День без конца и без края - Борис Можаев

Комната Судейкина. По стенам развешаны осовиахимовские плакаты: разрезы винтовки и противогаза, окопы полного профиля, с красноармейцами, ползущие по-пластунски стрелки и прочее. Судейкин сидит за столом, подбрасывает костяшки на счетах.

Входит Муся.

- Сидор Иванович, мы приняли новую рабочую. Квартиры пока у нас нет. Придется размещать в вашем кабинете.

- То есть как в моем кабинете? А мне куда?

- Переселяйтесь к директору. Зимой вам будет веселее.

- А кого мы приняли? Что за рабочая?

- Авдотья Одинцова.

- Ту самую, с заимки?

- Да.

- А вы знаете, что их раскулачили?

- А это меня не интересует. Приказ директора... Прошу выполнять.

- Ну ладно, поглядим! - Судейкин уходит.

Муся начинает снимать со стены плакаты.

В селекционной лаборатории женщины перебирают семена. Перед каждой на столе небольшая кучка, которая постепенно истаивает...

Муся засевает семена в плошки. В иных плошках уже крупные зеленя.

Мерзлое окно оттаивает, оплывает. В окно стучатся первые капли дождя. На поле Чапурин пашет на паре лошадей двухлемешным плугом.

Аржакон погоняет лошадь с сеялкой. Муся стоит на запятках сеялки.

И вот уже комбайн плывет. Комбайнер в очках, незнакомый нам. А подручным сидит Аржакон; он дергает за веревку копнителя. Параллельно с комбайном идет грузовик - принимает зерно.

Грузовик отходит от комбайна и катит по пыльной полевой дороге.

Он подъезжает к пакгаузу возле реки; здесь грузчики насыпают мешки. На каждом мешке крупное табло: "Госсортиспытание" и чуть ниже, крупно: "Якутянка-241". Мешки несут на катер. Здесь Муся что-то говорит приемщику и расписывается в накладных. Приемщик тоже подписывается.

На очередной машине подъезжает Василий, подходит к Мусе, спрашивает:

- Нагрузились?

- Да, - отвечает счастливая Муся.

- Ну, поздравляю! С первым рейсом нашей "Якутянки", - Василий жмет ей крепко руку.

- Разрешите и мне присоединиться, - жмет руку Мусе приемщик. - Ваша "Якутянка" далеко пойдет.

- Не знаю, как "Якутянка", а вот автор ее далеко поедет... Это уж точно! - Василий вынимает из папки отпускной билет и подает Мусе.

Муся читает, сначала не понимая:

- Отпускной билет... - И взрывается от радости: - В Москву едем? На восемь месяцев! Вася, милый!

И она, забывшись, целует его при всех.

Опытная станция. Длинный северный день клонится к концу. Еще в кровавом отсвете заходящего солнца полыхает закат, еще в синей дымке хорошо просматриваются восточные дали, а природа уже спит: затихла до зеркального блеска река, не видно птиц в воздухе, бормочут спросонья куры на поветях, тяжко вздыхают жующие сено лошади, спят на подушках дети - Володя и Наташа, и где-то далеко на лесной опушке монотонно и протяжно кричит полярная совка-сплюшка:

- Сплю-у-у... Сплю-у... Сплю-у-у...

Василий и Муся сидят в селекционной лаборатории. На столах целые вороха отборного зерна. И они утомились: Василий курит, Муся сидит, устало опустив руки.

- На сегодня хватит, - говорит Василий. - Спать пора. Завтра с рассветом в путь.

- Да, пора, - отзывается Муся...

Они шли от реки. Их было трое: один в военной форме с пистолетом, второй в сапогах, черном плаще и широкой кепке, третьим был Судейкин. Они подошли уверенно к дверям Силантьевых и постучали.

- Кто там? - отозвался Василий.

- Василий Никанорович, откройте! - сказал Судейкин. - К вам уполномоченные.

Василий открыл дверь и те вошли, оттеснив его плечом.

- Спокойно! - сказал человек в кепке. - Мы из Якутска.

Он показал Василию удостоверение и ордер на арест, потом коротко приказал:

- Собирайтесь!

Муся, еще толком не поняв, в чем дело, спросила:

- Куда?

- Вас это не касается, - ответил тот, в кепке.

Между тем он и лейтенант стали тщательно осматривать комнату. Но здесь, ничего, кроме кроватей, да шкафа, да спящих детей не было.

- Где ваши бумаги? - спросил старший, что был в кепке.

- Какие бумаги?

- Ну, записи, книги, тетради.

- Все в лабораториях, - услужливо сказал Судейкин.

- А вы помолчите, - оборвал его старший.

- Есть! - вытянулся Судейкин.

- Попрошу в лабораторию!

Василий, все трое пришедших и последней Муся вошли в лабораторию Василия.

- Это ваши записки? - указал старший в черном плаще и кепке на стопку папок, тетрадей и черновых записок.

- Да, - сказал Василий.

- Забери! - коротко кивнул лейтенанту старший.

