Живой Журнал. Публикации 2019 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек в железнодорожной фуражке исчез на время, и, вернувшись, принёс две бутылки водочки, одну бутылку достал Пивоваров, и ещё бутылка оказалась в портфеле у Баранова. Сорвав пробочку и разлив живительную влагу по железнодорожным стаканам, поэт спрятал бутылку под лавку. Володя заметил, что он очень боится, что к ночи водочки не хватит…
К столу внезапно подсел солдат в мохнатой шинели.
— Я боец Особенных войск, — сказал он. — Давайте я расскажу вам про это.
Постепенно в купе начал приходить неизвестный никому из присутствовавших народ. Пришли трое — хромой, косой и лысый. Лысый принёс гитару с бантом. Они сели с краю и тут же закурили.
— Вы читали у Горького, — спросил Свистунов. — Там, где он говорит, что гитара — инструмент парикмахеров?
Троица сразу же обиделась и ушла к соседям, оставив на полу три папиросы «Дели» с характерно прикушенными мундштуками. От соседей ещё долго доносилось рыдание гитары и нестройное трёхголосое пение: «Счастья не-е-ет у меня, ади-и-ин крест на гру-у-уди…»
— Я вам сыграю, — предложил Баранов. Он достал из портфеля чёрный футляр. В футляре лежала дудочка. Баранов приладил к дудочке несколько необходимых частей и вложил мундштук дудочки в рот.
Однако в этот самый момент живописец Пивоваров привел на огонёк двух женщин — проводницу Иру и Наталью Николаевну. Проводница Ира сразу же положила ногу на ногу, а Наталья Николаевна была рыжая. Обе были очень молоды и слушали Пивоварова, открыв рот, а Пивоваров между тем подливал себе водочки. Когда писатель Свистунов захотел рассказать план своего нового романа, Пивоваров строго сказал ему: «Ты — царь. Живи один».
И Свистунов пошёл в другой вагон. Там он поймал за пуговицу пиджака грузина, который сел не на свой поезд, и начал рассказывать ему печальную историю своей жизни.
— Я — Свистунов, — говорил он. — А они… Представляете, как они переделали мою фамилию?!
Грузин отбивался и мычал.
В это время Ира и Наталья Николаевна уже изрядно наклюкались. Иру Пивоваров увел блевать в тамбур, а Наталью Николаевну посадил на отдельный стульчик поэт и стал читать ей стихи, поминутно проверяя, на месте ли находятся колени Натальи Николаевны. Наталья Николаевна склонила голову ему на плечо и стала вспоминать своего покойного мужа, бывшего офицером Генерального штаба.
Разбудила всех Ирочка. От её громкого крика пассажиры проснулись и стали прощупывать свои бумажники сквозь ткань брюк.
На Ирочке не было лица, а через незастёгнутую форменную рубашку был виден белый лифчик.
— Он там висит… Там висит, язык вылез, синий весь… — кричала Ирочка.
Все пошли за Ирочкой к туалету. В мокром туалете, согнув ноги, висел писатель Свистунов.
— Н-да, — сказал Баранов, и все закивали.
Расталкивая присутствующих, к висящему Свистунову пролез боец Особенных войск. Перочинным ножиком он обрезал верёвку и посадил согнутого Свистунова на толчок.
— Странгуляционная борозда чёткая. Так. — боец Особенных войск поднял голову. — Теперь, граждане, каждый скажет мне свои установочные данные. Вы кто? — он ткнул пальцем в Баранова.
— Я — Баранов, — сказал Баранов.
— Хорошо. А вы? — он показал пальцем на Володю.
— Я — Розанов.
Когда всех записали, Свистунова положили в тамбуре.
Вернувшись на своё место, Баранов сказал поэту:
— Вот и нет человека.
— А вы знаете какую-нибудь молитву по усопшим? — спросил поэт у попутчиков.
— Я только читал про морскую молитву. Она кончается словами «Да будет тело предано морю», — вклинился на бегу в разговор проносившийся по проходу Пивоваров.
— Морская тут не подходит, — со знанием дела отметил Баранов.
Когда поезд снова встал в степи, они вынесли Свистунова на курган у полотна и выкопали там круглую яму.
— Приступим к обряду прощания, — сказал боец Особенных войск.
Ирочка заплакала.
Прибежал живописец Пивоваров и встал, выпятив живот.
Из соседнего вагона пришёл человек, как оказалось, знакомый Свистунова. Он произнёс речь. Какой-то проводник принёс палку с хитрым железнодорожным значком на конце. Её воткнули по ошибке в ногах покойника, и кинулись догонять поезд, набиравший скорость.
Лишь один грузин замешкался, нашаривая что-то в грязной луже.
Рассевшись по своим местам, пассажиры стали смотреть друг на друга.
— Надо помянуть, что ли, — наконец произнёс проводник, который принёс железнодорожную палку на могилу. Люди загалдели, а, загалдев, шумно согласились. Водочки уже не осталось, но нашёлся самогон.
Выпили за знакомство и за прекрасные глаза Ирочки.
Ирочка застеснялась и скоро с Барановым ушла к себе в закуток, чтобы посмотреть вместе с ним схему пассажирских сообщений.
Через некоторое время за столом остался один Володя. На душе у Володи было нехорошо — в нём жил несостоявшийся звук барановской дудочки, план свистуновского романа и поэма сновидений. Он снова вынул четвертушку серой бумаги и написал: «…И когда они обернулись, домов и шуб не оказалось».
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
06 января 2019
Банный день (2019-01-08)
Виктору Орловскому
Наш народец собирался у высокого крыльца уже к шести часам. Продажа билетов начиналась в восемь, но солидные люди, любители первого пара и знатоки веников, приходили, естественно, раньше.
Первым в очереди всегда стоял загадочный лысый гражданин. В бане он был неразговорчив и сидел отдельно.
За ним стоял бывший прапорщик Евсюков в широченных галифе с тонкими красными лампасами. Он держал душистый веник и застиранный вещмешок.
Был там и маленький воздушный старичок, божий одуванчик, которому кто-нибудь всегда покупал билет, и он, благостно улыбаясь, сидел в раздевалке, наблюдая за посетителями. Эта утренняя очередь была единственной ниточкой, связывавшей старичка с миром, и все понимали, что будет означать его отсутствие.
Я сам знавал такого старичка. Он был прикреплён куда-то на партийный учет и звонил своему пенсионному секретарю, переспрашивая и повторяясь, тут же забывая, о чём он говорил. Секретарем, по счастью, оказалась доброй души старушка, помнившая чистки и так натерпевшаяся тогда, что считала своим долгом терпеливо выслушивать всех своих пенсионеров.
Готовя