Король арены 2 - Сергей Александрович Богдашов

То, что мне не светит стать великим плагиатором, про которых в моём мире были сочинены тысячи книг, я заподозрил ещё в "Адской собаке". Больно уж непривычно звучала местная музыка, впрочем, воспринимаясь мной без боли и мучений.

Про то, что в местной гамме шестнадцать полутонов, а не двенадцать, как в моём мире, я достоверно узнал буквально вчера. До сих пор мне как-то не до музыки было, а на слух и эта неплохо воспринималась. Но первое же знакомство с местным музыкальным инструментом — пятиструнным подобием мандолины большенького размера, расставило всё по своим местам.

Все мои знания музыки из прошлого — коту под хвост. Скажу больше — свои мелодии мне лучше петь, оставаясь в одиночестве. Федр, как-то раз услышал мои рулады, исполненные в душевой, и попросил больше не заниматься вокалом в его присутствии. Ну, так-то да, по местным меркам и с их-то непривычными музыкальными интервалами, я попросту "в ноты не попадаю". Причём сразу во все, кроме первой.

Короче, чувствую я себя в этом вопросе не менее странно, чем портной, пришедший со своим метром и узнавший, что все выкройки и лекала ему надо будет теперь рисовать не в сантиметрах и миллиметрах, а в дюймах и прочих непотребных единицах, чуждых его навыкам и пониманию, а ткань покупать в саженях, аршинах и вершках.

Впрочем, мало кто знает о том, что легло в основу музыки моего мира. Мы все привыкли к тому, что петь можно только так, как у нас принято и никак иначе, и даже помыслить себе не можем, что существуют другие варианты звучания мелодий и аккордов.

Мне когда-то тоже сложно было себе представить, что во всём виноват Пифагор. Этот грек, с помощью своих последователей — пифагорийцев, построил звукоряд исходя из любимой им математики.

"Две звучащие струны дают консонанс лишь тогда, когда их длины относятся как целые числа, составляющие треугольное число 10 = 1 + 2 + 3 + 4, то есть, как 1:2, 2:3, 3:4," — утверждали они, и положили это утверждение в образование звукоряда. Того самого, которым в моём мире до сих пор пользуются все известные певцы и композиторы, считая это правильным и единственно возможным решением. Знакомые всем семь белых и пять чёрных клавиш рояля — наглядное отражение греческого звукоряда. К слову сказать, довольно примитивного и не самого благозвучного, но привычного уху обитателей Земли и математически выверенного. У нас, землян, всё было просто — аккорд мажорный, аккорд минорный и пара — тройка других, от них же образованных. Освоил это дело на гитаре, выучил десяток дворовых песен — и ты король шпаны. Здесь всё не так — четыре условно мажорных построения аккордов и столько же минорных. И не все они сочетаются меж собой.

Как бы то ни было, но бардом здесь мне не стать и Высоцкого не перепеть. Мозг сломаю, но спеть по местным нотам не смогу. А заодно и не скоммуниздить мне кучу шлягеров из моего мира, чтобы надувшись от гордости пожинать незаслуженную славу и деньги, признавая в душе, что ты всего лишь мелкий бесталанный ворюга с замашками гопника, и герой из тебя, как из дерьма пуля. С душком-с… Да и слава Богу, хм, то есть — слава богине Релти. Я и без ворованных песен обойдусь.

Впрочем, мне сейчас совсем не до музыки. Кроме тех задач, что я решаю в рабочем порядке, у меня есть ещё одно перспективное дельце — нужно срочно организовать банду.

Упс-с, я сказал — банду? Нет, конечно же нет. Всего лишь мирную группировку высокоинтеллектуальных студентов, и плевать на то, что все они будущие боевые маги. Мы же, как тот СССР — за мир во всём мире! Ну, по крайней мере мне таким бы хотелось видеть тот коллективчик, который я планирую собрать.

Вопрос не простой и одним количеством участников он не определяется. Скажу больше, наивных девушек и ботанов, вроде моего Ларри, каким он был в прошлом году, здесь немеряно. И у многих из них свербят нижние девяносто, или восемьдесят, намекая, что неплохо было бы заручиться защитой и поддержкой кого-то резкого и авторитетного. На примере той же Элины мне понятно, что первокурсницы на многое готовы, лишь бы не подвергнуться побоям на поединках и унижениям во время обучения.

Другими словами — неуверенные в себе личности с первого и второго курса ко мне косяками попрут, стоит лишь выдвинуть устраивающие их лозунги, и раздать обещания, руководствуясь предвыборной практикой моего мира. В моём бывшем мире перед выборами политики раздают их не скупясь, но им всегда что-то мешает потом воплотить свои идеи в жизнь.

Скажем так — мне не слишком хочется выступать в роли знамени униженных, зачморённых и оскорблённых, зная, что сопли у этой публики польются рекой при любом удобном случае.

В то же время сливки уже без меня сняли. Самая перспективная молодёжь первого и второго курса давно разобрана по клубам и все они наверняка подверглись соответствующей идеологической проработке.

Пропаганда — страшное оружие. Она выворачивает мозги набекрень и зачастую заставляет видеть врагов там, где их нет. За примерами мне далеко ходить не надо. Пиндосы в моём мире так мозги украинцам прополоскали, что те стали считать Россию врагом номер один. Я тоже люблю смешить людей, но тут реально смешно… Смешнее, чем президент страны, поднявшийся из Клуба Весёлых и Находчивых.

— Корнелиус и Кшет спрашивали, можно ли к тебе в клуб записаться? — добросовестно доложил Федр, наблюдая, как я готовлю яичницу с местным подобием бекона.

Это блюдо по утрам он любит, но сделанное моими руками, у него самого постоянно что-то не так получается. В четырёх случаях из пяти что-нибудь, да подгорит.

Итак, два моих бывших одногруппника. В принципе, неплохие парни. По факту — твёрдые середнячки во всём — и в магии, и в учёбе.

Корнелиуса я не могу назвать ни другом, ни приятелем. По сути, то общение в джяйе было самым плотным контактом Ларри с этим парнем за всё время их совместной учёбы. Крепыш раньше сторонился откровенного ботана и это вполне понятно. Начни он за Ларри заступаться, и перессорился бы со всеми негласными лидерами группы, да и сам бы прилично в репутации потерял. Опять же парень он простой, немного наивный, но с этакой крестьянской хитрецой, благодаря которой легче жить.

Кшет чуть сложнее. Он из обедневшего дворянского рода, пусть и не слишком знатного, но всё же