Тот моментально сложил все в большую кожаную сумку. Человек в кепке деловито осмотрел содержание стола, прошелся глазами по стенам, оглядел полы.

- Вы, может быть, ответите мне, что это значит? - опять спросила Муся.

- Ваш муж обвиняется в антисоветской деятельности, - холодно ответил человек в кепке.

- В чем она заключается? - спросил Василий.

Тот даже не обернулся к нему.

- Он еще удивляется! - сказал Судейкин. - То кулаков покрывал... То кампанию всеобщей коллективизации дискредитировал...

- А вы помолчите! - оборвал его старший, и - Василию: - Пошли!

Они двинулись к выходу. Муся преградила дорогу Василию, глядела на него скорбно и потерянно.

- Не волнуйся, - произнес Василий. - Это какое-то недоразумение. Я скоро вернусь.

- Прощай, Вася! - она поцеловала его и сказала спокойно: - Вещи необходимые пришлю.

- Прощай, Муся!

- Я буду ждать тебя.

Все четверо вышли. Муся осталась недвижной и глядела куда-то в угол.

Муся сидит одна-одинешенька на пустынном речном берегу. Уже высоко поднялось солнце, стремительно проносятся над речной гладью береговушки, топают на пристани проснувшиеся пассажиры, поскрипывают сходни под тяжелыми сапогами грузчиков, а она не шелохнется, будто спит. Смотрит в туманную речную даль, где скользит еле различимая черная точка, похожая на такую же шуструю береговушку. Но эта черная точка заметно приближается, вырастает и обретает знакомые очертания станционного катера. Сидит за рулем один Судейкин. Василия нет.

Муся встала, спустилась по берегу к самому урезу воды. Судейкин вырулил на песчаную отмель, лихо выпрыгнул из катера, даже не поздоровавшись с Мусей, словно ее и не было здесь. На лице его играла злорадная усмешка.

- Где Василий? - сухо спросила Муся.

- Ваш муж отстранен от должности. Его попросили задержаться... до выяснения обстоятельств.

- Это какое-то недоразумение, - машинально повторила Муся давешнюю фразу Василия.

- Недоразумение то, что вы руководили станцией. А я переживал.

- Ну что ж, зато теперь вы довольны, - сказала Муся.

- Пока еще нет. Вот когда я вас отсюда вытряхну, тогда успокоюсь. - Он повернулся уходить и через плечо бросил: - Почвенную лабораторию сегодня же освободить. В ней будет мой кабинет. Вам подготовить дела к сдаче, - и ушел.

Утро. Проснулись дети: Володя, черноголовый мальчик, в трусиках и в майке делает зарядку, Наташа все еще лежит в своей кровати, закинув руки за голову, смотрит в потолок. А мать, безучастная ко всему, сидит за столом все в той же одежде, в которой была возле реки, смотрит долгим невидящим взглядом куда-то в окно - по всему видно, что она и в руки ничего не брала.

- Мама, а где папа? - спрашивает Володя.

- Папа заболел. Его увезли в Якутск.

- В больницу? - удивляется Наташа, приподняв голову.

- Да, в больницу.

Володя перестал делать свою гимнастику, спрашивает тревожно:

- Мама, что-нибудь серьезное?

- Пока еще трудно сказать, - отвечает, помедлив, Муся. - А вам придется в Москву ехать, к бабушке.

- Ой, в Москву! - закричала Наташа, вставая с кровати. - Да здравствует Москва! Ура-а!

- Значит, бабушка ждет нас? - спрашивает Володя.

- Конечно. Она письмо прислала.

- Мама, а наша бабушка старенькая? - Наташа подходит к матери, обнимает ее за плечи, старается заглянуть в лицо, расшевелить ее или насмешить. Она, поди, чепец носит, как в книжках?

- Она всегда по моде одевалась, - ответила мать, грустно улыбаясь.

- В школе говорят, что пароход пристает прямо к лесному берегу. Можно брусники набрать, пока он стоит, - сказал Володя.

- Ой, мы наберем брусники для бабушки! - обрадовалась Наташа.

- Вот и молодцы, - сказала мать.

- А как же папа? - спросил Володя.

- Я тут погляжу за ним. Поправится он - тогда и мы приедем в Москву. А за вами тетя Ирина прилетит. Ей телеграмму дали.

Муся в лаборатории упаковывает зерно в пакетики, надписывает их, складывает в стопки.

- Марфа, это вот образцы "урожайной". А здесь "магницкий овес".

- Я боюсь перепутать... У меня голова дырявая, - говорит Марфа.

- Я все записала... И в каталогах все есть...

- Вы уж погодили бы до приезда новенькой, - говорит Марфа.

- Это от меня теперь не зависит.

Открывается дверь, входит старшая сестра Марии Ивановны, Ирина. Это строгая располневшая женщина в сером дорожном костюме и в шляпе. Светлый плащ висит на согнутой руке.

- Муся, что случилось? - спросила от порога.

- Ирина, милая! - Мария Ивановна кинулась к ней на шею и разрыдалась, не стыдясь своих слез.