Маленький городок в Германии - Джон Ле Карре

– Никого не отправлять домой – это наша осознанная политика, – подхватил Шоун поднятую Тернером тему. Он сам считал, что служит в отделе обеспечения безопасности временно, а не постоянно. Легкий отдых перед более ответственным назначением. А потому никогда не упускал возможности подчеркнуть свою осведомленность о делах в более высоких политических сферах. – Все должно и дальше идти своим чередом, так это формулируется. Мы не можем позволить себе поддаться давлению толпы и дать ей навязать нам свои правила. В конце концов, Движение – это лишь незначительное меньшинство. Британский лев, – добавил он неуверенно-шутливым тоном, – может легко вынести булавочные уколы кучки хулиганов.

– О нет, не может. Бог свидетель, он этого не перенесет.

Тернер отложил в сторону одну телеграмму и взялся за другую. Читал он быстро, без всякого умственного напряжения, как читают ученые, раскладывая затем бланки по отдельным стопкам в соответствии с одному ему понятными критериями.

– Итак, в чем суть событий? Что им осталось терять, кроме чести? – спросил он, не отрываясь от чтения. – За каким дьяволом им вызывать туда нас? Чтобы оправдать компенсационные выплаты сотрудникам Западного отдела, так ведь? Устроить эвакуацию оборудования и техники отдела снабжения. А если их волнует уже внесенная вперед арендная плата за помещения, можно пойти поплакаться в Министерство общественных работ. Так почему бы им не оставить нас в покое?

– Потому что речь идет о Германии, – вяло высказал предположение Шоун.

– О, да брось паясничать!

– Прости, если это как-то нарушает другие твои планы, – заметил Шоун с похабной ухмылкой, поскольку всегда подозревал, что сексуальная жизнь Тернера куда более колоритная и разнообразная, чем его собственная.

Первая более или менее важная телеграмма поступила от Брэдфилда. Она была с пометкой «Молния», отправлена без четверти одиннадцать и получена дежурным клерком ночью – в два часа двадцать восемь минут. Скардон, генеральный консул в Ганновере, вызвал всех сотрудников с членами семей к себе в резиденцию и срочно обратился за помощью к местной полиции. Вторая телеграмма состояла из кратких сообщений агентства «Рейтер», помеченная одиннадцатью часами сорока тремя минутами прошлого вечера: демонстранты ворвались в здание британской библиотеки; сил полиции оказалось недостаточно для их сдерживания; судьба библиотекарши фройлен Эйх (sic)[8] остается неизвестной.

Вторая волна телеграмм из Бонна началась с гораздо более мрачной: радиостанция «Норд-Дойчер рундфунк» сообщала, что Эйх (повторяем – Эйх) убита толпой хулиганов. Однако эту новость сразу же опровергли, поскольку Брэдфилд через надежные источники в Министерстве внутренних дел герра Зибкрона («с которым я поддерживаю близкие отношения») сумел получить прямую информацию из полиции Ганновера, дававшую более полную и достоверную картину происшедшего. Согласно последним данным, британскую библиотеку действительно захватили и книги сожгли в окружении большой толпы. Появились отпечатанные типографским способом антибританские плакаты. Например, «Наши фермеры не станут оплачивать расходы вашей империи!» и «Выращивайте свой хлеб, а не зарьтесь на наш!» Фройлен Герда Эйх (возраст – пятьдесят один год, проживает по адресу: Ганновер, Гогенцоллернвег, дом 4) получила несколько пинков и пощечин, после чего ее протащили вниз по лестнице и заставили швырять в огонь книги из своей библиотеки. Конная полиция и отряды со специальным защитным снаряжением для борьбы с массовыми беспорядками, из соседних городов направленные, находились в пути.

К сему Шоун скрепкой прикрепил записку, полученную из подотдела, занимавшегося поиском людей, с краткой биографией злосчастной фройлен Эйх. Бывшая школьная учительница, она некоторое время работала на британские оккупационные власти, будучи секретарем ганноверского отделения Общества англо-немецкой дружбы, а в 1962 году удостоилась от Лондона медали за заслуги в деле укрепления взаимопонимания между народами.

– Еще одна англофилка огребла по полной программе, – пробормотал Тернер.

