местах империи у вас нету ни недвижимого имущества, ни обзаведения, ни места службы? Ни к какому обществу, мещанскому или ремесленному, не приписаны?

— На данный момент — ничего. Обманывать вас смысла не имеет, все равно проверите.

— То — есть, вы уверены, что розыск ваших следов не обнаружит? Очень странно. Но паспорт и прописка — это заботы местной полиции. А нас сейчас больше волнует, что человек с университетским образованием, оказавшийся в сибирской ссылке, через некоторое время может вернуться к нам в качестве профессионального революционера. По счастью, теперь у нас есть возможность выписать вам на неделю вид на временное проживание в селе Бежица, который даст вам возможность поступить на службу, или, если внезапно разбогатеете, купить недвижимость и по свершившемуся факту оформить здесь постоянное место жительства.

— Большое спасибо, просто восхищен вашим благородством… А если не удастся за неделю?

— Может и не удастся. На пасху‑то народ как раз в селе неделю и гуляет, по обычаю.

"Ясно. Насчет паровозного — просто зубы заговаривал, чтоб расслабился, обнадежил, а потом бах — и безвыходное. Сейчас предложит сотрудничество."

— Я все‑таки попытаюсь. Вдруг повезет?

— Уже слышали, что по причине срочных казенных заказов Светлая Седмица рабочая? Ну, а если не повезет, тогда приходите к нам… посоветуемся, подумаем.

Повезло, и вербовка отсрочена на неделю, подумал Виктор. Через неделю закончатся деньги и разрешение. Хотят присмотреться, подумать, а потом решить, что со мной делать. Ладно, как говорил Штирлиц в подвалах гестапо, у нас есть тайм — аут. Еще посмотрим, кто лучше его использует…

8. Печаль моя светла

По деревенским меркам от Камвольного до БМЗ было и в самом деле рукой подать.

Жары не было, нежное майское солнце уже начало постепенно сдавать свои небесные позиции, удлиняя тени, и из леса тянуло запахом хвои и молодой липовой листвы. Сбоку дороги, словно раскрученная канавка граммофонной пластинки, вилась дорожка, спасая пешеходов от подымаемой телегами дорожной пыли, которая долго не хотела оседать и, дрейфуя легким облачком висела над желтыми пятнами одуванчиков, проступавшими среди изумрудной свежести молодой травы. Тропинка перерезала темные проплешины низин с растрескавшейся коростой грязи; иногда приходилось перепрыгивать через неиссякшие ручьи и канавы, видные издалека по острым стрелам осоки.

Кладбище, знакомое Виктору со школьных лет — они с пацанами иногда забирались сюда и бродили межу старых литых и кованых крестов, в надежде наткнуться на какую‑нибудь Страшную Тайну, а, вернее, просто покоролиться друг перед другом презрением к витавшем в этом скорбном месте на каждом шагу напоминанием о неизбежности смерти — было полно каких‑то незнакомых каменных надгробий, но мысли Виктора были заняты совсем другим.

"А как же у них конструктором‑то работать? Тут даже шрифт другой, его надо пером "рондо" писать. Не говоря уже о том, что всю систему конструкторской документации надо заново с нуля осваивать. Идея — лишь часть конструкторского труда. Идею надо превратить в решение, в параметры, числа, которые определяют размеры и другие свойства деталей и узлов. Это огромное количество норм и стандартов — размерные допуска, свойства поверхностей, материал, вид обработки…. это мы только перечислять начали. То — есть знания и опыт летят к черту, и чего получаем‑то? Таланта — самоучку без образования? Ладно, на месте посмотрим. "

За Кладбищем сосредоточиться уже не удалось. Эта часть Бежицы оказалась не частным сектором, а самой настоящей деревней, и из каждой подворотни на Виктора с хриплым лаем выскакивала лохматая шавка непонятного окраса, явно намереваясь цапнуть за штаны вошедшего в сферу влияния. Из‑за заборов солидарно взвякивали разбуженные соседские, и спустя минут десять Виктору казалось, что его облаивает все Кладбище вплоть до Крахтовских бараков. Идти по проезжей части Почтовой оказалось немногим лучше — теперь на него кидались собаки, бежавшие за телегами, надо было смотреть, чтобы не вляпаться в свежие коровьи лепешки, а пыль, висевшая над дорогой от проезжавших телег, садилась на лицо и одежду. Кроме того, Виктор вспомнил, что он со вчерашнего дня не брит.