Далее следовала длинная, хотя и составленная наспех сводка из сообщений по радио и новостных бюллетеней. Но и их Тернер изучил с тем же пристальным вниманием. Складывалось впечатление, что никто (по крайней мере из тех, кто присутствовал в городе) не мог внятно объяснить, что послужило причиной столь яростного мятежа, как неясным оставалось, почему гнев толпы обрушился в первую очередь именно на библиотеку английской литературы. Разного рода демонстрации теперь стали привычными на улицах немецких городов, но не столь буйная вакханалия насилия. Даже федеральные власти вынуждены были выразить «глубокую обеспокоенность» случившимся. Герр Людвиг Зибкрон, министр внутренних дел, изменил своему обыкновению хранить по любому поводу молчание, чтобы во время пресс-конференции заявить «о наличии повода для очень серьезной тревоги». Сразу же было принято решение предоставить дополнительную защиту всем официальным и полуофициальным британским организациям и их зданиям, как и жилым кварталам, где обитали англичане, на всей территории федеративной республики. После некоторых колебаний посол Великобритании согласился ввести для сотрудников дипломатического представительства добровольный комендантский час.

Отчеты об инциденте полиции, прессы и даже самих участников бунта безнадежно противоречили один другому. Они утверждали, что все началось спонтанно – коллективное возмущение усугубилось и переросло в действия из-за одного только слова «британская» на вывеске библиотеки. Совершенно естественно, подчеркивали они, что по мере стремительного приближения дня принятия решения в Брюсселе, политика противодействия созданию Общего рынка, которой придерживалось Движение, приняла специфически антибританские формы. Другие клялись, что заметили сигнал. Якобы кто-то начал размахивать из окна белым платком, и нашелся даже свидетель, видевший, как из-за здания мэрии была запущена ракета, рассыпавшаяся затем красными и золотистыми искрами. Для одних толпа рванулась под воздействием позитивного импульса, для других она «размеренно потекла», для третьих была охвачена волнением. «Их возглавляли из центра, – докладывал один из старших полицейских чинов. – Периферия не двигалась, пока не пришел в движение центр». «Те, кто находился в центре, – сообщала станция «Вестерн радио», – сохраняли хладнокровие. Все акты вандализма совершала небольшая группа хулиганов, располагавшаяся впереди. Затем и остальные почувствовали себя обязанными последовать за ними». Только в одном сходились все: погром начался, когда музыка зазвучала громче всего. Одна из женщин-свидетельниц предположила, что именно музыка и послужила для толпы призывом к началу действий.

С другой стороны, корреспондент «Шпигеля», выступая по «Северному радио», рассказал никем больше не подтвержденную историю о том, как серый автобус, арендованный таинственным герром Мейером из Люнебурга, доставил в центр Ганновера отряд «из тридцати отборных телохранителей» за час до начала демонстрации. Эта охрана, состоявшая частично из студентов, частично – из фермеров, образовала «защитное кольцо» вокруг трибуны оратора. И те же специально отобранные люди начали беспорядки. Таким образом вся акция была вдохновлена лично Карфельдом. «Это откровенная декларация, – настаивал журналист, – что отныне Движение желает маршировать только под собственную музыку».

– А эта Эйх, – сказал Тернер после паузы. – Какова была последняя информация о ней?

– Она настолько хорошо себя чувствует, насколько можно ожидать после случившегося.

– И насколько же хорошо?

– Это все, что мне сообщили.

– Отлично!

– К счастью, ни сама Эйх, ни библиотека не являются объектами ответственности британских представителей в Германии. Библиотеку основали вскоре после оккупации, но почти сразу передали немцам. Ею не владела и ее никак не контролировала наша администрация. В ней нет ничего британского.

– Значит, они сожгли книги, принадлежавшие им самим.

Шоун отозвался внезапной улыбкой.

– А ведь верно, – сказал он. – Если разобраться, так и вышло. Это полезное замечание. Мы могли бы даже посоветовать отделу по связям с прессой использовать его.

Зазвонил телефон. Шоун снял трубку и поднес к уху.

– Это Ламли, – сказал он, прикрыв микрофон рукой. – Портье сообщил ему о твоем приходе.

Но Тернер, казалось, не слышал его. Он изучал очередную телеграмму. Это была краткая телеграмма – два абзаца, не более. На ней стоял гриф «Лично для Ламли» и пометка «Срочно». Тернеру передали только копию.

– Он хочет переговорить с тобой, Алан. – Шоун протянул ему трубку.

Тернер прочитал текст один раз, потом снова вернулся к началу для повторного изучения. Затем он поднялся, подошел к металлическому шкафу и достал небольшой черный, еще не использованный блокнот, который сунул в один из обширных карманов своего легкого костюма.