"Есть ли тут безопасные бритвы?" — думал он. "И если есть, это не дорого? Опасной только карандаши затачивал… А, может, бороду отрастить? Здесь это, типа, формат."

Почему‑то в попаданческой литературе таким проблемам обычно принято уделять мало внимания. Типа попал — и тебя ждут великие дела. А тут тебе не двадцать первый век и китайским шокером барбосов не пошугаешь.

"А, почему, собственно, не попугаешь? Вольтов столб, прерыватель механический, типа зуммера, конденсатор бумажный рассчитать. Конечно, штука потянет на пару кило. А вдруг какой волкодав с цепи? Устроюсь, надо будет заняться"

На Вокзальной за переездом собак не было, и потемневший деревянный тротуарчик кое — где сиял свежими досками. В Майском парке напротив Типографии, на том самом месте, где потом появится детская площадка, в окружении березок мирно почивал двухэтажный деревянный особняк небесно — голубого цвета, с восьмигранной башенкой на углу, которую увенчивала галерея с резными колоннами для обозрения природы. Окна нижнего этажа скрывали заросли плюща. Виктору он показался чем‑то знакомым, но где он его раньше видел — вспомнить не мог.

На углу горделиво возвышалась Ремесленная Школа, почти как и в нашей реальности, только третий этаж еще не надстроили. По центру главного фасада, над кованым крыльцом, как геральдический щит, величественно сияло огромное венецианское окно; то был дворец для будущих слесарей, кузнецов и литейщиков. Cвернув вдоль заводского забора на Базарную, Виктор вышел на длинное двухэтажное здание нынешних Первых Проходных, которое так было разграфлено на квадраты одиночными и двойными линиями карнизов, пилястр и наличников, что напоминало тетрадь для чистописания. Изящный модерн и зачатки строгого конструктивизма, слитые в один флакон, неизвестно по какой причине напоминали Виктору о китайских дворцах со старых открыток.

Никакого пропуска у Виктора на входе не спросили, и вахтеров здесь он поначалу не разглядел; так что пройти оказалось легче, но и сразу же спросить, где у них отдел кадров или чего такое, было не у кого. Двери во все кабинеты были раскрыты по причине теплой майской погоды, и из каждой на Виктора обрушивался совсем не похожий на его киношные представления о дореволюционных конторах водопад шума: стучали костяшки счетов, пулеметными очередями долбили машинки, хрустели арифмометры, невидимые Виктору люди орали по телефонам так, что, наверное, без телефонов было услышать проще, хлопали компостеры и, как на почте, пахло горячим сургучом. На дверях вместо табличек красовались одни номера комнат, зато вдоль коридора аккуратно висели небольшие плакатики. "Уходя, поверните выключатель" — гласило возле выключателя. "Пейте кипяченую воду" — советовали у титана. "Плюйте в урну" — было написано сами понимаете где.

Из урны поднимался легкий дымок непогашенных окурков.

— А вы что здесь делаете? — раздалось за спиной Виктора, прежде чем он решился сунуться в какую‑либо комнату, чтобы спросить. Он обернулся: перед ним стоял мужчина лет сорока, с окладистой, уже начинающей седеть, неровно причесанной бородой, с широкими плечами и выступающим животом, в костюме — тройке, которая показалась Виктору немного помятой, с пятном машинного масла на левом обшлаге рубашки; от него шел запах трубочного табака и горячего железа.